Паноптикус (СИ) - Шкуропацкий Олег Николаевич (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений TXT) 📗
Обнимая Еву как в последний раз, Людцов до боли в мозгу пытался понять, что же сокрыто внутри этого гладкого, как полированный порфир, черепа. Иногда ему казалось, что он лежит в обнимку со сгустком антиматерии, лишь по чистой случайности оказавшейся стабильным в условиях нашего измерения. Это была игра случая не более, баснословный просчёт до селе безошибочных сил природы. Но весь этот надмирный баланс мог быть разрушен в мгновение ока, по сути в данный момент они находились вне законов физического мира, были его исключением, но очнись физика от своего моментального обморока и вся хрупкая конструкция их взаимоотношений канет в небытие, ухнет в бездну непростительной чёрной дыры. Людцов был уверен, что обними он Еву покрепче, изо всех своих человеческих сил, как они тут же аннигилируются, сгинуть с лица Мироздания в общей ослепительной вспышке. Это ощущение его не покидало в течении всего времени их медового месяца. То что они были вместе являлось аномалией и как таковую кибернетик бережно охранял её от веяний назойливого порядка вещей.
Порой он называл свою суженную "фрау Людцов", не зная понимает ли она всю соль сокрытого в данной шуточке намёка. Хотя зачем себя обманывать, конечно не понимала - откуда? Дни шли за днями, ночи сменялись ночами, Ева и Людцов любили друг друга и, кажется, были вполне счастливы. Пытаясь удовлетворить свою ненаглядную, Владислав целовал ей самые сокровенные места, вылизывал потаённые уголочки плоти и проникал языком в самые интимные тупички её сущности. Он любил свою фрау до изнеможения, пытаясь дать ей наслаждение, вкусить которое она, как существо бесполое, была в принципе неспособна. Он трахал её, как лошадь, чёрную германскую кобылицу, еженощно ощущая физическое превосходство этого крупного и ладно сбитого тела.
Глава 17
Дневник Людцова
- 11 марта. Сто лет не вёл дневник, последний раз ещё студентом, и вот сегодня проснулся с бьющейся в внутренние стенки черепа, настойчивой мыслью: записать всё что чувствую. Кажется, меня снова пробило на романтику, чёрт бы её задрал. Разумеется всё это благодаря Еве. Прочему я решил снова сесть за дневник? Ну во-первых, потому что почувствовал в этом потребность - разве сего недостаточно. Я нахожусь на этой планетке, надо сказать, забытая Богом, падшая планетка, вот уже считай два года, но подобную потребность испытываю впервые. Может раньше мне было не до этого? Кто знает - может быть. А может и нет - кто знает. Вся эта игра на выживание, нелепая драчка за место под нейтронным солнцем, должно быть, сжирала все мои нервы и свободное время. Теперь же судьба моя как бы определилась, легла в штиль, вышла на финишную прямую. Я не хочу сказать, что скоро всему придёт конец, надеюсь до этого ещё далеко, но у меня появилось желание подробно вкусить сегодняшние дни, посмаковать их частности - впервые за двадцать с лишним лет. Почему бы не ухватится за эту возможность, принципе, что я теряю? Я отдаю себе отчёт, что мои отношения с Евой Браун - главная тому причина, что именно они являются, так сказать, гвоздём этой программы. Я также прекрасно осознаю, что эти дни особенные, что они овеяны розоватым эфиром влюбленности и поэтому, ни в коем случае, не собираюсь претендовать на истину в какой-либо инстанции. Да, эти дни особенные - ну и что? Ведь не только поэтому я уселся за дневник? В конце концов, за два года после аварии у меня насобиралось предостаточно своеобразных деньков, не менее выразительных, но зато куда более драматичных, но чтобы в этой связи начать изливать свою душу на бумагу - тогда мне и в голову такое не приходило. Возможно в этом было что-то от неприятия самого себя. Я опускался до жутких вещей, преступал все возможные границы человеческого общежития и могу сказать честно: мне это нравилось. Я ударялся во все тяжкие и был от этого в восторге, да в восторге, но в восторге каком-то поверхностном, чересчур афишированном, ибо какая-то глубоко затоптанная часть меня всё же ужасалась тому что я творил. Я оказался довольным и испуганным одновременно, это приносило мне радость и наполняло трепетом ужаса - я был раздвоен и барахтался в своём дерьме, как человек, провалившийся в яму общественного нужника. Хотя даже в этом я находил определённую прелесть - не каждый мог похвастаться столь роскошно-бесповоротным падением. Я находил прелесть в том, что чувствовал к себе омерзение, наловчился это омерзение оборачивать себе в корысть: меня тошнило от самого себя - что может быть увлекательней. Но при всём том, я боялся принять себя таковым каковым был на самом деле, что-то, вопреки внешне выказываемому восторгу, отвращало меня от себя и, наверное, в этом главная причина почему я не засел за дневник раньше. Ведь писать дневник, это узаконивать свое настоящее положение, высекать его для себя в камне, чего я тогда крайне не желал делать. Трудно вести записи, когда твоё естество этому противится. И только с появление в моей жизни Евы Браун, моей незабвенной нацисточки, всё изменилось самым кардинальным образом. Моё отвращение к самому себе постепенно рассосалось. Ева привнесла в мою душу искомую цельность, соединила две мои половинки во что-то одно. Что из этого получилось, я пока не знаю: получеловек-полуксеноморф, псевдочеловеческое монструозное нечто. Да, это и не важно, главное что я принял таки свою монструозную сущность, перестал её стыдится, пожал самому себе руку, а на то как это выглядит со стороны - плевать. Умалишённый ли я неудачник, чудовище ведущее дневник - какая разница, в конце концов, всем правдами и неправдами я обрёл своё счастье и теперь хочу вкусить его в полной мере, то бишь прочувствовать и уяснить всё вплоть до мельчайших трещинок на попе возлюбленной и дневник тому вернейшее средство. Так сказать, вкусить своё счастье во всём его грамматическом диапазоне от А до Я. Итак: я хочу тщательно насладится своим положением - это первое, а второе - расставить всё по полочкам, расфасовать по коробочкам своё бытие. И если раньше я бежал от дневника, как от ладана. то сегодня, парадоксальным образом, я к нему прибежал, сделав полный оборот вокруг планеты и зайдя к дневнику с тыла. Можно сказать, я упёрся ему в бумажный зад.
- 13 марта. Ночью я проснулся. Я лежал в темноте и боялся пошевелить мизинчиком, чтобы, не дай Бог, не разбудить Еву. Я слышал в темноте её равномерное дыхание, обонял её специфический запах. Она сопела, как ребёнок. Во сне она всегда по-детски сопит и, наверное, видит какие-то свои сюрреалистические сновидения, время от времени вздрагивая от увиденного. Кто бы мог подумать что эта безотказная машина убийств, эта гитлерица, может быть такой миролюбивой во время сна, такой беззлобной, такой милашкой. Я бы много чего отдал чтобы увидеть её сны. Боюсь, что это не для слабонервных, но всё равно, я бы с удовольствие в них окунулся. Слушая дыхание Евы, я начал наивно представлять себе её сны. Что же она видит там в глубине садо-мазохических залежей своего подсознания? Был ли это всплеск неведомой сверхновой или фашистский рай её детства? В своём воображении я рисовал тривиальные картинки, которые в подобных случаях может себе представить нормальный человек: местность где Ева родилась, её соплеменники по логову, наконец, мать-царица с величественной архитектурой короны на голове. Всё это был очень предсказуемый и банальный видеоряд, в нём не было главного - в нём не было сна. Я ползал по поверхности чужого мозга, вернее, мозга чужого, не в состоянии в него погрузится. С каким бы удовольствие я туда провалился, ушёл, словно под лёд, но, увы, я был слишком человеком для такого глубоководного нырка; на поверхность меня выталкивало моё водонепроницаемое человеческое сознание. Я вновь и вновь бился об лёд коры её головного мозга. Чтобы я ни делал моё земное происхождение всегда удерживало меня сверху. Я лежал и думал, смогу ли я когда-нибудь почувствовать тоже что чувствует моя возлюбленная, хотя бы отчасти, даже не почувствовать, а хоть в какой-то степени приблизиться к пониманию природы её эмоций.
