Голем и джинн - Уэкер Хелен (читать книги онлайн без регистрации TXT) 📗
Отвернувшись от всех, она склонилась над неподвижно лежащей знакомой фигурой. Высокая женщина смотрела на нее так, словно пыталась увидеть, что у нее внутри.
— Вы знакомы с ним, — сказала она наконец.
София кивнула и взяла мужчину за свободную руку:
— Ахмад?
Его глаза не открылись, но лоб удивленно нахмурился.
— София? — прошептал он, и девушка услышала, как испуганно ахнул ее отец.
— Да, это я, — подтвердила она, прекрасно сознавая, что все глаза устремлены на нее и что все присутствующие неизбежно придут к очевидному и верному заключению; ее щеки вспыхнули бы, не будь они такими холодными. — Ты у меня дома. Здесь ты в безопасности.
Она бросила испытующий взгляд на отца, но тот, бледный и потрясенный, только молча смотрел на нее.
— Что с ним случилось? — спросила София у женщины.
— Он пытался покончить с собой.
— Боже мой! Почему?
Похоже, женщина готова была рассказать еще что-то, но, заметив множество устремленных на нее любопытных глаз, промолчала.
— Наверное, нам лучше обсудить все это без свидетелей. Давайте отнесем его в мою спальню, — предложила София. — Там тоже должны были разжечь камин.
В столовую вошла горничная с толстым шерстяным одеялом и, сунув его в руки Софии, поспешно отошла. Высокая женщина и оборванец, закутав своего товарища в одеяло, с трудом подняли его на ноги, поддерживая с двух сторон. София положила руку на плечо женщины, словно брала ее под свое покровительство, и под взглядами собравшихся четверо вышли из столовой.
— Отец, я все объясню позже, — пообещала София, не оборачиваясь.
В комнате у девушки они опустили его на кровать и засунули под одеяло медную грелку. Оборванный нищий, которого, кажется, звали доктор Салех и который говорил только по-арабски, подбросил дров в огонь, и скоро в комнате стало достаточно тепло даже для Софии. Потом доктор Салех переговорил о чем-то с высокой женщиной, Хавой, часто поглядывая на хозяйку.
— Простите, что мы втянули вас во все это, — чуть погодя обратилась к Софии женщина, — но у нас не было выбора. Речь шла о жизни и смерти Ахмада. Я так понимаю, вы знаете, кто он такой?
— Кажется, да. А вы… вы тоже такая?
Женщина, похоже, смутилась и отвела глаза:
— Нет, я… другое. Голем.
София понятия не имела, что это означает, но не стала расспрашивать и только кивнула:
— Пожалуйста, объясните мне, что случилось.
И женщина, назвавшаяся големом, рассказала. София чувствовала, что многие подробности пропущены, но вопросов не задавала. Она подала голос только один раз, когда услышала, что Хава нашла его в чаше фонтана в Центральном парке.
— Но это же то самое место, где мы с ним познакомились! — растерянно воскликнула она. — Я все-таки не понимаю, почему он это сделал?
— Может, хватит говорить обо мне так, точно меня здесь нет? — раздался голос с кровати.
Хава первой подскочила к нему — она двигалась так невероятно быстро!
— Привет, Ахмад, — тихо сказала она.
— Хава, зря ты меня спасла.
— Не говори глупости. И так слишком многое потеряно.
Жесткий смешок.
— Ты еще сама не знаешь сколько.
— Тсс. — Она сжала ему руку, словно желая убедиться, что он действительно здесь; София вдруг почувствовала себя посторонней в собственной комнате.
Джинн заметил доктора Салеха и что-то сердито сказал ему по-арабски. Доктор ответил в том же духе, резко и насмешливо, а потом неуверенно провел рукой по лбу. София еще раньше успела заметить, что он выглядит совершенно больным. Женщина о чем-то его спросила, он отмахнулся, но было ясно, что в душной комнате ему становится все хуже.
— Боюсь, у доктора Салеха было очень тяжелое утро, — сказала Хава, — а кроме того, он ничего не ел.
— Ну конечно. Сейчас я отведу его вниз, о нем там позаботятся.
На лице Голема появилось странное выражение, словно она вслушивалась во что-то далекое.
— И еще хорошо бы сказать всем, кто там столпился, что мы вас не убиваем и что ломать дверь не надо.
— А они собираются?
— Боюсь, что да.
— В таком случае спасибо, что предупредили, — кивнула София, решив поскорее разузнать, что такое голем.
Она отвела доктора Салеха в кухню и решительно приказала слугам накормить его и позаботиться о нем. Они таращились на нее так, словно у нее вдруг выросли рога, но послушно кивали. Уходя их кухни, она слышала их взволнованный шепот.
Наверху ей сообщили, что родители ожидают ее в библиотеке. Она решила на полную использовать неожиданно выпавшую возможность. Она объяснит родителям, что слуги обязательно станут сплетничать и ее репутация неизбежно пострадает. Почему бы не разорвать помолвку прямо сейчас, не дожидаясь скандала? И может, тогда ей стоит немного попутешествовать, пока не утихнут слухи? Индия, Южная Америка, Азия. Там, где тепло.
Спрятав улыбку, она отворила дверь библиотеки.
Утренняя служба уже началась, когда Майкл Леви подошел к бывшей синагоге своего дядюшки. До этого он бесцельно бродил по Нижнему Ист-Сайду, стараясь осознать, во что превратилась его жизнь, и не сразу понял, куда пришел. А когда понял, у него уже не оставалось сил менять курс. О своей квартире ему даже думать не хотелось. В приютный дом он тоже не мог вернуться из страха, что она все еще будет там. Наверное, ему следовало быть благодарным за то, что она успела предостеречь его и он, по крайней мере, сохранил жизнь, но в данный момент в душе Майкла не находилось места для благодарности.
Когда-то в здании, где теперь помещалась синагога, размещалась методистская церковь. Это был безликий молитвенный зал со стенами, сложенными из грубо обтесанного камня, — не величественный, не уютный. Такого рода здания могут сменить дюжину хозяев и назначений, а соседи так ничего и не узнают. Внутри человек двадцать толпились перед рядом деревянных скамей. По возрасту большинство из присутствующих близились к его дяде. Вдруг утратив решимость, Майкл остановился у входа. Он испугался, что его узнают старые дядины знакомые. В честь него они станут шепотом возносить хвалы Богу и предъявлять Майкла Леви как доказательство того, что в трудные минуты человек всегда возвращается к вере отцов.
И возможно, они будут правы. Он ведь уже признал за истину, что его жена — слепленное из глины существо, оживленное с помощью… чего? Божьей воли? Значит ли это, что теперь он должен поверить в Бога? Майкл вдруг почувствовал себя капризным ребенком, которого насильно волокут в школу. Но ведь не может же он забыть о том, что недавно узнал!
Служба шла, и мужские голоса то поднимались к потолку, то затихали. «Обратил Ты плач мой в радость. Разорвал рубище мое и перепоясал меня всесилием». Слова псалма отражались от стен, и, как всегда, его древний ритм в точности совпадал с биением сердца. Майклу виделось что-то нечестное в том, что молитва влияет на него таким образом, против его собственной воли; в том, что он может насмехаться над выраженными в ней чувствами, но все-таки повторяет слова вместе со всеми. Он легко представлял себя в девяносто лет, беззубым и безумным, не способным вспомнить ничего, кроме утренних молитв. Именно они были его самым глубоким воспоминанием, самой первой музыкой.
Он не мог сказать точно, когда перестал верить. Это произошло не в какой-то определенный момент и не являлось результатом работы ума, что бы там ни говорил его дядя. Нет, просто однажды он заметил, что Бог куда-то исчез. Возможно, он никогда по-настоящему в него и не верил. А возможно, просто обменял одну веру на другую и полюбил не Бога и не атеизм, а идеологию как таковую — точно так же он влюбился не в женщину, а в ее идеальный образ.
«Да, Хава Леви, — подумал он, — нелегко мне будет жить с мыслями о тебе».
К горлу вдруг подступили слезы, Майкл всхлипнул и поспешно вышел из храма. Он больше не слышал голосов молящихся, но всю дорогу невольно повторял про себя слова службы. Он шел в приютный дом, его единственный настоящий дом. Будь он привержен какой-то религии, приютный дом стал бы ее храмом, посвященным не богам или идеям, а живым, грешным людям. И если жена ждет его там, он готов встретиться с ней.
