За все хорошее - смерть - Ибрагимбеков Максуд Мамедович (книги бесплатно без онлайн .TXT) 📗

Я принес их и сказал, что есть эти консервы нельзя, раз они так раздулись, значит, окончательно испортились. А от рыбы бывает самое тяжелое отравление, от которого запросто можно умереть. У нас во дворе умер Витя Щеглов, мастер спорта, член сборной Азербайджана по волейболу, - он съел осетрину и на следующий день в страшных мучениях умер, потому что врача вызвали поздно. Его отвезли в больницу и целый день промывали ему желудок, уколы всякие делали, но ничего не помогло - он умер. А если мы здесь отравимся, то нам вообще никто никакой помощи оказать не сумеет. Все меня внимательно слушали, даже Сабир, и, когда я кончил, он сказал, что никто эти консервы немедленно есть не собирается, а в будущем посмотрим. И тут я сделал ошибку. Не надо было мне об этом говорить - о том, что я прочитал об отравлениях в энциклопедии. А там написано, что раздутые консервы ни в коем случае есть нельзя, это первый признак того, что в них самый страшный яд и что это называется "ботулизм". Я слово это точно запомнил. Я как только сказал про ботулизм, увидел, что Сабир страшно рассвирепел: он терпеть не может, когда при нем говорят незнакомые слова.

- Читатель!-а это у "его самое плохое ругательство.- Все ты читал! Ничего другого в жизни не умеешь, кроме этого. Все врешь, знаешь, что проверить нельзя, и врешь. Как вошли сюда, начал- придумывать. - Это он на сталактиты намекает. - Думать мешаешь. Заткнись, чтобы я тебя больше не слышал!

Я, конечно, замолчал, но про себя решил до этих консервов не дотрагиваться. С голоду умирать буду, а до них не дотронусь. Обидно, что и Кама и Алик против меня, они оба, презрительно улыбаясь, смотрели на меня, когда Сабир кричал. Хоть я и привык к этому, но все равно всякий раз бывает обидно. Я же для их пользы говорил насчет отравления. Пожалуйста, раз так, ешьте на здоровье, отравляйтесь. Сабир сказал, что мы не должны терять ни минуты времени, а сразу же приступить к осмотру пещеры. Мне он приказал обыскать скелеты и все найденное принести ему, Я понял, что он нарочно это сделал для того, чтобы я отказался и он мог бы меня опять при всех унизить. А я не отказался. Пошел и стал их обыскивать, У всех у них были пистолеты и удостоверения, и у всех трех эсэсовцев в кармане были семейные фотографии с женами и детьми. Я вытащил из карманов какие-то ключи, носовые платки, деньги. А у того, что в комбинезоне, неэсэсовца, я нашел в кармане небольшую книжечку в картонном переплете, я, как раскрыл ее, понял, что это самое интересное из того, что нашел, - оказалось, это разговорник, немецко-русский разговорник. Первые страницы были слипшимися, ничего на них нельзя было разобрать, а остальные, большинство, сохранились нормально, можно было читать. Я стал его просматривать, но меня окликнул Сабир. Они все трое уже были в коридоре. Я отнес ему все, что нашел. Сабир, как увидел ключи - два здоровенных ключа на одном брелоке, обрадовался и сразу выхватил их у меня из рук. И все равно сделал вид, что он недоволен чем-то и сварливым голосом спросил, все ли я нашел. Он сказал, что эти ключи от сейфа, раз у каждого бородки в обе стороны, то они явно от сейфа. Так и оказалось. Оба ключа подошли, и мы открыли сейф. Весь он был набит бумагами. И все на немецком языке. Очень обидно было. Стоят четыре человека, все грамотные и ничего поделать не могут, как в кино, как будто на другой планете. Ничего понять нельзя.

Потом с верхней полки Сабир взял вчетверо сложенный большой лист. Развернули, смотрим - это чертеж нашей пещеры, мы ее сразу узнали. Все на этом чертеже было указано - и пещера, и коридор с комнатами, - все, и ничего нового. Очень подробный чертеж. Все шкафы, которые мы обнаружили на стенах, кнопки у выхода, этот коридор, комнаты, даже красный рубильник и сейф в комендантской - все. И выход был отмечен в том месте, где мы его нашли, и даже показано, куда он выходит, похоже, что к какой-то дороге в горе. Надписи же все была совершенно непонятные. Никакой пользы от этого чертежа. Сабир разговорник повертел в руках и вернул мне, чтобы я его хранил, сказал, что он еще понадобится.

Мы до ночи все осматривали, везде облазили, даже портреты на стенах отодвинули, думали, может быть, за ними какой-нибудь тайник запрятан. Поздно ночью кончили. Только из сил выбились окончательно.

Даже Сабир приуныл. Но вел он себя очень правильно. Сказал, что утром непременно придумаем что-нибудь. Потом подумал и еще один бутерброд разделил. Я бы никогда так точно не сумел разделить, как Сабир. Он раздал все эти кусочки и сказал, что сегодня он решил дать нам добавочное питание, потому что мы слишком много поработали и нам надо подкрепиться. Он пожелал всем спокойной ночи. Очень официальным голосом, как и полагается командиру. Все сразу же улеглись спать. Кама сегодня ночью не стала просить, чтобы я ей свою руку протянул, видно, уже перестала бояться скелетов, привыкла, наверное. А может быть, я ей противен стал, после того как Сабир при ней накричал на меня из-за ботулизма. Хотя вряд ли, он же и раньше кричал на меня при ней. Он на меня только во время контрольных не кричит, разговаривать начинает ласково. Таирчиком называет. Каждую минуту шепотом спрашивает, чтобы никто не слышал, когда я кончу свой вариант. А всю последнюю, четверть я, чтобы он не мешал мне и зря не волновался, сперва его вариант делал, отдавал ему, а потом за свой принимался. А он меня все равно презирает. Я чувствую - благодарит, а презирает.

Я все этот немецко-русский разговорник перечитывал. Жаль, что нам не словарь попался, а разговорник. Словарь бы нам очень понадобился...

- Ты почему не спишь? - это Сабир поднялся на своем месте и спросил; видно, и ночью себя ответственным за все считает, как и положено командиру.

Я сказал, что мне спать не хочется, вот я и просматриваю этот разговорник.

- Читатель! - очень он ехидно это слово говорит. Махнул рукой и снова улегся. А я этот разговорник уже один раз прочитал, а теперь я его читаю просто так, чтобы ни о чем не думать. Потому что, как только перестаю читать, сразу же начинаю думать, что дома делается. Мама же сейчас с ума сходит. Боюсь себе представить, что она делает! И ничего поделать с собой не могу, хоть и читаю, но все равно об этом думаю. По правде говоря, я этот разговорник читаю, потому что просто привык что-нибудь читать все время. Мама это называет квочкой. Иногда она у меня книгу отбирает, за едой, например. Я почти все книги, которые мне понравились, несколько раз перечел... А в этом разговорнике много странного и смешного-сперва немецкий текст в нем идет, а потом русский, а весь он поделен на разделы - "Транспорт", "Развлечение", "Разговор с военнопленными или партизаном", "Предупреждение о наказании представителя местного населения". На все случаи жизни, в общем. "Немецкий офицер приглашает фрейлейн в кафе", а в скобках- "в кино, театр, ресторан". Очень ловко, значит, куда он хочет пойти, то слово и подставляет. Или: "Примите от меня маленький подарок", а в скобках - "духи, конфеты, цветы, ювелирное изделие". Там много всякой всячины было, а самое интересное я прочитал, когда дошел до разделов "Предупреждение о наказании" и "Разговор с военнопленными или партизаном". Сплошные угрозы. За все смертная казнь - или расстрел, или повешение. "За появление на улице позже десяти вечера - расстрел", "За укрывательство в доме коммуниста - в скобках "партизана, военного" - смерть". Почти за вес смерть полагалась, оказывается. Даже за невыход на работу. Я теперь понял, что это слово означает, "Tod", которое я видел в надписи около красного рубильника. По всему было видно, что - "смерть", оно встречалось во всех почти предложениях, где речь шла о смертной казни. За любой пустяк полагалась смерть, как будто человеческая жизнь вообще ничего не стоит. Это значит, если у человека испортились часы и он, не зная, что уже поздно, вышел на улицу в половине одиннадцатого, то любой патрульный мог его застрелить. Из того, что я прочитал в этом разговорнике, получалось так. Я еще немного почитал, а потом сам не заметил, как уснул. А с утра все то же самое. Мы по несколько раз обошли каждый уголок. Я теперь с закрытыми глазами мог в любой конец пещеры пройти, все мы осмотрели и потрогала руками, нигде выхода не было, кроме этой плиты, а с ней ничего сделать нельзя было. Сабир сказал, что если бы здесь вместо всех этих бесполезных автоматов и пулеметов оказалась бы пушка, то он, не задумываясь, выстрелил бы из нее прямо в эту плиту. Это был совершенно бесполезный разговор, во-первых, потому, что никакой "пушки не было, а раз нет, то и толковать не о чем: а во-вторых, Сабир все равно не знает, как с ней обращаться. Целый день - с утра до поздней ночи - мы проходили по этой пещере, мы уже почти не разговаривали, потому что поняли, что дело плохо. Вечером мы съели все, что оставалось - поделили на четыре части плавленый сырок, - и стали думать, что будем делать дальше. Ничего не надумали, и я стал читать разговорник, чтобы чем-то заняться.