Амок - Демидов Георгий (лучшие книги без регистрации txt) 📗
За бригадой штрафниц было закреплено небольшое турнепсное поле, густо поросшее сорняками. Виды на урожай были здесь столь же безнадежными, как и расчет на трудовое прилежание блатнячек. Что с производственной точки зрения ежедневные приводы сюда штрафной бригады - дело совершенно бесполезное, понимало и производственное и лагерное начальство. Однако по формальным соображениям держать всю бригаду в карцере без вывода было нельзя. Да это большей частью было бы и слишком гуманно, а значит, и неразумно с точки зрения лагерного начальства. Сидеть в поле под дождем и пронизывающим ветром с раннего утра и до позднего вечера куда мучительнее, чем валяться на голых нарах кондея. Таких же теплых дней, как сегодняшний, было каких-нибудь десяток за все короткое лето даже в здешнем колымском Крыму.
Только две из бригадниц, старая и молодая, державшиеся особняком от других, сразу же взяли по тяпке из кучи, лежавшей посреди поля. Пройдя в дальний его конец, они начали прополку рядков турнепса, едва заметных среди буйного бурьяна. Остальные постелили свои ватники на кучках выполотой травы и, жмурясь от удовольствия, расположились на солнышке кто лежа, кто сидя.
- Хорошо, - томно сказала одна из блатнячек. - Святые за нас поработают, а мы полежим.
- Святым и положено вкалывать, - заметила другая. - Они ведь не за так работают. За место в своем раю стараются...
- Да какой это рай? - пренебрежительно махнула рукой третья. - У ихнего бога, как у нашего Повесь-чайника, любовь-то под запретом.
Бабы заливисто захохотали.
- А как там, в раю, - поинтересовалась одна из женщин, - бабы и мужики в одной зоне или в разных живут?
- А про это у святых спроси, - ответила ей Макака. - Они про рай все знают.
- Говорят, тем, кто в рай попадает, срочно крылышки выдают, мечтательно произнесла та, что интересовалась вопросом, вместе или порознь живут в раю женщины и мужчины. - Выходит, что там можно с парнем на любой чердак и без лестницы забраться...
- Так и надзиратели в раю небось с крылышками! - возразили ей.
Снова раздался хохот. А потом одна из девок объяснила, что ее соседка мечтает о крылышках не зря. В прошлом году она уединилась на чердаке со своим хахалем, а лестницу, пока они там тютюшкались, убрали. А потом их хватились на поверке, устроили целую облаву, и обоих голубчиков в кондей...
Рассказы в этом роде продолжались довольно долго. Большая их часть превосходила по своей непристойности все, что Файзулла до сих пор слышал. Здешние старослужащие ничего не преувеличивали, рассказывая о похождениях и распущенности лагерных баб. Слушая их, Файзулла недоумевал, почему возятся с такими. Он, будь его власть, быстро покончил бы со всяким ворьем и проститутками! Неприязнь Гизатуллина к уголовникам вообще сосредоточилась сейчас на кучке нагло бездельничающих баб. Особенно на двух из них вальяжной бригадирше, и вон той угрюмой грубиянке с пухлыми, как у малолетней, губами. Она и сейчас мрачно и презрительно поглядывала на конвоира, лежа немного в стороне от других на куче бурьяна, выполотого "святыми". Когда их взгляды встречались, пальцы татарина снова непроизвольно сжимали винтовку. Heнависть, даже необъяснимая, вызывает ответную ненависть. - Эй, Бомба, - крикнули ей из кучки женщины. - Ты что, решила сегодня в одиночку солнце открывать?
- Вдвоем небось веселей было... - вполголоса ввернула Макака.
Остальные засмеялись, но тоже не очень громко. Бомба сердито посмотрела на них издали и отвернулась.
- Не трогайте ее, бабы, - сказала бригадирша.
Разговоры затихали, некоторые женщины начинали уже дремать.
- Работать надо! - не выдержал на своем пне Гизатуллин.
- Работа не..., сто лет простоит! - сразу же отозвалась под общий хохот Анка Откуси Ухо.
Тема работы и отношения к ней вызвала целый град сентенций блатняцкой философии. Было сказано, что от работы кони дохнут, что законники приехали сюда не работать, а срок отбывать, а вкалывает пусть тот, у кого рога вот такие!
Обладай Файзулла хоть немного чувством юмора, он бы, вероятно, оценил хлесткость и сочность многих выражений из морального кодекса уголовников. А не будь он так прямолинеен в своих взглядах на общественную мораль и служебный долг, то не только быстро притерпелся бы, как почти все остальные бойцы, к непристойности языка блатных, но и понял бы, что для многих это больше скверная привычка и бравада, чем выражение их действительных наклонностей.
Но для Гизатуллина это было только человеческое отребье. Он все больше убеждался, что идея исправления этих людей ложна в самой своей основе. Они не заслуживают даже сколько-нибудь человеческого обращения, так как понимают только то, за неисполнение чего существует непосредственная угроза удара или выстрела.
После того как одна из блатнячек произнесла присказку, выражающую своего рода кредо отказничков: "Начальник, кашки не доложь, да на работу не тревожь", возникла пауза, после которой разговор незаметно перешел на тему о еде. Женщины вспоминали, как при предыдущем здешнем начальнике они и смотреть-то на чернушку не хотели, как в тумбочке у каждой не переводился белый хлеб, масло и сахар. Тон этих воспоминаний был тоскливый. Лихие бабы как-то сразу потускнели, а из их речи почти исчезло обычное сквернословие ради сквернословия. Было очевидно, что живется им теперь довольно голодно. Файзулла отметил это со мстительным удовлетворением. Кто не хочет работать, тот не должен и есть.
Повернувшись на живот и уткнувшись лицом в сложенные руки, как это обычно делают голодные люди, большинство женщин старались, видимо, поскорее уснуть. Три или четыре из них совещались о чем-то вполголоса, искоса поглядывая на конвоира. Кажется, затевают что-то. Но пусть не надеются, что пройдет! Посовещавшись, эти тоже вытянулись на солнышке и уснули. Или сделали вид, что спят.
На другом конце поля с прилежанием, удивлявшим даже такого строгого моралиста, как Файзулла, работали сектантки, только изредка разгибаясь и присаживаясь, чтобы отдохнуть. Старухе, видимо, было совсем трудно, и подняться с кучи травы она могла только с помощью молодой. Прополотые ими рядки чернели на сплошном фоне буйно разросшихся сорняков. Чахлые листочки турнепса робко и только местами поднимались из земли, совсем уже, видно, не надеясь выжить. Усердие "святых" было явно бессмысленным. Если, конечно смотреть на дело с точки зрения житейского рационализма, а не религиозного мученичества.
За канавой слева, служившей одновременно границей поля и конвойной зоны, раскинулся участок старой лесосеки, предназначенной для распашки. Лиственничные пни большей частью уже были вывернуты и стащены к канавам для вывозки на дрова. Уродливые лапы их длинных горизонтальных корней причудливо торчали во все стороны. Справа сквозь заросли тальника в засохшей протоке виднелось большое ухоженное поле, на котором работали заключенные рогатики. Солнце поднялось над сопками уже до своей предельной здесь высоты и плыло над ними, почти не меняя, казалось, этой высоты.
Тишина и мирная обстановка действовали усыпляюще. Но цепкость взгляда и чуткость слуха никогда не изменяли Гизатуллину на посту. Сегодня же они были особенно обострены. Он уже не сомневался, что некоторые из его подконвойных затеяли какое-то нарушение. Кое-кто из них явно только прикидывался спящей и, чуть приподняв голову от сложенных рук, смотрел в сторону канавы. Повторяя повадки опытного кота, постовой сделал вид, что смотрит в сторону протоки на другом краю поля. Но у человека есть еще боковое зрение, как, наверно, есть оно и у кота.
Файзулла заметил, что высокая трава в канаве в месте схождения с сухой протокой зашевелилась. По дну ее кто-то полз. Собака исключалась - кроме служебных здесь других собак нет. А главное, те, которые украдкой поглядывали в сторону канавы, переводили взгляд с ее дальнего конца все ближе. Снова шевельнулась трава уже там, где канава довольно близко подходила к тому месту, где находились женщины. Затем взгляды наблюдавших за ней начали перемещаться в обратную сторону.
