Муравейник Russia. Книга вторая. Река (СИ) - Шапко Владимир Макарович (онлайн книги бесплатно полные TXT) 📗
Бородастов очнулся, посмотрел на часы, объявил, что шабаш. Новосёлову же велел остаться.
Пока пожарники и милиционеры толкались в дверях, Сашка, доверчиво подсев к столу, рассматривал удивительные – плёночные – губы старика. Которые – заговори тот – сразу, казалось, начнут рваться…
Иван Гаврилович поднял глаза от бумаг. Завязывая папку, в свою очередь, смотрел на здоровенного этого парня. На его большое, с чистой молочной кожей лицо, на дикий совершенно чуб. При взгляде на который навевались почему-то мысли о непроходимых дубровниках где-нибудь в средневековой Англии, о робин гудах, почему-то двух или даже трёх, о погонях, сражениях в этих дубровниках, о дымных выстрелах… Вздохнул. Да. В общем, Александр, ни по математике, ни по физике мы, оказывается, – ни в зуб ногой. Другими словами, мы по ним – ни бум-бум. Верно? Верно! – рассмеялся парень, ужасно радуясь. Та-ак. Тогда возникает вопрос: как можно, проучившись в общеобразовательной обычной школе восемь лет, умудриться выйти из нее с совершенно пустой головой. В которой, как я сказал – ни бум-бум. Как? Сашка начал краснеть, не мог поднять глаз на учителя. Но Бородастов сник и задумался. Плёночные губы его стали как студень. Вот что, Саша, давай-ка начнём всё сначала. Класса с пятого. Где ты ещё немного плаваешь. А там – посмотрим. Сашка запротестовал. Да что он, хуже милиционеров, что ли? Хуже отвечает? Несправедливо, Иван Гаврилович. Так ведь милиционеров да пожарников заставляют, Саша. Бумажки им нужны. Об окончании. Иначе пометут. И мы дадим им эти бумажки, дадим. Система такая. Но ты-то – добровольно сюда пришёл. Значит, есть резон поучиться как надо. По-настоящему. Так или не так?
Через неделю Антонина увидела на столе перед сыном физику за пятый класс. Сын усердно выписывал из неё задачку. Что же, в пятый класс что ли пересадили? – испугалась мать. Нет, по-прежнему в девятом. Но как бы и в пятом ещё, отвечал находчивый сын. Просто повторяю. И окончательно затушёвывая всё – кинул на стол два билета. На вечер. В ГорДКа. Ансамбль «Оризонт». Пойдёшь?..
…Гоняемые оркестровой бурей, в испанской ядовитой ночи по сцене бегали как попало люди-призраки. Певица, героиня – вся освещённая – вдруг закричала последнюю ноту так, как будто падала в пропасть. Как будто отчаянно хотела ею хоть за что-то зацепиться. И оркестр в яме (оркестровой) резким ударом завершил дело. Как стена, как стены, как камни – обвалом – пошли рушиться аплодисменты. Катастрофа! Притаившийся в кресле Серов хлопал, косился на вскочивших ликующих Новосёлова и Ольгу. Зал Большого театра напоминал прибывшие галеры с обезумевшими галерниками…
Любили всё-таки в городке приезжих артистов, всегда любили. Всегда их ждали, всегда они были желанны. Едва только на стену собора лепилась афиша, – отпечатанная ли типографским способом с завлекательно-завитыми головками артисток или просто написанная чернильным жирным клячем – с двух часов (с открытием кассы) аборигены спешили в ГорДКа, который находился аккурат рядом с пожаркой. Поторапливались по одному или группками. Туда шли и обратно. Можно сказать, это были ещё просто гонцы, предвестники. Однако вечером к Дому Культуры текли со всех сторон уже целые толпы. (Пожарники ходили на концерты бесплатно. Такая льгота им почему-то была. Всё расстояние до двери клуба (тридцать метров) они проходили строем. Молча. С угрозой. Меркидома сбоку бодрил. Показывал кулак Семёнову. Бойцу. Брошенному на каланче.) Да. В общем, узкий протянутый зал ГорДКа к началу был битком. На всех концертах всегда, как говорят, был Полный аншлаг.
Кто только не перебывал из артистов в городке! Кто только не поработал в нём на благодатной ниве халтуры! По всему детству, перед глазами Сашки прошли лилипуты с собачками своими и обручами, чтецы-декламаторы, силачи и фокусники, киноартисты (правда, один раз – Крючков и Кадочников, и оба выпивши, вот весело-то было!). Театры одного актёра, театры двух-трёх актёров, эквилибристы, женщины-змеи, женщины-каучуки. Была даже женщина хула-хуп, болтающая на себе двадцать обручей зараз! Силовой жонглёр из села Мишкино по фамилии Подточин, местный, на лбу держал длинный шест с самоваром, самовар трехведёрный, наверху натурально шёл пар! Самовар был кипящий! Приезжал даже однажды целый симфонический оркестр. Не говоря уже о всяких ВИА, о постоянном ансамбле кураистов в лисьих малахаях из Уфы (те со своими трясущимися щеками и кураями походили на зайцев, которые дружно грызут морковь)…
…Сашке было лет десять, Кольке, двоюродному брату, восемь, когда побывали они на концерте, который запомнили на всю жизнь. В тот вечер тянулись они в рост с сидений последнего ряда. На сцене происходило невероятное: низенький чернявый артист, ни на минуту не переставая говорить монологи разных героев, прохаживался вдоль длинно расставленной ширмы, заходил за неё, шёл за ней, не переставая выкрикивать, и выходил с другой стороны… совсем другим человеком! Другим персонажем! С другим голосом, походкой, словами и, самое главное, – в другой одежде! Был он то бравым офицером при фуражке и орденах, то старичком-профессором с палочкой, с белой бородкой и очках, то просто парнем-бездельником в тенниске. И даже женщиной с натуральными голыми ногами, в босоножках, в платье, вертящей за плечом зонтик! Это казалось невероятным – проходило всего несколько секунд, пока он шёл за ширмой! Успеть переодеться за эти секунды было невозможно, однако он успевал… Вдруг вообще пробежал перед всеми милиционером, заливаясь в свисток. Погоня! Забежал за ширму, а с другой стороны тут же выпрыгнул преступник. Малый в клёше, тельняшке, с фиксой. Промчался, удирая, понятно, от милиционера. Милиционер выбежал с противоположной стороны – запыхался, пот вытирает. Не видали?! Куда побежал?! По наводке зала с трелью свистка опять за ширму умчался. А с другого конца ширмы уже хулиган выскочил, весело подмигивает, бежит. (Вот потеха!) И так несколько раз! Подряд! Один за ширму – другой из-за неё. Тот выбежал, а этого уже нет! Удрал!
«Л-лихо», – шептал вспотевший испуганный Колька. Хлопал машинально со всеми в ладоши. Как узнали потом (наверное, разъяснил Константин Иванович, Сашкин отец), на сцене работал первоклассный артист оригинального жанра. Однако в то время далёкая сценка с выбегающим и забегающим за ширмочку человечком (артистом) казалась – игрушкой. Непонятно как работающей, заводной механической игрушкой. Хотелось её разобрать, раскурочить. Посмотреть, что внутри. Фокус понять, секрет…
На другой день, за час до представления, они ползли в щели между свисающим глухим чёрным задником сцены и кирпичной стеной. Ползли на коленках один за другим к середине сцены, перелезая через какие-то деревянные рамы, втолканные туда. Как сгнившая замша, ударяла в нос пыль. Чихали в ней, подкидывались. Девственный матерьял задника Колька проткнул толстым гвоздем, который запасливо прихватил с собой. Ух ты-ы! Уже что-то увидел. Начал разрабатывать дырку пальцем. Сашка тоже прободал дырку. И замерли, глядя в полутьму сцены… Ширма, конечно, стояла. Но ничего возле неё не было. Ничего она не скрывала. То есть фокус сзади – был пустой! Вот это да-а. Мальчишки надолго задумались. Всё так же на коленках. Забыв даже удобней сесть. Прошло полчаса. Ребята терпеливо ждали. (Сели, сели, как надо, возле дырок!) За занавесом в зале вдруг включили свет. И почти сразу же послышался гул. Это с топотом бежали зрители занимать места. Деревянная пошла перестрелка откидными сиденьями. Минута – и все расселись. Приветствия начались. Радость везде. Смех. Начальство на общих основаниях, но – в первом ряду. С серьёзным обменом мнениями. Колька схватил Сашку за руку: смотри!..
