Соленые радости - Власов Юрий Петрович (книги онлайн без регистрации TXT) 📗
Я знаю, что будет после. Зоммер набросит на штангу пять килограммов – и сломается. У него хлипковаты ноги для подобных номеров. Штанга заклинит его в «седе». Если не заклинит и он встанет, то отнимет у него все силы. Ему нечем будет работать. На посыл с груди его не хватит, даже если он наглотается стимуляторов. Стимулятор может помочь подавить страх или чрезмерную усталость, но стать силой – никогда! Он только подводит к риску травмы. Стимулятор этим и опасен: он создает преувеличенное представление о собственной силе. Но без силы, соответствующей данному результату, он почти бесполезен. Он иногда помогает… освободиться от сомнений. И тогда берут свое, но не больше. Только свое! А у Зоммера нет этой силы. И он сейчас убедится.
С такими приседаниями на тренировках этой силы у него не будет. Приседать же иначе он не может. У него от природы недостаточные по объему четырехглавые мышцы бедра. И сообразно этому сложился стиль приседаний. В конце концов, именно природные данные и определяют исход борьбы – умение использовать и учитывать эти данные.
Я, конечно, смог бы на его месте набрать силу в приседаниях. Однако Зоммер слишком тучен для таких тренировок. А спустить собственный вес он не посмеет – сразу потеряет результат в жиме. Для фуксов в жиме едва ли не главное значение имеет собственный вес. За три года он наел почти сорок килограммов. Он дрожит за свой вес. А потому обречен.
И я сейчас это докажу. Я заставлю его на глазах у всех застрять в «седе» и бросить штангу. И зал я заставлю надорваться вместе с ним. Я не стану смотреть, как это случится. Но все будет именно так.
Пусть попытаются понять силу. Пусть задумаются. А поймут, не будут такими. Я это знаю твердо Пусть подумают, отчего я побеждаю столько лет. Пусть хоть раз задумаются над тем, что значит побеждать…
– Ну что? – оказал я Жаркову. – Возраст делает за нас свое?
– Об этом не сейчас. – Жарков сидел на стуле напротив меня. Я знал, что Жарков теперь сделает все, чтобы я не выступал.
Даже если я выиграю, в чем он сомневается. Он сам проиграл, когда ему было много лет, и не верит, что может быть иначе.
Булыгин спрыгнул с подоконника, шлепнул меня по бедру: «С такими лапами мы всех задавим».
– Хороши! – сказал массажист.
Я видел, что они искренне восторгаются.
– Мать честная! – сказал массажист. – Их не обхватишь! Дай-то бог другим такие!
У всех этих людей были свои мерки моей силы. Я услышал резкий стук и встал. Сорок минут ожидания истекли. Я почувствовал озноб. Я не стал прятать его. Мне не надо было беречь силу. Впереди последнее упражнение – и я открывал себя всем чувствам. Я будил силу всеми чувствами. Воздух резал мне грудь…
И все же мне повезло – я познакомился с Торнтоном. Познакомился совершенно случайно. Незадолго до этого я выиграл в Праге свой двенадцатый чемпионат мира. В Праге уже не выступали ни Карев, ни Каменев, ни Харкинс… К тому времени в нашей сборной целиком сменилось три состава.
Еще пять-шесть лет назад кое-что писали о Торнтоне. Но побеседовать с ним никому не удавалось. Это табу было наложено на всех причастных к большому спорту, особенно спортсменов экстра-класса, – они просто не существовали для Торнтона. Харкинс как-то заметил мне, что «этот подъемный кран озлоблен из-за того, что спорт существует без него, смеет праздновать новые победы». В Мехико, подвыпив на банкете, Партон Слейтон – один из функционеров канадского спорта – долго втолковывал мне, что Торнтон нелюдим и неудачник. Старый менеджер американской сборной Мэгсон вообще никогда ни о ком не вспоминает. Мой бывший приятель репортер Бэнсон сказал о Торнтоне: «Слова не вытянешь. Корчит оригинала. Пузатая жаба!» Но ведь я сам когда-то читал репортажи о молодом Торнтоне, и какие! Благодаря популярности Торнтона во всем мире сборная Мэгсона в первый и последний раз удостоилась чести быть принятой вице-президентом Соединенных Штатов Америки. А уж добродушию Торнтона подражали все атлеты.
Сколько бы я ни расспрашивал о Торнтоне, почти всех удивляло, зачем мне это. Но этому уж я сам не удивлялся: здесь искренне забывали любого, кто терял силу…
Я прилетел в Париж на четыре дня – едва ли не единственный случай, когда за границей я не должен был выступать. Впервые за все поездки я мог кое-что посмотреть. Не отсиживаться в номере или на скамейке перед гостиницей. Не цедить через себя часы ожидания. Не стеречь свои чувства. Не думать о результатах, проигрышах бесспорных фаворитов и, наконец, забыть риск.
Избавиться от этого чувства я не мог всю свою спортивную жизнь.
Я рассчитывал провести три показательные тренировки-занятия в Национальном институте физической культуры. К четырем часам за мной присылали машину, что весьма поднимало меня в глазах хозяйки пансионата мадам Масперо. В зале я управлялся за два часа и был свободен. Я мог бродить сколько угодно – и это уже было так необычно и празднично…
Ближе к утру прохожих в центре было мало. Зато автомобили обретали особенную энергию. От светофора к светофору они неслись как на гонках, визжа на поворотах. Здесь, в центре, я оказался лишь однажды: Ложье пригласил отужинать в ресторане. После мы долго шли пешком. С нами был Ив Кубар – мой давнишний знакомый. Лет девять он уже не выступал. За ним было пятое место в полусреднем весе на чемпионате мира в Гаване. Это было так давно – мой второй чемпионат мира! Ложье даже не слыхивал имена, которые мы называли. Сам Кубар крепко сдал. Щекастый подслеповатый господин, который все время просил сбавить шаг – и это Кубар!
Кубар рассказывал: «…Авантюрист по натуре. Спокоен, пока утомлен, а потом его разрывает жажда деятельности. Не может, как все! Ему бы укротителем в зверинце…»
– А чем мы не зверинец? – Ложье хлопнул в ладони и засмеялся.
Кубар рассказывал о Викторе Сюзини – враче сборной команды Франции. Мы познакомились с ним за год до чемпионата в Чикаго.
«…Золотая голова, а вертит свою жизнь! Боже мой, два диплома! Золотая голова! Такими бы делами ворочал! В нем что-то есть – женщины это лучше чувствуют: привязывались к нему! И какие женщины! А он? Завидую, умеют так: любит легко, искристо и ни с кем не связывает себя. Эти женщины от него без ума…»
– Тертый парень, – сказал Ложье.
– А где он, что – не знаю. Да и кому нужно знать.
У Виктора Сюзини была красивая голова. Я бы сказал, породистая. Ежик седых волос очень молодил его. У него были очень синие глаза – синие до темноты и крупный горбатый нос. Таким я его и запомнил. Мы провели два вечера на скамейке перед гостиницей. В Чикаго я должен был схлестнуться с Харкинсом. И мне было очень не по себе. Харкинс оглушил тогда всех результатом на чемпионате Соединенных Штатов. Я оставался один, ребята уезжали на соревнования. Каменеву было не до меня. После второй победы он одурел от счастья. Слава победителя Муньони превратила его в кумира публики. Сашка был нарасхват. С утра у дверей его номера выстраивалась очередь почитателей.
По-русски Сюзини говорил без акцента. Так говорят в Ленинграде и Москве: без глуховатого украинского «г», без стертых окончаний и неверных ударений. Мы расстались друзьями.
– …Он сидел в концлагере, – говорил Кубар. Ветер шевелил его волосы. У него были очень длинные волосы. Кубар смеялся и прижимал их ладонями. – У него наши высшие боевые отличия.
– И все равно авантюрист! – сказал Ложье.
– А ты? – Кубар засмеялся. – Чем себя тешишь? Ложье азартно хлопнул в ладони и засмеялся. Ладони у него были широкие, как лопаты.
– Еще два квартала пешком, а, ребята? – сказал Кубар. – Завтра позвоню шефу, будто у меня приступ печени. А ведь мучает, проклятая. Допинговался, как наркоман. Мечтал за призовое место зацепиться! Что только ни глотал!
– Не болтай лишнее, – сказал Ложье.
– А что тут лишнее? Разыгрываем невинность. Жрал я допинги! Ну и что?
– Было времечко, – сказал Ложье. – И не думали снимать допинговых проб. Ни одна сука не знала, что у тебя в крови. А кому какое дело, что я глотаю? Кому запрещаю я глотать? Ты меня дави на помосте – вот это факт. За что Томаса и Кайу сняли в Мехико? Обнаружили в крови допинг! А у нас, может, в запасе три-четыре года. Потом сматывайся из спорта. Выставят другие. Могу я поставить на результат все! Жалеют! Я этих сукиных детей знаю. Ишь, филантропы!.. Ты какие допинги жрешь? – спросил меня Ложье.
