Железный старик и Екатерина (СИ) - Шапко Владимир Макарович (книги полностью бесплатно txt) 📗
– Хороший у тебя внук, сосед, – говорил по утрам Свищёв. Специально громко. Чтобы Рома со шлангом слышал. – Работящий.
Однако Городскову (жену Дмитриева? сестру? любовницу? тёщу?) Свищёв сразу невзлюбил. Как только та появлялась на огороде в купальнике или даже в халате – с досадой бросал шланг. Шёл во двор и матерился. Это всё равно – что баба на судне! (На судне-огороде.) Притом полураздетая! Сама ракушка да ещё каждый раз раком!
Старый морской волк во дворе начинал яростно сублимировать. Колуном лупил дрова. Он жил в своём домике круглый год. Как списали с флота. Никаких жён у него сроду не было. К пенсии зимой получал ставку сторожа. Мать вашу!
Пробыли на даче ровно неделю. Рома сильно загорел и как-то подсох. В кепке и кудряшками над ушами стал походить на цыганёнка. В полупустом автобусе уже не удивлялся дребоданящим сиденьям. Удерживал свой неизменный рюкзак с большим достоинством. Как дачный труженик. «Да, мама. Едем домой. Потрудились на славу. Ну и отдохнули, конечно. Я научился плавать. Сергей Петрович научил. Он отличный учитель плаванья. Да, мама. Позвоню». Человек в бейсболке сидит. Человек серьёзный. Понимающий теперь не только математику, но и работу на огороде. В частности все тонкости полива овощей. К помидорам – один подход. К огурцам совсем другой. А над зарослями моркови и укропа – только рассеивание. Из лейки.
Однако дома Рома опять удивился. После того, как сел в ванну, набранную бабушкой, и намылился – чистая вода на глазах начала сереть и превратилась в грязную. Странно. И загар тоже вроде бы куда-то ушёл. Стал бледным. И ведь на реку ходил каждый день. Два раза в день. Целую неделю. Так – почему? «Цыганский загар, – смеялась бабушка. – Это цыганский загар с тебя сошёл, Рома!» Хм, «цыганский загар», всё разглядывал свои выцветшие руки исследователь. «Это грязь что ли сошла, ба?» – «Она самая!»
Екатерина Ивановна отвечала из спальни, смеялась, но торопливо одевалась на работу. Сегодня – первый день после отпуска.
Феликс опять жрал, неделю не кормленный. Давился. Принимался по-кошачьи кашлять. Раздуваться как шар и шикать. Снова хватал, давился. Целую неделю опять на голодном пайке!
Городскова с тоской смотрела по сторонам. Искала среди идущих хоть одного человека. Ведь ни одна собака не покормила.
Вывалила остатки еды в чашку. Оставила кота, который уже рыгал как кочевник. Который не знал – хватит уже или дальше продолжить.
В поликлинике сразу напоролась на невероятное – в коридоре тощая Небылицына била Толоконникова. Медсестра своего шефа. Била неумело, по-детски, стукая кулачками его грудь: «Гад! Гад! Гад!» Невропатолог в изумлении отступал, давал себя бить, держал руки за спиной будто связанный.
Городскова бросилась: «Ну-ка, ну-ка!» Оттащила дёргающуюся цаплю. Охватила её сзади, пыталась зажать, утихомирить, но та на удивление оказалась очень сильной – вырвалась, успев даже лягнуть Городскову. Быстро пошла по коридору. Потом с раскинутыми руками побежала. Будто пугало в медицинском халате с огорода.
Толоконников с места не двинулся. Как впаянный. Вытирался платком и только бормотал: «Она сошла с ума. Она сошла с ума». Не видел, что все пациенты в коридоре повернули к нему головы. С раскрытыми ртами. И стар, и млад.
Как больного, Городскова повела его к себе. В процедурной усадила на стул.
– Я ничего не сделал ей, ничего не сказал. Я вышел в коридор обдумать диагноз. Она выскочила как фурия. Плеснула зеленкой. Начала царапать меня, бить. Екатерина Ивановна!
Городскова только тут увидела, что на щеке невропатолога горела царапина, а его халат весь в зелёнке. Его безукоризненный халат! В который он так любил закладывать левую руку!
Городскова торопливо налила в мензурку. «Выпейте, Виктор Валерьевич, Вам необходимо сейчас».
Толконников безропотно проглотил.
Заглянул какой-то старик. С зелёной щекой:
– Доктор, а как же я?
Немая сцена.
Вечером Городскова пришла домой будто избитая. В прихожей сидела в неудобной позе бандуристки, никак не могла расстегнуть ремешок на босоножке – заголившаяся толстая бандура плохо сгибалась, липкий ремешок не поддавался.
Никаких разбирательств и собраний не было. Небылицыну уволили сразу же. С трудовой и расчётом она прошла по коридору ровно через час после драки. Красные пятна на её щеках независимо горели.
Толоконников переживал. Теперь один в кабинете слушал жалобы больных рассеянно. «Обдумывать диагноз» в коридор не выходил.
После обеда не выдержал, пошёл на третий этаж. Просить.
– Точка! – хлопнула по столу Вебер Ольга Герхардовна. – Стыдно за вас, Толоконников. Мужчина вы или нет?
Толоконников постоял, подумал.
– Идите, работайте.
Толоконников пошёл.
– Развесил тут нюни, понимаешь…
Рома с удивлением смотрел на замершую бабушку. С порванной босоножкой в руках и упавшим до пола платьем.
– Ба, что случилось? На работе что-нибудь?
Отмывшись после дачи, Рома словно бы снова растолстел – раздетый, в плавках, стоял руки в бабьи бока.
Городскова бросила порванную босоножку в угол.
– Да так, пустое, Рома…
Пошла за внуком в комнату.
