Медовый дождь - Сладков Николай Иванович (книги серии онлайн TXT) 📗
«Бумм-бумм!» — отдалось в горах.
Уходит лиса! Скользит по насту, проваливается в снег, опять выскакивает на твёрдое, мечется её хвост вверх, вниз, в бока, вспыхивает серебряным пламенем. Я дрожащими руками ружьё перезаряжаю…
Уходит лиса, уносит невиданный серебряный хвост!..
Ушла! Исчезла за поворотом речки. Сгинула — как не бывало!
Медведицы — строгие матери. А медвежата — неслухи. Пока ещё сосут — сами сзади бегают, в ногах путаются.
А подрастут — беда!
Да и медведицы сами со слабинкой: любят в холодке подремать. А весело ли медвежатам слушать их сонное сопение, когда кругом столько заманчивых шорохов, писков, песен!
От цветка к кусту, от куста к дереву — и забредут…
Вот такого неслуха, удравшего от матери, я однажды и встретил в лесу.
Я сидел у ручья и макал сухарь в воду. Был я голодный, а сухарь был жёсткий, потому трудился я над ним очень долго. Так долго, что лесным жителям надоело ждать, пока я уйду, и они стали вылезать из своих тайников.
Вот вылезли на пень два зверька-полчка. В камнях запищали мыши, — видно, подрались. И вдруг на поляну выскочил медвежонок. Медвежонок как медвежонок: головастый, губастый, неловкий.
Увидел медвежонок пень, взбрыкнул курдючком — и боком с подскоком прямо к нему. Полчки — в нору, да что за беда! Медвежонок хорошо помнил, какими вкусными вещами угощала его мать у каждого такого пня. Успевай только облизываться!
Обошёл мишка пень слева — никого нет. Заглянул справа — никого. Сунул нос в щель — полчками пахнет! Вылез на пень, поцарапал пень лапой. Пень как пень.
Растерялся мишка, притих. Оглянулся кругом.
А кругом лес. Густой. Тёмный. В лесу шорохи.
Слез мишка с пня и потрусил дальше.
На пути камень. Повеселел мишка: дело знакомое! Подсунул лапу под камень, упёрся, нажал плечом. Поддался камень, пискнули под ним испуганные мышенята.
Бросил мишка камень — да обеими лапами под него. Поторопился: камень упал и придавил мишке лапу. Взвыл мишка, затряс больной лапой. Потом полизал, полизал её да и похромал дальше. Плетётся, по сторонам больше не глазеет, под ноги смотрит.
И видит: гриб. Пуглив стал мишка. Обошёл гриб кругом. Глазами видит: гриб, можно съесть. А носом чует: плохой гриб, нельзя есть! И есть хочется… и страшно!
Рассердился мишка — да как треснет по грибу здоровой лапой! Лопнул гриб. Пыль из него фонтаном жёлтая, едкая — прямо мишке в нос.
Это был гриб-пыхтун. Зачихал мишка, закашлял. Потом протёр глаза, сел на задок и завыл тихо-тихонечко.
А кто услышит? Кругом лес. Густой. Тёмный. В лесу шорохи.
И вдруг — плюх! Лягушка! Мишка правой лапой — лягушка влево. Мишка левой лапой — лягушка вправо.
Нацелился мишка, рванулся вперёд — и подмял лягушку под себя. Зацепил лапой, вытащил из-под брюха. Тут ему бы и съесть лягушку с аппетитом — первую свою добычу.
А ему, дурачку, только бы поиграть.
Повалился на спину, катается с лягушкой, сопит, взвизгивает, будто его под мышками щекочут.
То подкинет лягушку. То из лапы в лапу передаст. Играл, играл, да и потерял лягушку.
Обнюхал траву кругом, — нет лягушки. Так и брякнулся мишка на задок, разинул рот, чтоб заорать, да и остался с открытым ртом: из-за кустов на него глядела старая медведица.
Медвежонок очень обрадовался своей мохнатой мамаше; уж она-то приласкает его и лягушку ему найдёт.
Жалостно скуля и прихрамывая, он потрусил ей навстречу. Да вдруг получил такую затрещину, что разом сунулся носом в землю. Вот так приласкала!
Обозлился мишка, вскинулся на дыбки, рявкнул на мать. Рявкнул и опять покатился в траву — от оплеухи.
Видит: плохо дело! Вскочил — и бегом в кусты.
Медведица за ним.
Долго слышал я, как трещали сучья и как рявкал медвежонок от мамашиных затрещин.
«Ишь как уму да осторожности его учит!» — подумал я.
Убежали медведи, так меня и не заметили. А впрочем, кто их знает?
Кругом лес. Густой. Тёмный. В лесу шорохи.
Лучше уйти поскорей: ружья-то у меня нету.
В горах есть колёсные дороги, по которым проезжают только раз в год — туда и обратно.
В середине лета заскрипят по дороге арбы. Это жители долин поднимаются в горы на сенокос. Оживают тогда пустынные горы. Звенят косы, перекликаются человеческие голоса. В небо поднимаются синие дымы костров.
Но вот трава скошена и высушена. Обоз скрипучих арб, груженных сеном, медленно тянется вниз. Горы опять становятся пустынны и тихи. До будущего лета ни одна арба не проедет здесь.
Весной по дорожным колеям мчатся мутные ручьи. Потом там, где бежали ручьи, потекут золотые потоки лютиков. Потом сменят их голубые ручьи незабудок. Потом по всему склону хлынут пёстрые потоки цветов самых разных. Дорога потонет в буйных волнах зелени, и только чуть приметные следы колёс напомнят о пути, проложенном человеком.
В большую жару поднимался я по такой дороге.
Поникли к земле травы. Блеск камней слепил глаза. И вот у самого моего сапога блеснуло что-то влажное. Росинка?.. Нет, глаз!
И сейчас же из-под самой ноги выпорхнул жаворонок.
Выпорхнул и упал, побежал, волоча крыло.
Человеку давно известна эта птичья уловка: отводит!
Посмотрел я себе под ноги и в самой колее увидел гнездо. В гнезде — пять живых яичек: видно, как под тонкой скорлупой теплится маленькая жизнь.
Сколько надо труда, забот, а может быть, и жертв, чтобы сберечь эти хрупкие скорлупки и теплом своего тела раздуть в яичках, как в чуть тлеющих угольках, искорку жизни!
Я лёг в траву недалеко от гнезда и стал следить за жаворонком. И тут открылись мне маленькие птичьи хитрости и великая птичья любовь.
Когда долго лежишь неподвижно, как будто растворяешься в шири зелёных гор и синего неба.
Вот из колосков и трав высунулись два чёрных уха. А вот и вся лисичка вскинулась на дыбки. Помедлила, склонив книзу острую мордочку, и вдруг нырнула в траву, прижала там что-то обеими передними лапами и носом. Мышкует!
Закусив мышонком, поднялась из травы, осмотрелась…
Меня не заметила, не причуяла, будто я на самом деле растворился в воздухе. А жаворонка увидала.
Но для лисы у жаворонка своя хитрость.
Он смело подлетел и сел на камень у самого лисьего носа. Сидит и пёрышки чистит.
Лиса прыг к камню. А жаворонок — порх! — и на другой.
Лиса за ним — а он на третий.
Крыльев-то у лисы нет, — как за ним по воздуху угнаться?
Отвёл жаворонок так лису подальше от гнезда, поднялся повыше — и назад.
Да вдруг кинулся за ним крылатый враг: соколок.
Но и тут оказалась у жаворонка своя уловка. Он пал на землю и юрк мышонком под камень.
Ловко и смело защищал жаворонок своё гнездо.
Всё же мне подумалось: обманет человека, отведёт лису, спасётся от сокола — и всё напрасно: однажды утром заскрипят арбы, и тяжёлое колесо раздавит гнездо в колее со всеми его пятью маленькими жизнями. И весь птичий труд, все жертвы пропадут даром.
Спустившись в долину, я часто вспоминал это обречённое птичье гнёздышко.
Шли дни. Наливались, тяжелели травы. Перестали петь жаворонки. В горах стало необычно тихо. И в этой тишине скрип первых арб раздался особенно резко. Косари поднимались в горы.
Ну, вот и конец птичьему домику…
В большую жару я опять поднимался по этой дороге.
Вот колея. Вот и место, где было гнездо. Тут я остановился и стал рассматривать вдавленные в землю соломинки и пёрышки — остатки птичьего жилья.
И вдруг, к моей великой радости, в двух шагах от меня из травы один за другим начали выпархивать желторотые жаворонята — все пять!
Они ещё плохо держались в воздухе: крылышки их были слабы и хвосты кургузы. Вихри и ливни грозили им бедой. В траве крались за ними лисы, а в воздухе сторожили соколки. Но теперь я был спокоен за них.
