На липовой ноге - Толстая Татьяна Никитична (читать книги онлайн полные версии TXT) 📗

Татьяна Толстая

На липовой ноге

Сердца горестные заметы-2

Душа влечется в примитив.

Игорь Северянин

Триста лет назад (как время-то бежит!) Петр Великий прорубил окно в Европу; естественно, в образовавшееся отверстие хлынули (см. учебник физики или фильм "Титаник") европейские языки: английский, голландский, французский, итальянский. Слова шли вместе с новыми культурными понятиями, иногда дополняя, а иногда вытесняя русские аналоги. Скажем, были на Руси "шти", "уха", "похлебка", "селянка", "ботвинья", "окрошка", - пришли "бульон", "консоме" да и просто "суп". Было меньше, стало больше, вот и хорошо. Кто за то, что все-все эти слова забыть, вычеркнуть из памяти, стереть, и оставить только одно: суп? Просто суп, вообще суп, без различий: пусть то, что едят ложкой, отныне называется суп, а то, что вилкой, то уж не суп. И никаких тебе тонкостей. У нас в меню - суп.

Забудьте, если знали, и никогда не вспоминайте, и даже не пытайтесь узнать, что означают слова: гаспаччо, буйабез, вишисуаз, минестроне, авголемоно. Не спрашивайте, из каких продуктов сделаны эти блюда, острые они или пресные, холодные или горячие. Вам этого знать не нужно. Да чего там гаспаччо: забудьте разницу между щами и борщом. Ее нет! Уха? Что такое уха? Парный орган слуха? Пусть этого слова не будет. Окрошка? Квас?.. Вас ист дас - "о, крошка"? Девушка, я вас где-то видел. Я - к вас, а вы - к нас, идет?

Давайте, давайте, пусть все пропадет, исчезнет, улетучится, испарится, упростится, пусть останется один суп, - съел, и порядок, и нечего чикаться. Одежду тоже давайте носить одинаковую, как китайцы при Мао Цзедуне: синий френч. Жить давайте в хрущобах: приятное однообразие. Пусть всех мужчин зовут, допустим, Сашами, а женщин - Наташами. Или еще проще: бабами. А обращаться к ним будем так: "Э!"

Короче, давайте осуществим мечту коммуниста: "весь советский народ как один человек", давайте проделаем быструю хирургическую работу по урезанию языка и стоящих за языком понятий, ведь у нас есть прекрасные примеры. Скажем, жили-были когда-то синонимы: "хороший, прекрасный, ценный, положительный, выдающийся, отличный, чудесный, чудный, дивный, прелестный, прельстительный, замечательный, милый, изумительный, потрясающий, фантастический, великолепный, грандиозный, неотразимый, привлекательный, увлекательный, завлекательный, влекущий, несравненный, неповторимый, заманчивый, поразительный, упоительный, божественный", и так далее, и так далее. И что же? - осталось только "крутой". Реже - "клевый".

Звучал мне часто голос клевый,

Крутые снились мне черты,

писал Пушкин, обращаясь к Анне Керн. Он же справедливо заметил в другом стихотворении, что

...Мы рождены для вдохновенья,

Для звуков клевых и крутых.

Круто, например, выражаться односложными словами, широким уполовником зачерпнутыми из сокровищницы английского языка или наскребанными по международным сусекам: "Дог-шоу", "Блеф-клуб", - а также украшать эти кубики туманным словом "плюс", непременно поставленным в конце. (Как раз в момент написания этих строк автор сидит и с отвращением смотрит на круглую картонную коробку, на которой американец написал так: "Parm Plus! New Improved Taste", а хотел он выразить следующую мысль: "в этой коробке находится сыр пармезан, который, благодаря вкусовым добавкам, значительно лучше пармезана, который производят неназванные злобные соперники". Операция по усекновению здоровой части слова "пармезан" и наращиванию на обрубок многозначительно-пустого "плюс" сопоставима с операцией по замене природной ноги деревянным протезом. На липовой ноге, на березовой клюке ходить, наверное, интереснее: и стучит громче, и прослужит дольше.)

Какая-то неодолимая сила заставляет наших журналистов (особенно молодых и теле-радио-вещательных) оттяпывать гроздья отечественных суффиксов - и в таз. "Блеф-клуб" проживает на канале "Культура" (клянусь!). Глухота "культурщиков" поразительна: не слышат они, что ли, как клубится блевота в этом страшном звукосочетании, - тихое утро, 8 ноября, робкий революционный снежок припорошил мостовую, дядю Петю шумно выворотило на притихшие стогны града вчерашней селедочкой под шубой, морковными звездочками винегрета, клюковкой домашнего квашенья... На РТР есть какой-то "Подиум д'арт" (языковую принадлежность определить не берусь), а там, где, казалось бы, уж никак не выпендришься по-западному, - поднатужились и выпендрелись: "Серый Волк энд Красная Шапочка". Для кого этот "энд" воткнут? Кто это у нас так разговаривает? Можно подумать, что Международный Валютный Фонд растрогается, услышав знакомые звуки, и подсыплет валютцы. Так ведь не подсыплет.

Друзья мои! Прекрасен наш соединительный союз "и". Возьмем его с собой в третье тысячелетие.

В свое время Корней Чуковский в книге об искусстве перевода приводил пример слепого копирования английской специфики: односложных слов. Английские стихи:

Be the sleep

Calm and deep

Like those who fell,

Not ours who weep!

Некий переводчик передал как:

Тих будь он,

Благ твой сон,

Как тех, кто пал,

Не наш - сквозь стон!

Перевод изумительно дословный, а толку-то? В оригинале - благодаря долгим гласным - горестно-колыбельная, рыдающая, раскачивающаяся интонация; единственное неслужебное слово с краткой, "отрывистой" гласной - fell, "пал". Обрыв, конец, смерть. Слова же с долгими, протяжными гласными рисуют различные длительности: и неспокойный сон, и глубину, и долгий плач. (Интересно, что у всех этих слов есть фонетические пары: slip, dip, whip, с совершенно иным, понятно, значением, - тут и гласный краткий, и действие куда более стремительное.) В русском же языке от долготы гласного смысл не меняется, а потому все гласные в переводе воспринимаются как краткие, а потому и перевод похож не на плавное течение потока, а на бег астматиков в мешках.

Но на чужой манер хлеб русский не родится: звуковая экономия русскому языку противопоказана. Сколько бы эфиоп ни примерял кимоно, у него всегда будут торчать из-под подола ноги - свои, а не липовые. Впрочем, мы "старинные люди, мой батюшка", новое же поколение склоняется к иному варианту русского языка, не такому сладостному, как прежний, но вполне пригодному для простой коммуникации. Его главные признаки - обмеление словаря в сочетании со словесными огрызками. Например: сцена в ресторане.