Исповедь Дракулы - Артамонова Елена Вадимовна (книги онлайн полностью бесплатно .txt) 📗
– Зря мы, матушка, потратились на эти портреты! За мои кровные деньги я теперь вынужден созерцать лицо, которое хотел бы видеть меньше всего на свете! Я против этого брака! Я против того, чтобы Дракула когда-либо вышел на свободу! Он должен сгнить в тюрьме! Я так хочу! Слышите, матушка, это моя воля! Вот только как… – король задумался, помрачнел. – Надо, чтобы папа от нас отвязался, перестал путаться под ногами.
– У понтифика хватка волкодава. Не рассчитывай на это.
– Как же мне быть?! Ни одно обвинение, выдвинутое против Дракулы, в Ватикане не считают достаточно серьезным! Еще немного и преступником начнут называть меня!
– А что, собственно, случилось?
– Как – что? – Матьяш с недоумением посмотрел на мать. Она, несмотря на возраст, никогда не жаловалась на память, но годы, похоже, давали о себе знать.
Тонкие губы Элизабет растянулись в усмешке:
– Не считай меня выжившей из ума старухой! Просто я говорю о том, что у нас никогда не было проблем с Дракулой. Да, мы действительно арестовали его, поскольку стало известно о тайной переписке Дракулы с султаном и его зверствах в Трансильвании. Мы же не знали, что это был навет саксонцев!
– Саксонцев?!
– Именно. Саксонских купцов, которые разозлились на Дракулу за указ об ограничении торговли на территории Валахии.
– Вообще-то вначале он предоставил им эту привилегию…
– Неважно! Об этом никто уже не помнит. Смотри, что получается, сын мой: саксонцы были злы на князя, а потому написали донос, в котором многократно преувеличили его злодеяния. Ты поверил им и вынужден был арестовать своего вассала, якобы совершившего столь серьезные преступления. Но со временем истина восторжествовала, и стало понятно, что анонимные письма – инструмент мести в руках намеревавшихся очернить Дракулу заговорщиков. На это потребовалось много времени, но тут нет ничьей вины – путь к истине долог и тернист. Поняв в чем дело, ты немедленно выпустил князя из тюрьмы, и теперь он как гость живет при дворе, дожидаясь того момента, когда вновь сможет послужить венгерской короне.
– Да, все это я уже слышал, – Матьяш досадливо махнул рукой, исподлобья, украдкой посмотрев на портрет человека, внушавшего ему не ослабевающий, а напротив, усиливавшийся с каждым годом страх. – План замечательный, но я не хочу… не могу освободить Дракулу! Не могу!!!
– Придется. Тянуть время нам больше не позволят, а идти на открытый конфликт с Ватиканом опасно. Итак, Дракула – наш гость, вскоре мы должны породниться с ним, что доказывает отсутствие конфликтов между нами.
– Сколько я денег потратил на то, чтобы Дракулу называли великим извергом! А теперь получается, что кузина короля выходит замуж за этого неистового злодея, за сына дьявола, в конце концов!
– Если не вкладывать деньги в слухи, они быстро затухнут. К тому же Дракуле придется принять католическую веру, тогда все его прежние грехи окажутся перечеркнутыми. Даже если он и творил дурные дела, это не имеет никакого отношения к покаявшемуся грешнику, вступившему на праведный путь. Риму это понравится.
– Дракула не отречется от своей веры. Никакие пытки его не сломят.
– Пытки – да. Но мы предложим ему свободу. Перед таким соблазном он не сможет устоять.
Элизабет вновь перевела взгляд на свадебные портреты. Она мельком взглянула на заплаканную физиономию племянницы, которой никакие ухищрения художника так и не смогли придать радостный вид, и вновь занялась созерцанием портрета будущего жениха:
– Мне кажется, наш гость слишком бедно одет. Это рубище не для парадных портретов. К тому же худоба… Он выглядит так, словно его достали из глубокого подвала, где он сидел на хлебе и воде лет десять… Могли бы хотя бы подушку под одежду подложить, чтобы он не казался таким тощим.
– Художник рисовал с натуры.
– Да, так и было задумано. Но искусство не должно слепо копировать жизнь. Глядя на этого оборванца, мало кто скажет, что ему хорошо жилось при венгерском дворе. Надо бы его «приодеть». Не стоит жалеть красной и желтой краски, пусть наряд жениха сияет золотом и драгоценностями. Жаль, что художник, начавший рисовать портрет, не сможет довершить начатое…
– А что с ним?
– Он спешно покинул страну. Но любой ремесленник сможет подрисовать дородную фигуру и красивую одежду.
Мать и сын покинули зал. В опустевшем помещении остались лишь два портрета отчаявшихся, растерянных людей…
Он снова не мог заснуть. Последние месяцы бессонница не мучила Влада, но с тех пор, как его перевели в другую, намного более комфортабельную камеру, он лишился покоя. Его тревожила перемена обстановки. Отсутствие цепей, к которым он привык настолько, что почти перестал замечать, нормальная постель, чистая одежда и сытная еда не радовали, а пугали.
Изменилось многое, но только дверь в камере по-прежнему была заперта, а на окне все так же чернел крест из толстых прутьев решетки.
Влада знобило. Плотнее завернувшись в одеяло, он вспоминал события, случившиеся несколько дней назад. В его жизни долгое время не происходило ничего, поэтому любые перемены воспринимались как эпохальные события. Возможность помыться, привести в порядок волосы, надеть приличную одежду больше напоминали сон, но было в этом сне нечто зловещее. А тут еще странная история с художником, начавшим писать его портрет…
Вспоминая о сеансе у живописца, Дракула тревожился все больше и больше, поскольку никак не мог понять, зачем Матьяшу потребовалось его изображение. Еще недавно узник четко видел свою судьбу и смирился с ней. Он знал, что умрет в тюрьме, и это перестало страшить его. Вместе с обреченностью пришло спокойствие, – Влад ничего не хотел, ни к чему не стремился, он ждал смерть, веря, что она дарует освобождение. Казалось, ничто не могло поколебать это выстраданное спокойствие обреченного, но все переменилось в один миг, когда в душе вновь затеплилась надежда. А с ней и страх, тревога, смятение – те чувства, с которыми, казалось, было покончено навсегда. Вера в то, что он сможет выйти на свободу, одновременно давала силы и лишала их. Но вдруг все это было только частью хитроумного плана Матьяша, и вместо свободы его ждали новые изощренные издевательства? Озноб становился сильнее – нервное напряжение возрастало, заставляя тело дрожать крупной дрожью. Влад лежал неподвижно, глядя в стену, а душу его сжигал огонь, и хотелось только одного, – чтобы скорее пришла ясность, чтобы он знал, что ждет впереди.
Скрежет ключа…
Утро пришло незаметно, а с ним и сама судьба. Дракула пристально всматривался в лица тюремщиков, пытаясь угадать приговор, но они были равнодушны. Вновь заковав в цепи, узника вывели во внутренний двор крепости. Свет солнца ослеплял, лишая возможности ориентироваться. Влад остановился, почувствовав сильное головокружение, но его подхватили под локти и поволокли к крытой повозке.
И вновь, как когда-то бесконечно давно – словно в другой жизни – клочок голубого неба, цокот копыт, трясущаяся на ухабах повозка… Впечатлений было слишком много, они отнимали последние силы, но узник кожей ощущал ласковый свет солнца, касавшийся его лица, и чувствовал счастье. Недолго… Когда он все же сумел справиться с эмоциями, немного привыкнув к перемене обстановки, то вновь начал задавать себе главный вопрос, волновавший все последние дни. Куда его везут? На казнь? Или для того, чтобы дать свободу?
Дракула не представлял, где он томился долгие годы своего заточения и мог только догадываться, куда доставили его теперь. Несмотря на то, что он едва держался на ногах, князь распрямился, расправил плечи, – скорее всего, впереди ждал суд, и ему не хотелось представать перед судьями жалким и сломленным.
Тайная лесенка, скрытая от взоров любопытных, вела во внутренние покои дворца. Стража осталась за дверью, втолкнув узника в небольшую, переливавшуюся всеми цветами радуги комнату, и Влад, оставшийся в сопровождении постаревшего Томаша Бакоца и еще одного неизвестного ему господина, не сразу заметил того, кто восседал в убранном шелковыми подушками кресле. Это был невысокий обрюзгший человек неопределенного возраста с болезненным лицом, обрамленным тщательно завитыми локонами. Он очень изменился, но Дракула мгновенно увидел в нем того самовлюбленного порочного мальчишку, что приходил наблюдать за пытками, того, кто обрек его на участь более страшную, чем смерть.
