Кружной путь, или Блуждания паломника - Льюис Клайв Стейплз (читать книги онлайн txt) 📗
Но другая половина, в которую входили все бородатые, поджала губы и подняла носы. Викториана запела, подыгрывая на игрушечной арфе, издававшей чрезвычайно странные звуки, и перед Джоном мелькнул было остров, быстро сменившийся людьми, похожими на его отца, и на лорда Блазна, и на управителя, только все они кривлялись и были в клоунских костюмах. Потом появился цветок в вазоне, и песня оборвалась.
- Превосходно! - сказали гости, носившие имя Снобов.
- Ну, как? - спросил Джона молодой Болт.
- Понимаете... - начал Джон, не зная, что ответить, но Викториана сбросила маску и ударила его по щеке.
- Так ему! - сказали Снобы. - Что-что, а удаль в ней есть! Мы не всегда согласны с тобой, Викки, но в смелости тебе не откажешь.
- Преследуйте меня! - визжала тем временем певица. - Бейте меня, садист! Мещани-и-ин! - и она зарыдала.
- Простите, - начал Джон, - я, собственно...
- А пела я хорошо! - рыдала Викториана. - Всех великих людей преследуют, пока они живы... меня пре-пре-преследуют... значит, я великая!
- Что, нечем крыть? - возликовали Снобы, а Викториана выбежала из комнаты.
-- Надо сказать, - промолвил один из них, - песенка ее... тогось...
- Да уж, слушать противно, - поддержал его другой.
- Ей бы и съездить по морде, - предложил третий.
- Избаловали! - пояснил четвертый. - Перехвалили, вот в чем беда.
- То-то и оно! - откликнулся хор.
Глава 2
Южный ветер
- Может, кто другой споет? - сказал Болт. - Я! - закричали человек тридцать, и тот, кто кричал громче всех, вышел на середину комнаты. Он был из бородатых, в красной рубахе, в шортах крокодиловой кожи, и держал большой барабан. Ударив в этот барабан, он стал извиваться, глядя на всех огненным взором. На сей раз Джон острова не видел. Ему показалось, что он в зеленой тьме, среди переплетенных корней и мохнатых лиан, шевелящихся, как змеи. Тьма сгущалась, дышало жаром, корни сплелись в огромный непотребный комок, и песня оборвалась.
- Да, - сказали все Снобы, как один, - истинно мужское искусство.
Джон огляделся и увидел, что сами Снобы, холодные, как огурцы, спокойно курят и пьют свое лекарство. "Какие, однако, чистые люди", - подумал он и устыдился за себя.
- Ну, как? - спросил бородатый певец.
- Я... я не все понял... - отвечал Джон.
- Ничего, поймешь! - сказал певец и грохнул по барабану. - Крутись, не крутись, а этого ты и хотел.
- Нет, нет! - вскричал Джон. - Вы ошиблись, честное слово. Это выходит, у меня всякий раз, а хочу я другого.
- То есть как?
- Если бы я хотел этого, я бы не горевал, когда так выходит. Ну, скажем, если ты голоден, ты же не огорчишься, когда тебя накормят. И я не пойму...
- Не поймешь? Давай объясню.
- Я думал, вам не нравится лорд Блазн потому, что его песни вызывают этих... темнокожих.
-- Так оно и есть/
- Чем же лучше с темнокожих начинать? По лаборатории пронесся тихий свист, и Джон догадался, что ляпнул глупость.
- Ты что? - грозно спросил бородатый. - Значит, я пою про этих девок?
- Мне... мне померещилось... - залепетал Джон.
- Ясно, - сказал певец. - Не отличает искусства от порнографии, - и, подойдя к Джону, он плюнул ему в лицо.
- Так его, Фалли! - воскликнули Снобы. - Поделом!
- Грязная тварь, - сурово определил один из них.
- Что говорить, Пуритания! - вздохнула девица.
- Чего вы хотите? - сказал Болт. - Он доверху набит запретами. Любые его слова - только рационализация подавленных влечений. Спела бы ты, Глагли?
Глава 3
Свобода мысли
Глагли немедленно поднялась и оказалась длинной как телеграфный столб. Выйдя на середину комнаты, она подбоченилась, умудрившись так вывернуть руки, словно в них нет суставов, и пошла боком, завернув носки внутрь. Подергав бедром как будто оно вывихнуто, она хрюкнула и сказала:
- Глобол обол укли огли глобол глугли глу, - после чего издала губами тот неприятный звук, который издают младенцы. Потом она села на место.
- Спасибо большое, - вежливо сказал Джон.
Но Глагли не ответила, ибо говорить не умела, ударившись обо что-то в детстве.
- Ну, она тебе угодила? - спросил Болт.
- Я не все разобрал...
- А почему? - сказала женщина в очках, не то гувернантка, не то сиделка при Глагли. - Потому что вам нужна красота. Пора понять, что гротеск - это пафос современной музыки.
- Выражает первобытное отчаяние, - прибавил кто-то.
-- Реальность треснула по всем швам, - пояснил толстый юноша, который напился лекарства и лежал на спине, сладостно улыбаясь.
- Наше искусство, - продолжала сиделка, - должно быть жестоким.
- Мы потеряли идеалы на войне, - сказал молодой Сноб, - в дерьме, и в крови, и в грязи. Поэтому мы жестоки и откровенны.
- Простите, - сказал Джон, - воевали, собственно, ваши отцы, а они живут тихо, мирно.
- Мещанин! - вскричали Снобы и повскакивали с мест.
- Если вы воевали сами, - сказал Джон, отшатываясь от летящей в него реторты, - почему вы одеты, как подростки?
- Мы молоды! - орали все. - Мы - новое искусство, мы - мятеж!
- Нам не до гуманизмов, - прибавил один из бородатых, ловко ударяя Джона под коленку.
- Мы отбросили запреты! - завопила худая старая девица, а шесть других девиц вцепились Джону в лицо. Он кинулся на пол, вскочил, побежал к выходу, за ним летели какие-то колбы, а на улице собаки помчались за ним, люди же кидали в него всякий мусор и орали:
- Мещанин! Лицемер! Сквалыга!
Глава 4
Самый главный
Наконец он выбежал за город и присел отдохнуть, думая о том, не вернуться ли к лорду Блазну. Кругом лежала равнина, на Востоке темнели горы. Солнце спускалось. Джон с трудом поднялся и побрел на Запад. Вскоре солнце скрылось и стал накрапывать дождь.
Примерно через милю он увидел человека, который чинил забор, куря сигару, и спросил у него, как пройти к морю.
- Нзна... - сказал человек, не оборачиваясь.
- А где тут можно переночевать?
- Нзна...
- А вы не дадите мне хлеба?
- Еще чего! - сказал человек. - Это нарушило бы экономический закон. Джон не уходил, и он прибавил:
- Пошел, пошел! Не люблю бездельников.
Джон заковылял дальше, но вскоре услышал, что человек этот (как оказалось, носивший фамилию Маммон) его зовет.
- Что? - крикнул Джон.
- Иди сюда! - отвечал м-р Маммон. Джон так устал и проголодался, что послушно побрел к нему. Мистер Маммон уже не работал, он курил сидя.
