Из-за девчонки (сборник) - Туинов Евгений (читаем книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
– А вам нет?! – забеспокоились «братья Карамазовы» и вместе с ними остальные.
– Играете вы здорово… А сейчас все по домам. Останется один Рублёв.
Она дождалась, когда все выйдут, взяла из реквизита спектакля два стула, сама села и Колюню усадила напротив.
– А что ты сам думаешь про свою пьесу? – спросила она, еще сильнее кутаясь в шаль.
– Не фонтан, – смело поглядел на нее Колюня. – Но кое-что п-получилось.
– Кое-что… – со значением повторила классная. – А ты знаешь, вчера вечером ко мне домой приходила мать Светы Зарецкой. Догадываешься, по какому поводу?… Она сказала, что Света в последние дни какая-то нервная, не спит и плачет по ночам…
– Чего это она? – испуганно поднял голубенькие глазки Колюня.
– Света догадалась, про кого твоя пьеска.
– Про к-кого?! – Колюня удивленно привстал и замер в позе прыгуна в воду.
– Рублёв… – с укоризной поглядела она в его возмущенное красное лицо. – Талантов у тебя много. И артист из тебя неплохой. Но ты или себя переоцениваешь, или людей недооцениваешь, что в общем-то одно и то же. И Коробкин с Малышевой обо всем догадались. Но у них нервы покрепче, чем у Светы. Хорошо держатся ребята.
– Людмила Сергеевна!!!
– Сядь и помолчи!.. Мы с тобой на сцене, но играть нам не перед кем. Думаешь, я не знаю, что с тобой происходит? Знаю… Но разве насмешкой над их чувствами ты поможешь своему горю?…
Колюня убито молчал.
– Не сердись на меня. – Она вытащила руку из-под шали и дотронулась до него. – Если хочешь знать, у меня в школе была история, похожая на твою. Я уже сколько лет замужем, мать, а тот мальчишка нет-нет да приснится… Стыдно признаться: я до сих пор его люблю… А он и тогда, и сейчас любит другую… Это больно, с этим невозможно смириться. Почти невозможно… А жить-то надо, и человеком оставаться надо. – Она погладила его руку. – Страдай, злись, рви, мечи! Но человеком, миленький, оставайся.
Колюня заплакал и сказал:
– Не про них я п-писал! Честное слово!.. Просто у меня так вышло.
– После всего, что было, думаешь, они поверят тебе?…
– А вы? Вы мне верите?
– Честному слову верю. Но постановку придется снять. Спектакль не получился.
– Вы так считаете?! Или?…
– Или, Рублёв, или… – Она положила руку на его рыжее воронье гнездо.
На следующий день на переменке его окликнула Наталья Георгиевна и попросила, чтобы он обязательно разыскал ее после уроков. Он нашел ее в буфете. Она сидела за учительским столом одна и доканчивала первое.
– Садись, – и показала глазами на стул. – Тебе взять чего-нибудь?
Он торопливо отказался. Наталья Георгиевна принялась за второе и между делом спросила:
– Страдаешь?
– Из-за ч-чего? – весь сжался он.
– Что постановку сняли…
Он вздернул плечи и, не зная, что ей ответить, долго держал их приподнятыми.
– Можешь мне на слово поверить: я ее отстаивала как могла. Сколько мне ваша классная ни толковала, я так и не поняла, что ты порочного написал. Кто-то мог узнать себя? И что? Как говорили в Древнем Риме: каждому – свое… Но ваша классная, прости за откровенность, трусиха. Привлекла на свою сторону директора, завучей, и в результате я оказалась в меньшинстве. Переубеждать я их не стала: других забот хватает, но вся эта история в какой-то степени касается и меня.
Я с тобой, Рублёв, абсолютно согласна: в школу надо ходить, чтобы учиться, а не любовь крутить… – Она отодвинула от себя тарелку и спросила его: – А чем ты еще увлекаешься?
– Я?! – Выигрывая время, Колюня долго теребил свои рыжие волосы. – Люблю с самим собой п-поговорить по душам.
– Я не о том… – поморщилась Наталья Георгиевна. – Стихи пишешь?
– Есть у меня одно д-двустишие… – Он прокашлялся и прочитал с выражением:
– Не смешно, – даже не улыбнулась она и принялась за компот. – Постой! Кто-то говорил мне… кажется, Самохвалова, что ты прилично поёшь.
– А-а!.. – махнул рукой Колюня. – У меня много в-врагов.
Ему нестерпимо захотелось уйти. Но вместо этого он отщипнул кусочек хлеба и запихнул себе в рот. Так было удобнее молчать.
– Если можешь, перестань жевать, – попросила учительница и начала вылавливать в компоте черносливину.
Колюнины челюсти покорно замерли.
– Чтобы фестиваль прошел хорошо, нужен какой-то интересный поворот, – поделилась она с ним, отлавливая на этот раз грушу. – Вот что я придумала. Во время перерыва на всех этажах школы должны звучать красивая музыка, песни, стихи. Радиоузел у нас, слава богу, теперь работает как надо. Что ты скажешь об этой идее?
– Здорово! – желая потрафить ей и поскорее смотаться, оценил Колюня.
Но, оказалось, Наталья Георгиевна приняла его похвалу всерьез.
– Я думаю, лучше тебя никто в школе не подберет музыку и не напишет текст.
Колюне после сценария уже ничего не хотелось писать.
– Нет, у меня не п-получится.
– Пойми! – продолжала настаивать учительница литературы. – Если твоя композиция понравится всем, в том числе и Ольге Михайловне, уже никто не будет возражать, чтобы от нашей школы на городскую олимпиаду поехал ты.
Увы, Колюню уже и мысль об олимпиаде не грела, и Наталья Георгиевна поняла это.
– В конце концов, – раздраженно откинулась она на спинку стула, – не Коробкину же мне поручать это!.. Брось, Рублёв! В отличие от своего друга, ты литературно одаренный парень, у тебя есть вкус и чутье. Я уверена, на всё про всё тебе хватит двух дней.
Отступать уже некуда было, и Колюня нехотя спросил:
– А что именно п-подобрать для этой композиции?
– Не маленький – сам подберешь…
Тут в буфет вошла ее подружка Галина Романовна, и она ей замахала рукой. Колюня понял: аудиенция окончена, надо освободить место за столом.
Трагедия с комедией помножилась на несчастье с бабулей. За неделю до Нового года она поскользнулась на улице и больно ушиблась. Врачи приговорили ее к постельному режиму. Это случилось, когда у Колюни на руках уже был билет. Он хотел на Новый год уехать к двоюродному брату в Ленинград, подальше от всех и всего.
Билет пришлось сдать и заделаться, как он самого себя назвал, «внуком милосердия». Теперь надо было не только в школу ходить, но и, подобно Оле Самохваловой, продукты покупать. Наконец-то он узнал, где находится приемный пункт прачечной (оказалось, через дорогу, но раньше он его просто не замечал), каково это – дозвониться в диспетчерскую жэка и вызвать сантехника… Вершиной его подвижнической жизни в те дни стало кормление бабули. Чтобы она поскорее поправилась, бегал на рынок и потом ожесточенно тер морковку, давил клюкву…
Он метался между школой и домом, с ведома старосты Спринсян сбегал с некоторых уроков, чтобы проведать бабулю. В эти дни много, до одури занимался по вечерам. Не будем приукрашивать нашего героя: много занимался не потому, что хотел выбиться в отличники, – забыться хотел.
Однажды, наглядевшись на его хмурый, усталый вид, бабуля расплакалась. Да так, словно ей было не за шестьдесят, а всего лет пять, – громко и безутешно.
– Т-ты чего? – перепугался Колюня.
– Из-за меня маешься, – заливаясь слезами, бичевала она себя. – Чай, я не слепая… Ой, дура я, дура! Зачем согласилась жить здесь? Жила бы у себя, старая ворона…
– Тебе здесь п-плохо?
– Почему плохо? – еще пуще загоревала она. – Хорошо! Здесь и в магазинах не то что у нас, и квартира – лучше не надо… А все равно я здесь не живу, а мучаюсь…
Это было для Колюни откровением. Он ведь знал, что у нее за жизнь в деревне. Дом-развалюха, огород, маленький сад – и всё. Видел, как она, отмахиваясь от едкого дыма, по утрам подолгу растапливала отсыревшую печь. На себе испытал, что такое таскать воду с другого конца деревни, где был колодец. Телевизор она первый раз увидела в Москве. А зимой, когда дорогу заметает, в этой глухой деревеньке в тридцать дворов жизнь становится еще труднее и однообразнее… А оказалось, бабуля душой там, а здесь, под одной крышей с ним, – мучается.
