Мой лучший Новый год - Матвеева Анна Александровна (книги хорошего качества txt) 📗
Наконец тетя Надя ушла, а мы с мамой начали накрывать на стол. Хмурый папа так шуршал бумагами за своим рабочим столом, что было понятно: лучше к нему не подходить.
Ровно в девять вся наша семья села за стол, и взгляд папы немного смягчился. Как будто бы он принял какое-то решение и смирился с ним, так я сказала бы теперь. А та маленькая девочка, которая сидела за праздничным столом, провожая 1979 год, всего лишь почувствовала, что теперь все будет по-прежнему, как в прошлом и позапрошлом году. Это очень важно в детстве – чтобы все оставалось по-прежнему. Как раньше.
Мешок с подарками таинственным образом возник под елкой, когда мы накрывали стол к чаю. Дед Мороз и Снегурочка стояли перед мешком как часовые и были нетерпеливо (хотя и с уважением) отодвинуты в сторону.
В этом году пришла моя очередь доставать подарки. Костя терпеливо ждал, пока я подниму мешок и перенесу на диван, чтобы с комфортом прожить момент.
Увы, мешок оказался слишком легким. А мое предчувствие – слишком тяжелым.
Неужели родители решили наказать меня, оставив без подарков? Неужели проклятые прописи и загубленная книжка так много значат?
Я зажмурилась, сунула руку в мешок – и достала два конверта. Светло-голубые конверты, украшенные по краю синими и красными толстыми косыми черточками, похожими на флажки. Иностранные марки с крупной надписью Europa и Deutsche Bundespost, штемпели, таинственный адрес отправителя на иностранном языке…
– Немецкий, – сказала мама, разглядывая конверты с не меньшим, чем у нас, изумлением. А потом она начала с таким же точно изумлением разглядывать папу, но он невозмутимо размешивал сахар в своей чашке чая.
– Положи-ка мне еще кусочек пирога, – попросил он маму.
Мы с Костей продолжали глазеть на конверты, не решаясь открыть их. В правом нижнем углу каждого конверта было пустое продолговатое окошечко, а на листке, вложенном внутрь (это мы уже потом разобрались), напечатан наш домашний адрес, русскими буквами. И наши имена: «Косте Матвееву лично», «Ане Матвеевой лично».
– Ну что же вы? – не утерпел папа. – Открывайте!
Я распечатала конверт – и вытащила оттуда листок с крупными буквами.
Вот он (сейчас, спустя 36 лет!) – передо мной.
Дорогая госпожа Аня Матвеева!
До меня дошли слухи, что ты ведешь большую переписку с Зорой из Чехословакии, Калиной из Болгарии и даже с Борисом Заходером. И мне стало очень обидно, что ты не пишешь мне, самому большому вралю и самому честному человеку в мире. Вот я и решил написать тебе письмо. Вдруг ты мне тоже напишешь.
Для начала немного повру. Только вчера я прилетел с далекой звезды, которая называется Альдебаран. На этой звезде живут одни бараны, поэтому правильнее ее было бы назвать Ай-да-баран. Но люди думают, что там никого нет и температура в пять миллионов градусов, так пусть уж эта звезда числится Альдебараном. А по дороге мне еще удалось навестить планету Сатурн. Это очень веселая планета: вокруг нее летает столько всякой мелочи изо льда и снега, что она издали походит на обледеневшую луковицу в разрезе. И до того ей смешно над самой собой, что она то и дело надувается и раздувается. Бывает, что ветерки с Сатурна добираются и до Земли.
Между Сатурном и Альдебараном хорошее сообщение – регулярно летают змеи-горынычи три раза в день. Немного жарко, но на улице (я хотел сказать, в космосе) холодновато, так что уж лучше сидеть в пузосалоне у очередного змея-горыныча.
До свидания, милая Аня! Может быть, напишешь мне? Правда, часто я писать не могу, все время в пути.
Твой будущий друг барон фон Мюнхгаузен.
P.S. Не удивляйся, что я пишу на русском языке: я знаю все языки мира, птичий язык и общекосмический, которого на Земле никто больше не знает.
В конверте, кроме этого письма, лежала еще и какая-то странная карта – со стрелками и рифмованными подсказками. Увы, она не сохранилась, не пережила последних 36 лет… И у Кости, в его конверте, тоже находилась такая карта, предназначенная лично ему. Самые обычные, рядовые предметы в нашей квартире – шкаф или выдвижной ящик стола назывались в картах Мюнхгаузена «горами» и «пещерами». Надо было отсчитывать шаги, крутиться на месте, произносить таинственные заклинания – тем новогодним вечером мы с братом превратились в кладоискателей и обнаружили в конце концов припрятанные бароном подарки!
Не помню, что получил брат, а мне Мюнхгаузен (заменивший с той поры Деда Мороза) преподнес роскошную книгу Астрид Линдгрен и набор кубинских марок с цветами (я собирала «флору», Костя – «фауну») для моей коллекции – к нему прилагалась записка «Посылаю тебе, Аннет, кубинских цветов букет».
Это было настоящее, истинное, неподдельное чудо! Счастье самой высокой пробы. Даже старший брат, при всем его скептицизме, не смог найти ни одного довода против таинственного барона, отправлявшего письма в настоящих германских конвертах! Такая подделка никому не под силу, правда же?..
…Больше всего на свете в то время я любила писать и получать письма. Действительно, переписывалась с незнакомыми мне девочками из Тренчина и Софии и однажды отправила письмо Борису Заходеру, попросив его перевести с английского продолжение «Мэри Поппинс» (Заходер мне ответил, чему я до сих пор удивляюсь, и бережно храню две его открытки.) И, конечно, я тут же написала ответ Мюнхгаузену, положив листок под елку (барон не уточнил, как именно он будет забирать корреспонденцию).
Он ответил – в мой день рождения я получила от него красивую открытку с розочками.
Мы переписывались несколько лет после того Нового года – самого счастливого, как я теперь понимаю, в моей жизни. Иногда письма приходили в таких же конвертах с немецкими (а изредка – финскими и австрийскими) марками, иногда это были просто сложенные вчетверо листки бумаги. Обычно я находила их под подушкой. Мюнхгаузен рассказывал о своих приключениях, шутил, советовал мне хорошо учиться и не ссориться с братом. С Костей такой долгой переписки у барона не получилось – он быстро вырос, повзрослел… Сказки приходились ему уже не по росту. «Вон как вымахал, это уже не Костя, а две кости», – сказала тетя Надя, заглянувшая к нам в очередной раз.
Когда мы переехали на другую квартиру, Мюнхгаузен ненадолго пропал, но потом появился снова. Я не рассказывала даже самым близким подругам о том, что веду переписку с бароном. Я никому, даже папе (тем более папе!), не говорила, что давно догадалась о том, что пишу эти письма ему. Моему любимому, лучшему в мире отцу, готовому переодеться в сказочный костюм барона Мюнхгаузена для того, чтобы сделать своих детей счастливыми, пробудить в них фантазию и глубокую веру в чудесное, которая живет во мне и теперь.
Тогда, в 1979 году, и позже, на протяжении многих лет отец вел вовсе не сказочную, а серьезную научную переписку с известным немецким финно-угроведом, профессором Вольфгангом Феенкером из Люнебурга. Профессор Феенкер работал в Гамбургском университете, специализировался в славистике и финно-угроведении, защитил диссертацию на тему «Финно-угорский субстрат в русском языке». Он много раз приглашал выдающегося российского ученого Александра Константиновича Матвеева приехать на конференцию или конгресс в Гамбург, Хельсинки, Вену и так далее по карте Европы. Приглашения профессор Матвеев складывал аккуратной стопкой, и на этом все заканчивалось, не начавшись.
– Ну, может, тебя выпустят хотя бы в Хельсинки? – спрашивала мама. – Там можно купить дубленку…
Отец был беспартийным, с подозрительной дворянской родословной и сложным характером. Работал в университете закрытого для иностранцев города Свердловска. Шансов поехать за границу – ни малейших.
– Вступили бы в партию, Александр Константинович, все стало б легче, – говорили знающие люди.
В почтовый ящик падали очередные извещения – «На ваше имя получено м/п из Федеративной Республики Германии», в Европе готовились к новому конгрессу. Бог с ней, с дубленкой, но увидеться с коллегами, послушать их выступления, обсудить научные проблемы, продвинуться в собственных исследованиях… А какие там, наверное, библиотеки!.. Отец знал если не все языки мира, то, по крайней мере, многие из них. Преподавал латынь и древнегреческий. Свободно читал по-немецки, по-английски, по-французски. Знал финский, венгерский, мансийский.
