Похищение столицы - Дроздов Иван Владимирович (читать книги без TXT) 📗
Артур в первую минуту почувствовал облегчение,— от того, что вдруг с него слетели наручники. «Ах, хорошо! — подумал он.— Никогда я не носил наручников». Он с наслаждением потирал места, освобожденные от железных объятий. Оглядев- шись, стал подвигаться в сторону, где стояло четверо ребят,— кажется, они были русские. При его приближении круг сомкнулся теснее, пускать к себе новичка они не хотели. «Не принимают за своего»,— жарко кинулась в голову обида. Прошел к другому кружку — и эти сомкнулись теснее. Шел от стайки к стайке, и всюду при его приближении ребята замолкали, встречали враждебным молчаливым взглядом. И он стал осторожно, боясь кого-либо зацепить или потревожить, продвигаться к стене, где было посвободнее. Тут в самом углу объявился пятачок, который словно бы нарочно был оставлен для него. И он, бросив на пол куртку, сел на нее. Возле его коленки торчали ноги лежащего человека. На ногах как-то криво и косо смотрели в разные стороны ботинки, чем-то напоминавшие футбольные бутцы. Артур, боясь потревожить соседа, прислонился к стене, запрокинул голову и закрыл глаза. Он бы очень хотел уснуть — и так, чтобы, проснувшись, увидеть себя на свободе. Сидел, дремал, но — сон не приходил. Думал о том, что как все неожиданно и нелепо с ним приключилось. Будущее рисовалось в самых мрачных тонах, и только слабым лучом надежды светила картина спора азиков с милиционерами. Слышались слова: «...отлежится. Мы его поставим на ноги». Им, наверное, не хотелось скандала, расследований, разоблачений... Вот это-то и светило Артуру спасительной надеждой.
Ни пить, ни есть ему не хотелось. И странное дело: не было у него никаких желаний. Весь день он просидел, прислонившись головой к стене. Иногда приходила мысль о большом сроке, который он получит,— высчитывал возраст, в котором выйдет на волю. Седой, сутуловатый, с потухшим безразличным взором. Нет друзей, не ждет женщина; и мать к тому времени постареет, а деда, которого он так любит, не будет. Его похоронят на Введенском кладбище, где покоятся его дочка Леночка и супруга Нина Николаевна. Останутся его книги; их не любили правители раньше, но особенно не признают теперь при этих жуликах-демократах. Зато читатели любят. Вот книги деда — это, пожалуй, единственное, чем он займется. Он будет издавать их и переиздавать,— и этим себя прославит, заслужит благодарность русских людей.
Поднялся сосед, спавший на одном боку весь день. Пятерней расчесал копну свалявшихся кудрявых волос, замотал головой:
— Шайтан зеленый! Спал, как убитый!
— А почему шайтан зеленый? — повернулся к нему Артур.
— У кого синий, у кого желтый, а у нас зеленый. Пять голов у него. В горах живет.
— Это где в горах — в Г рузии?
— Ты что, парень, ума потерял? Я на грузина похож? Да? Грузины такие бывают?
Он показал на стайку громко говоривших ребят:
— Вон грузины! А я какой грузин? Если бы ты встретился мне у нас в Ереване и сказал бы, что я грузин, я бы тебя не рэзал, как они делают, а много-много смотрел бы на тебя. Грузин он грузин, и никакой другой человек, а только грузин, а если это я, то тоже никакой другой, а только я. Разве не видишь?..
— Теперь вижу,— смирился Артур. И снова привалился головой к стене. Сон одолевал парня. И это заметил честолюбивый армянин, показал на место, где он только что лежал.
— Ложись, приятель. Вот здесь ложись.
Артур лег, а армянин снял с себя куртку и прикрыл его. Артур, тронутый такой заботой, подумал: «Тоже кавказец... а видишь: славный парень. Бывают, значит, и такие». И, засыпая, думал: во всяком народе есть хорошие люди». А когда проснулся, была глубокая ночь и армянин сидел точно в такой же позе, как раньше сидел Артур: прислонился к стене головой, дремал. Артуру сказал:
— Откуда взялся? Зачем ходил сюда?
— Сюда, как я понимаю, не ходят. Сюда приводят.
— Да, приводят. Но не так просто, как в кино или театр. Надо делать скандал или взять чужое, чтобы сюда привели. На Рижском рынке есть такой важный человек из Баку — Зураб, и я ему не понравился. Он меня толкнул, а потом дал по шее, а я сунул ему гнилой банан в морду. Да еще куда-то поддал коленкой. Тот сильно ругался и стал размахивать кулаком, но я подставил железную трубу и он сломал руку. Ну, вот... Меня привели. Разве кто скажет, что я виноват? Вот ты что скажешь?
— Если защищался, то не виноват. Но что за труба? Г де вы ее взяли?
— Труба? Обыкновенная, железная. Я когда приехал в Москву, меня стали много проверять. Сделаю десять шагов — давай паспорт! Откуда приехал, зачем?.. Я говорю: смотри паспорт, там есть все слова и печать. Ереван! Знаешь такой город?.. А он смотрит на меня и смотрит, будто я украл у него деньги. У нас в Армении так смотрят на хорошенькую девушку. И дальше говорит слова: Ереван знаю. Был наш город, теперь отделился, к Турции отошел,— так ты бы и сидел там, в Турции. Зачем в Москву едешь? Морковкой торговать?.. Тут азики есть, грузины есть, чечены, корейцы. Тебе места не оставили. Зачем приехал?.. Поговорю так с одним милиционером, дальше иду. А там другой милиционер. И тоже: Давай паспорт. И опять длинный разговор. Долго на Рижский рынок шел, а тут — азик. Этот сверлит черными тараканьими глазами и что-то бормочет по-своему. И говорит по-русски: «Нэ наш человек! Я тебя звал сюда? Да?.. Зачем идешь?..» — «А что рынок — твой?» — говорю ему.— «Рынок русский, а я в Москве живу». Другие азики подошли. Сжали кулаки, смотрят сердито. Ну, а потом уж... трубой азика. И вот — рядом с тобой сижу. А ты зачем? Тоже трубой?..
— Нет, трубы не было, а то бы и я... пожалуй...
В помещение вошла женщина в капитанских погонах и с ней три милиционера, стали раздавать хлеб и по куску только что сваренной рыбы. Видно, у них при милиции была кухня и они готовили кое-что и для арестованных. Капитаншу обступили, слышалась кавказская речь:
— В подвале крысы живут, а мы люди. Я в Думу писать буду. Жириновскому.
— Где нам спать? Я сижу третий день, а лежать негде. Ты ходишь домой и там лежишь, а я что — стоять должен? Г де койка? Г де одеяло? Ты можешь нам говорить?
— Капитанша улыбалась, отвечала весело:
— Следователей не хватает. Вызовут, всех вызовут.
Подавая еду Артуру, спросила:
— Вас за что?
— А-а... Повздорил малость.
— Вы чисто говорите по-русски.
— Я русский.
— Ладно вам... сказки рассказывать. Если я спрашиваю, отвечайте серьезно. Какая ваша национальность?
— В Москве родился. Мать русская, отец суданец.
— Суданец? Это интересно. А вы в Судане были? Г оворить по-ихнему можете?
— Могу.
— А фамилия ваша?
— Ашар, Артур Ашар.
— Это интересно. Ну, ладно. Может, мы еще с вами встретимся.
И капитанша с милиционерами удалилась.
Артур в этом кавказском муравейнике жил еще трое суток, а на четвертые утром за ним пришла та самая капитанша, оглядела его с головы до ног, недовольно проговорила:
— Зарос, как цыган. И прическа колтуном сбилась. Расчесался бы хоть.
— Расческа дома осталась. Ничего, мне тут не жениться.
— Оно так, конечно, да я вас к даме поведу. Представить ей хотела.
Достала из кармана расческу, подала Артуру. Тот неспешно причесался, пригладил пятерней волосы. И они пошли.
Поднялись на четвертый этаж. Тут в маленьком коридорчике стоял небольшой диван и два стула. Двери не было, а к стене наглухо прикреплена металлическая пластинка со словами «Отряд Эдельвейс». Капитанша тремя пальцами нажала пластинку, и две створки в стене разъехались. Очутились в большом светлом коридоре, в котором по обеим сторонам на стенах золотом светились металлические дощечки и на них фамилии и инициалы. В конце коридора у правой стены остановились. Тут ярко светилась надпись «Начальник 1». Капитанша и к этой надписи прислонила свои крашеные пальчики: створки не сразу, но и здесь расползлись. Восхищенному взору парня предстала большая комната со множеством цветов и карликовых деревьев; они стояли по углам и у стен в кадках, горшках и вазах. Молодая женщина, больше похожая на девчонку, поливала цветы. К вошедшим не сразу повернулась, а когда закончила поливать, села в свое кресло. Смотрела на Артура. И Артур, смущенный своим видом, машинально тронув заросшее лицо, чувствовал, как краснеет. Начальник номер один, как он ее мысленно окрестил, хотя и была молода и на начальника мало походила, тем более милицейского, но погоны имела майорские и на Артура смотрела строго. Артуру этот ее взгляд не нравился, и он про себя подумал: «Неправдашный майор». Она же лениво и царственно показала на кресло рукой, тихо проговорила:
