Мы уже там? (ЛП) - Левитан Дэвид (книги онлайн полные версии бесплатно .TXT) 📗
Первой пойдет Эллисон. Эллисон, которая все ему прощает. Эллисон, которая улыбается, ноет и зовет его выпить пива, хотя, строго говоря, он ее начальник. Ему хочется купить ей что-нибудь особенное. Не шоколадку – он всегда покупал ей шоколадки, даже когда ездил в Хьюстон и другие города, где нет знаменитых кондитерских фабрик. Нет, он хочет найти для нее что-нибудь, что ей особенно понравится. Чтобы она почувствовала, что он хоть чуточку ее знает.
Три магазинчика спустя он находит то, что искал: ежедневник ручной работы с акварелью реки на обложке. Джону – театральный бинокль. Дереку – галстук еще дороже, чем у Глэднера и Глэднера. Матери он покупает шарф из семи разных тканей, сшитых золотыми нитками. Отцу – старинную колоду карт. А Уиллу… Дэнни не знает. Остался ли он прежним – или любой подарок опоздает на год, пять месяцев и теперь уже пять дней? Понравится ли ему теперь ночник с Иисусом? Сложившая руки монахиня? Лампа синего стекла, которая скорее мерцает, чем горит? Кажется, ему подошел бы любой из этих подарков, но нельзя сказать наверняка. Так что Дэнни возвращается в номер, находит лист бумаги с эмблемой отеля и садится писать очень длинное письмо.
========== 5. ==========
В это время Элайджа с Джулией сидят в номере отеля в другой части города. Элайджа настроен романтически, а Джулия отмахивается от него путеводителем. Элайджа сдается и предлагает накуриться и пойти смотреть Ватикан. Джулия накладывает вето. Ее бунтарский дух не знает таких высот.
– Ты оскорбил мою внутреннюю монахиню! – возмущается она и кладет в сумку кошелек.
– У тебя есть внутренняя монахиня?
– Ну конечно. Она живет в каждой девочке, просто не у всех так уж громко орет.
Элайджа ненадолго замолкает, собирая рюкзак.
– Даже в еврейках? – спрашивает он наконец.
– Особенно в еврейках! Скажи спасибо Джули Эндрюс.
На улице каким-то диким образом жарко и пасмурно одновременно. Джулия берет Элайджу за руку и ведет за собой. Она не замедляет шага, чтобы поболтать или показать ему на что-нибудь интересное (магазинчик, где продают только доски для шашек; мужчину, посыпающего плечи зернышками, чтобы туда слетались голуби). Элайджа видит, что она стремится побыстрее куда-то попасть, но не совсем понимает, куда и зачем.
– Не убегай! – просит он, надеясь, что она замедлит шаг. Но она решает, что он просит не убегать от него, сильнее сжимает его руку и продолжает тянуть его вперед.
Что-то между ними изменилось. Задача Элайджи – понять, что именно и что это значит. Они вышли из первой стадии романа – рапсодии «нас», где есть только «ты-я», «я-ты» и несмелое, опьяняющее «мы». Теперь снова выходят из тени «он» и «она», каждый с собственной мрачной значимостью.
Пока длилась рапсодия «нас», Элайджа мог думать: «Я пока плохо тебя знаю, но непременно узнаю лучше». Теперь он уже не так в этом уверен. Но не собирается сдаваться. Она по-прежнему рядом, и это что-то да значит. Она по-прежнему улыбается, и он не хочет, чтобы ее улыбка погасла.
Элайдже кто-то говорил, что Ватикан весь поместился бы в Центральный парк. Теперь Элайджа видит, что и снующие по нему толпы похожи на зрителей бесплатного концерта на Широкой Лужайке. Конечно, он мог раньше видеть столько людей в одном месте, но никогда – в музее, где вся эта толпа толкалась бы, покупала сувениры, фотографировала и мертвой хваткой вцеплялась в детей и сумки. Здесь сложно даже встать неподвижно, не то что чем-то любоваться. Прекрасного слишком много. Все перегружено объектами искусства. От такой их концентрации дыхание уже не перехватывает. Скорее это уже кажется хвастовством. Хотя, может, католики думают иначе.
Обилие красоты сбивает с толку. Джулия с Элайджей пытаются наметить себе маршрут, но здание им не дает. В коридорах больше поворотов, чем ангелов на потолке. Путь загораживают компании студентов по обмену и все повидавших пожилых паломников в плену у чересчур увлеченных гидов.
Тишина царит только в Сикстинской капелле. Большая часть вспышек фотоаппаратов гаснет, все держатся тихо и почтительно.
– Поразительно, – шепчет Джулия, и Элайджа не может не согласиться.
«Сотворение Адама» оказывается совсем небольшим – Элайджа всегда думал, что оно занимает большую часть потолка. Но нет, кроме него там еще целая куча всего. Оно даже не выделяется – это часть истории, часть рассказа. Кульминация картины – в зазоре между пальцами: если где-то есть бог, то он здесь. В этом почти случившемся прикосновении.
Элайджа и Джулия медленно плывут сквозь капеллу. А выйдя из нее, они разворачиваются и проплывают обратно.
Потом Элайджа думает, стоит ли заходить за сувенирами. Он слышит в голове голос Кэл: «Не надо, не давай им ни копейки». Поэтому он решает сэкономить на открытке, но не говорит ни слова, когда Джулия покупает книгу.
– Кто знает, когда я еще вернусь? – объясняет она.
– Завтра? – спрашивает Элайджа. – Через неделю?
Джулия качает головой и улыбается.
– Через месяц? – не отступает Элайджа.
Они идут по площади Святого Петра, скорее круглой, чем квадратной. Элайджа не задает вопроса, который вертится у него на языке, но Джулия все равно отвечает:
– Не знаю, что мне дальше делать. Не знаю, где мне дальше быть.
– Ты можешь остаться здесь.
– Могу.
– Или вернуться в Канаду.
– Не вариант.
– В Калифорнию?
– Тоже.
– А как насчет восточного побережья? – спрашивает Элайджа; его голос предательски дрожит. – Я знаю один прекрасный город в Род-Айленде. Тебе должно там понравиться.
– Ты милый, – говорит Джулия, гладя его по руке.
Забавно, как она это говорит; Элайдже всегда казалось, что быть милым хорошо. Теперь он в этом уже не уверен.
========== 6. ==========
Когда Дэнни дописывает письмо Уиллу, за окном уже царят июльские сумерки. У него болит рука, не привычная к такой работе. Он никогда не писал столько. Он рассказал Уиллу обо всем, что пришло в голову, и как-то незаметно рассказал сам себе множество вещей, которые, оказывается, все это время знал.
«Каждый раз, когда меня спрашивают, чем я живу, я непременно отвечаю что-нибудь про работу».
«На работе я чувствую себя нужным, как никогда раньше».
«Родители обманом заставили меня поехать в Италию».
«Похоже, они за меня переживают».
«Не знаю».
«Элайджа пропадает где-то в городе. Может, оно и к лучшему. Может, достаточно, чтобы хоть один из нас был счастлив. Я могу дать ему право быть счастливым – и больше не могу ничего».
Так странно, когда слова значат только то, что должны значить. Никаких манипуляций, никакого подтекста, не надо никого заставлять что-то купить. Дэнни кладет письмо в конверт, конверт – в книгу, книгу – в сумку. Потом оглядывает комнату и натыкается взглядом на все еще безупречно заправленную вторую кровать. Интересно, где сейчас Элайджа? И Джулия. Но в первую очередь Элайджа.
Он представляет себе, как Элайджа живет в своем интернате, в центре орбит всех его друзей. Как он всегда берет трубку в полночь. Всегда готов выслушать. Как в голосовании класса выходит, что ему пророчат больше всего успеха – не потому что у него действительно больше всех шансов добиться успеха, а потому что его просто больше всех любят.
Если у тебя есть брат, можно увлечься опасной вещью: представлять, что мог бы быть таким же сильным, как он, или таким же мудрым, или таким же добрым. Представлять, что мог бы стать тем же человеком, если бы не свернул в другую сторону. Думать, что вас одинаково воспитывали, что у вас одинаковое сочетание генов, а все остальное – только ваша личная победа… или поражение. Поэтому многие дети убеждают себя, что их братья или сестры приемные. Чтобы не думать, что у них были точно те же возможности. Чтобы не смотреть на брата и не думать: «Я мог бы быть таким же, если бы только потрудился».
