Зияющие высоты - Зиновьев Александр Александрович (читать книги .TXT) 📗
На другой же день после того, как Крикун прибыл после школы в полк на фронт, старший летчик, его ближайший командир, попросил его об услуге: пойти к полковому врачу, сказать, что он подцепил триппер, и попросить сульфидин. Старший летчик уже имел тридцать боевых вылетов, пару орденов, был представлен к третьему и боялся, что из-за триппера ему этот третий заслуженный орден не дадут. Хороший, вроде бы, парень. Но он не подумал о том, что для Крикуна начинать службу в полку с гонореи - значит с самого начала закрыть всякие пути к наградам и повышениям. Крикун не мог ему отказать. Хотя потом в этом полку он сделал более шестидесяти боевых вылетов, ему дали всего одну железку. Самую маленькую притом. А по закону он должен был бы иметь их минимум пять. А старший летчик на другой же день растрепал всем, как он подсунул вместо себя Крикуна. В полку все знали, что Крикун не был болен. И смеялись над ним. И начальство регулярно вычеркивало его из списка представляемых к награде. Теперь-то он им благодарен за это. Они выработали в нем презрение к званиям и наградам. Но каково ему было тогда! Ему же не было еще двадцати. И он тогда еще ни разу не имел женщину. И больно ему было не за себя, а за них. Он не мог понять, почему хорошие люди делают пакости. Потом он убедился в том, что самые гнусные поступки в жизни совершают обычно порядочные люди.
К истории с триппером скоро присоединилась еще одна, и Крикуном заинтересовался Особый отдел. Ему повезло: ранили, а после госпиталя он переучился на новый тип самолетов и попал в другой полк. А история такая. Он сидел в землянке эскадрильи и играл в шахматы с инженером полка. Вошел командир эскадрильи и попросил его отрулить его машину - она на посадочной стоит - на край аэродрома. Когда Крикун вернулся, отрулив машину, в землянке хохотали. Когда он узнал, в чем дело (бомба зависла), он первый и последний раз в жизни потерял самообладание. Ах ты, сволочь, закричал он. Трус! Ты мог бы объяснить, в чем дело! Я бы осторожнее рулил! И он залепил комэску по физиономии. Историю замяли, так как на офицерском суде чести всплыла бы ее подоплека. Кроме того, это подорвало бы репутацию полка, и командир полка не получил бы награду, к которой его после многих усилий представили. Но не забыли.
Старший летчик, для которого Крикун достал сульфидин, погиб через день с недолеченным триппером, а комэск взорвался, пытаясь запустить трофейный мотоцикл. Жертвы оказались напрасными. Жертвы всегда напрасны, сказал себе Крикун. Сознание жертвенности поступков мучительно, ложно и бесплодно. Поступки должны оцениваться и переживаться исключительно по цели и результатам. И главный результат поступка - в тебе самом. Отсутствие внешнего результата не должно разочаровывать. Мы не на базаре, а перед лицом своей совести.
В дивизии о Крикуне ходили легенды. Его дружбы искали наиболее умные и образованные летчики. К этому парню надо приглядеться, сказал однажды заместитель командира полка начальнику особого отдела. В нем что-то есть. Свободно говорит по-немецки. Английский изучает. Тут что-то не так. Но Крикуну повезло. Его сбили.
ЕДИНСТВО
После второй кружки Кис стал задумчиво поглядывать на изображение трех граций на обшарпанной стенке пивного бара. Ничего бабы, сказал Сотрудник, уловив взгляды Киса. Есть за что подержаться. После третьей кружки Кис глубокомысленно изрек, что у Жабы фигура лучше. Немного старовата, сказал Учитель. Но теперь, кажется, старые бабы входят в моду. А если ей вставить зубы, она даже премиленькой будет. По моим наблюдениям, сказал Сотрудник, она к Кису неравнодушна. Точно, сказал Сослуживец. Везет же некоторым. Кис отнесся к словам собутыльников с полной серьезностью. И когда Жаба принесла им по четвертой кружке, он похлопал ее по тощему заду. Не встретив отпора, он осмелел и сунул руку под юбку. Жаба, собирая пустые кружки, хихикала от удовольствия, но дальше фиолетовых трико, затянутых сверху и снизу пеньковым канатом в палец толщиной, Кисину блудливую лапу не пускала. И все было бы хорошо, если бы не сидевшая за соседним столом группа полковников из Генерального Штаба, среди которых был новый любовник Жабы. Он долго терпел грязные поползновения Киса. Сказывалась фронтовая выдержка. Полковник, разрабатывавший во время войны проект приказа о вторичной выварке обглоданных костей, дважды выезжал в прифронтовые районы, за что был награжден пятью орденами и еще до тридцати лет стал полковником. Эта-то блестящая карьера и сразила Жабу, когда она решилась поделить свою любовь между кладовщиком винного склада и полковником. Но всему есть предел. Эй ты, сопляк, рявкнул полковник, когда Кис поплелся было за Жабой в посудомойку. Не трожь девушку! И залепил Кису в глаз коркой черного хлеба. Обалдевший от разбавленного водой пива Кис наделал в штаны и попросил извинения. Но Учитель иначе оценил обстановку. Он вылил недопитое пиво за шиворот ближайшему к нему полковнику. Тот в ответ залепил по морде Сотруднику. И началась заварушка. Подоспевшие милиционеры не смогли разобрать, кто виноват, и встали на сторону полковников. Вызвали подкрепление. В суматохе уклонившийся от драки Сослуживец спер полковничью папаху и сунул в мусорную урну. Кис с полными штанами тоже смылся на улицу. Осмелев, он пару раз плюнул в папаху и обозвал ее символом этой самодержавной власти. Бой вели Учитель, Сотрудник, Крикун, Болтун и добровольцы из посторонних. Когда полковник обнаружил пропажу папахи, наступила мертвая тишина. Под трибунал, заорал полковник. Всех в штрафной! Разжаловать! Побелевший от ужаса Кис, числившийся по военной линии необученным рядовым, молча направился к урне и двумя пальцами брезгливо извлек оплеванную папаху. Возьмите Вашу паршивую шапчонку, процедил он сквозь зубы. Полковник растерялся от такого неожиданного поворота дела и сам не заметил, как ахнул Киса пивной кружкой по голове. Это была первая человеческая жертва в его блистательной военной карьере. Кис свалился замертво. Перепугавшийся полковник упал в обморок. Именно в этот момент подоспело подкрепление милиции. Поскольку было очевидно, что во всем виноваты полковники, их отпустили с миром, а студентов, на всякий случай, переписали. Киса отвезли в больницу с проломленным черепом. Сотрудник, придерживая заплывший глаз, пригласил Учителя, Крикуна и Болтуна к себе домой, Сослуживец увязался за ними без приглашения. Это было первое и последнее сражение в его жизни, в котором он почти что участвовал. Пока бойцы залечивали раны, Сослуживец сочинил стих:
Угроз мы на ветер зазря не кидали.
Они нас задели - мы сдачи им дали.
Они нас по морде - мы двинули в рыло.
Они на нас с фланга - а мы на них с тыла.
Они нас по шее - а мы им по уху.
За высшие принципы - за потаскуху.
Блестяще, сказал Учитель. Теперь мне ясно, почему ты такой трусливый. Ты, оказывается, поэт.
ОБЪЕКТИВНОСТЬ
Я хочу составить себе объективную картину ибанского образа жизни, говорит Журналист. Это исключено, говорит Неврастеник. Почему, спрашивает Журналист. Потому что у Вас привилегированное положение, говорит Неврастеник. Вам не надо думать о квартире, ходить на собрания, бегать по магазинам, стоять в очередях, добиваться повышения зарплаты, приспосабливаться к цензуре. А в этом-то и есть суть нашего образа жизни. Но я буду жить как рядовой ибанец, говорит Журналист. Тогда У Вас не останется времени и сил для наблюдения, а раздражение помешает быть объективным. А где же выход, спрашивает Журналист. Чтобы понять Ибанск, не надо ехать в Ибанск, говорит Неврастеник. Сюда надо приезжать только на тренировку и на практику. Но есть же у Вас что-то такое, что незаметно со стороны и видно изнутри, говорит Журналист. Нет, говорит Неврастеник. У нас есть только то, что незаметно изнутри и хорошо видно снаружи. Не думайте, что у нас есть какие-то скрытые подземелья, где разыгрываются страшные драмы. Наши самые страшные драмы разыгрываются у всех на виду. Это наша обыденная жизнь. Любое собрание. Любое заседание. Любая речь. Любая газета. Смотрите. Читайте. Слушайте. Это и есть наша реальная жизнь, а не маскировка и обман. Обмана нет. Обманываетесь вы сами по своей доброй воле. Вы видите то, что хотите видеть, ибо всему придаете какой-то смысл. А смысла никакого нет. Вот, к примеру, такую-то область за то-то наградили орденом. Область! Такой-то Заместитель поехал туда. Речь произнес. Орден вручил. Это не спектакль. Это - реальная жизнь. Сама жизнь, а не мираж. Гораздо более реальная жизнь, чем кукиши в карманах наших интеллектуалов. А если и есть у нас интригующие вас подземелья, то происходящее там столь же обыденно и серо, как наши очередные собрания. Мы отбываем номер. Везде и всегда. Положено, и все тут. Ничего за кулисами у нас нет, ибо у нас нет кулис. Мы сами все за кулисами. А зрителей мы стараемся ликвидировать, чтобы они не заметили, кто мы на самом деле. Ужас нашего бытия - в грандиозных масштабах и безысходности пустяка.
