Случилось нечто невиданное (ЛП) - Даскалова Мария (книга бесплатный формат .txt, .fb2) 📗
Закаленного не в одном бою казака все еще трясло от пережитого ужаса. Много раз он рассказывал их благородиям о том, что приключалось с ним по пути от Бородино до Парижа; как по воле судьбы сражался у Кутузова, выкручивался из самых удивительных положений, но никогда не страшился встречи со смертью, но со смертью воинской, а не с глумлением зверей над женщинами и детьми.
— А малой-то похож на моего внука, — смахнул с глаз слезу старый казак. — Ну что ж. Получат они и от меня, Ивана Ильина, запомнят надолго.
Зной и палящее солнце напомнили друзьям о томившей их жажде. Они пошли к единственному колодцу, находившемуся на краю села. Слышались крики и неописуемые ругательства. Взволнованная толпа усталых и жаждущих солдат шумела у колодца. Все напирали, толкались, лишь бы поскорее добраться до воды. С потрескавшимися от жары губами, покрытые плотным слоем пыли, они не могли спокойно дожидаться своей очереди. Счастливцы, добравшиеся до воды, пили долго, плескали на лица, наполняли фляжки, а стоящие сзади ругались, некоторые даже пытались прорваться силой.
— Голод — ничто по сравнению с жаждой, — уныло заметил Феликс Петрович, расстроенный открывшимся ему видом. — Нам надо подождать. Солдаты устали больше.
— Федя, посмотри! Надо же! Это форменное безобразие!
Феликс Петрович посмотрел туда, куда показывал Муравьев. Неподалеку от колодца устроили на скорую руку навес для иностранных дипломатов. Большинство из них сидело за походными столами, они что-то пили и с интересом наблюдали за происходящим вокруг колодца.
— Знаешь, что они пьют? — хриплым голосом отозвался Феликс. — Шампанское со знаменитой сельтерской минеральной водой. Что за невоздержанность, что за бесчеловечность на виду у пыльных и жаждущих солдат. Пошли отсюда, Андрюша. — И хотя перед его глазами вились огромные черные круги, и хотя жажда толкала его в сторону колодца, он повернулся и пошел назад к повозке. Муравьев последовал за ним.
— Получается, что быть дипломатом в наше время — это поистине подло, а быть европейским дипломатом — преступно.
Андрей Муравьев молчал. Ему не хотелось припоминать расстроенному приятелю, каким воодушевленным и исполненным энтузиазма тот был на пути в Болгарию. Каким счастливым тот чувствовал себя всего несколько часов назад, созерцая звезды над Бабадагом…
— Если у меня когда-нибудь появится сын, я его направлю по певческой стезе. Ни в коем случае он не будет офицером или дипломатом, — решил Феликс Петрович и спрятался в тени под повозкой.
2
Части третьего корпуса добрались до добруджанского села Карасу и задержались там примерно на полмесяца. Ждали подхода от Браилы седьмого корпуса. Крепость в конце концов была взята, но корпус потерял треть своего личного состава. Феликс Петрович выходил из себя от злости и из-за потерь при Браиле, которые он считал непомерными вследствие бездарности командования, и из-за промедления в Карасу. Кто на войне умеет ценить время, тот обеспечивает себе победу — такую теорию развивал он перед Муравьевым. Андрей соглашался с ним, так как уже прочитал записки Цезаря.
Части второй армии бездействовали в Карасу, бездействовали и обе главные штаб-квартиры. Но Феликс Петрович не бездействовал. Он писал письма всем своим приятелям и знакомым. Завершив рабочий день в дипломатической канцелярии — а день проходил в написании и переписывании договоров, статутов и статей, связанных с устройством нового греческого государства, — он усаживался в палатке и принимался за письма. Наиболее часто он писал своему приятелю Кривцову в Берлин, где тот был секретарем посольства. Дипломатическая почта не подлежала цензуре и Феликс Петрович выражался смело. Со всем юношеским жаром он критиковал командование. Ему и в голову не приходило, что если письма попадут не к адресату, а, скажем, в тайную службу безопасности великого цензора графа Бенкендорфа, то и его самого, и Кривцова могут ждать большие неприятности, и оба могут попрощаться с дипломатической карьерой. Но о таких последствиях разгоряченный справедливым гневом молодой человек даже и не подумал. Вот, например, что он писал Кривцову:
«Никто не хочет признать, что мы избрали плохой, неправильный план ведения войны. Осада Браилы — не была ли она совершенно бесполезной? Там пали тысячи излишних жертв. Для чего? А осада Анапы не была ли настоящей глупостью? И там были немалые потери. Флот нужен здесь, у болгарского побережья, а не на другом конце Черного моря. Мы потеряли много времени и дали возможность туркам укрепиться в Варне и Шумене. О Силистре и говорить нечего. Здесь в Карасу мы бездействуем. Среди воинов распространяется лихорадка и дизентерия, а обозный скот голодает. Дорогой друг, представь себе наше положение. Мы все еще находимся в самом начале войны. А по поводу командования сам делай вывод. Мы стоим тут и ждем. Ждем седьмой корпус. Ждем прихода из России второй половины армии, и бог его знает, когда она придет! К Силистре отправили шестой корпус генерала Рота, но у того недостаточно сил для осады такой превосходной крепости. Он ждет осадную артиллерию, просит подкреплений. Когда он их получит — никому не известно. В Малой Валахии бездействует десятитысячная группировка войск на случай нападения Австрии. Видишь, как бессмысленно разбросаны силы по разным направлениям. И такое положение будет продолжаться, потому что нам предстоит посылать части к главному городу Добруджи — Хаджиоглу-Пазарджик, к Каварне и Балчику, к Варне и Шумену. По моему мнению, так не воюют. Где наше главное направление? Где мы нанесем основной удар? Думаю, что этого не знает и само наше главное командование».
Вот такие критические письма посылал Феликс Петрович Кривцову. И чем больше проходило времени, тем больше росла его дерзость. В другом письме он писал:
«В главной штаб-квартире царит беспорядок, огромная неурядица. Ежечасно возникают ссоры, напряжение растет, и мне кажется, что приближается момент, когда разгоряченная атмосфера самовозгорится и весь штаб взлетит на воздух».
Феликс Петрович подвергал уничижительной критике не только русское командование, но и всю европейскую дипломатию.
«Мы здесь несем потери, — писал он графу Строганову, — и будем продолжать их нести, потому что мы воюем, а не занимаемся сплетнями, как они. Мы предлагаем экономическую и политическую независимость Греции, Молдавии и Валахии, и, представьте себе, с тревогой спрашиваем, согласятся ли они? Куда мы докатились! Пока Джон Буль сует нам палки в колеса и мы мучительно пытаемся их преодолеть, славный господин Меттерних готовится ударить нам в спину. Вот как действует дипломатия просвещенной Европы. И что они поддерживают? Бесчеловечность и беззаконие варваров».
