Гений - Драйзер Теодор (е книги .txt) 📗
Умозаключения Юджина отчасти объяснялись тем, что все это происходило в начале "золотого века" роскоши, который переживал Нью-Йорк, и он везде и всюду сталкивался с нею. За предшествующие пятьдесят лет многие люди накопили огромные состояния, и теперь в Нью-Йорке были тысячи жителей, "стоивших" от миллиона до пятидесяти, а то и до сотен миллионов долларов. Город - главным образом на острове Манхэттен, за Пятьдесят девятой улицей зарастал домами, словно сорной травой. В разных частях так называемого "района белых огней"* воздвигались огромные отели. То было время первой организованной попытки капитала удовлетворить вновь возникшую потребность появились современные роскошные восьми-, десяти- и двенадцатиэтажные жилые дома, предназначенные для огромного числа новоявленных капиталистов, представителей недавно разбогатевшей средней буржуазии, которые со всех концов страны устремлялись в Нью-Йорк. На Западе, на Юге и Севере люди наживали огромные состояния. И едва у них появлялось достаточно средств, чтобы прожить остаток дней в довольстве и роскоши, как они переезжали на Восток, занимали дорогие квартиры, наводняли гигантские отели и роскошные рестораны, сообщая городу атмосферу расточительства. Все отрасли, служившие нуждам богатства и роскоши, достигли необычайного расцвета - антикварные лавки, магазины, где вы могли приобрести ковры, портьеры, мебель и безделушки, картины, драгоценности, фарфор и хрусталь - все, все, что только способствовало комфорту и блеску.
______________
* Часть Бродвея и Седьмой авеню, где расположены театры, опера и кинотеатры.
Бродя по городу, Юджин все это видел; он ощущал происходившие вокруг него перемены, улавливал эту неуклонную тенденцию к росту населения, к росту роскоши, к росту красоты. Все его помыслы были заняты лишь одним: жить нужно теперь, пока он молод и полон энергии, пока все его увлекает. Скоро это утратит для него всякий смысл - ведь только семь десятков лет отпущено человеку, и из них у него ушло уже двадцать пять. Что, если ему так и не суждено узнать роскошь, что, если высшее общество окажется для него недоступным, если он никогда не получит возможности жить так, как живут богачи? Эта мысль причиняла ему боль. Он испытывал бешеное желание вырвать у мира деньги и славу. Жизнь должна отдать ему его долю, в противном случае он будет проклинать ее до конца своих дней. Таковы были ощущения Юджина на двадцать шестом году жизни.
И все это особенно обострилось под влиянием дружбы с Кристиной Чэннинг. Она была немногим старше его, обладала таким же, как у него, темпераментом, лелеяла те же надежды и стремления и не хуже разбиралась в ходе вещей. Нью-Йорку предстояло увидеть золотой век роскоши. Он уже вступал в него. И те, кто достиг вершин на каком-либо поприще, - особенно в музыке или сценическом искусстве, - могли, по-видимому, рассчитывать на участие в одном из наиболее ярких зрелищ богатства, какие только известны человечеству. Кристина Чэннинг разделяла эти надежды. Она была уверена, что получит свою долю, а после нескольких бесед с Юджином склонна была верить, что и он может рассчитывать на это. Он был такой блестящий и умный.
- Вы какой-то особенный, - сказала она ему, когда он во второй раз пришел к ней. - В вас столько силы. Мне кажется, вы можете добиться всего, чего захотите.
- Ну нет, - возразил он. - Вовсе я не такой ужасный. Поверьте, мне с таким же трудом, как и всем, дается то, чего я хочу.
- Но вы все-таки добиваетесь своего. У вас есть цель.
Понадобилось немного времени, чтобы эти двое пришли к полному взаимопониманию. Они рассказывали друг другу о себе - вначале, конечно, с известной сдержанностью. Кристина посвятила Юджина в историю своей музыкальной карьеры, начавшейся в Хагерстауне в штате Мэриленд, а он вспоминал дни своей ранней юности в Александрии. Они говорили о своих родителях и о том весьма различном влиянии, которое те оказали на них. Он узнал, что отец ее - владелец устричных промыслов, и, со своей стороны, признался, что его отец - агент по продаже швейных машин. Они беседовали о влиянии маленького городка на развитие личности, о своих ранних иллюзиях и начинаниях. Кристина пела в методистской церкви родного городка, собиралась одно время стать модисткой, потом попала к учителю музыки, который чуть не уговорил ее выйти за него замуж. Но тут что-то случилось - не то она уехала на лето, не то что-то другое, - и она передумала.
Один раз Юджин возил ее в оперу, еще как-то ужинал с нею в ресторане, потом опять нанес ей визит и в это третье посещение, проведя в ее обществе тихий вечер, осмелился наконец взять ее за руку. Кристина стояла у рояля, и он смотрел на ее лицо, на большие глаза, в которых дрожал вопрос, на нежную, красиво округленную шею и подбородок.
- Я вам нравлюсь, - сказал он вдруг, безотносительно к чему-либо, если не считать сильного взаимного влечения, которое оба испытывали друг к другу.
Она, ни минуты не колеблясь, утвердительно кивнула, хотя яркая волна краски залила ее лицо и шею.
- Вы мне кажетесь такой прекрасной, что словами этого не выразишь, продолжал он. - Я могу только написать ваш портрет, или же вы - передать это в пении, - слова тут бессильны. Я не раз бывал влюблен, но в таких, как вы, - никогда.
- Разве вы влюблены в меня? - простодушно спросила она.
- А разве нет? - сказал Юджин, обнимая ее и привлекая к себе. Она отвернула голову, и ее порозовевшая щека оказалась у его губ. Он поцеловал сперва ее щеку, потом губы, шею. Приподняв ее подбородок, он заглянул ей в глаза.
- Осторожнее, - сказала она, - мама может войти.
- Да провались она, - рассмеялся он.
- Как бы вам самому не провалиться, если она сейчас зайдет. Она ведь и не подозревает, что я способна на такие вещи.
- Это доказывает только, как мало мама знает свою Кристину, - сказал он.
- Достаточно знает, - рассмеялась та. - Ах, если бы сейчас быть в горах!
- В каких горах? - полюбопытствовал он.
- В Голубых. У нас там дача в Флоризеле. Вы должны приехать летом, когда мы так будем.
- И мама тоже там будет? - спросил он.
- Да, и папа, - смеясь, ответила Кристина.
- И, надо полагать, кузина Энн?
