И я там был..., Катамаран «Беглец» - Куличенко Владимир (бесплатные онлайн книги читаем полные txt) 📗
Виктор с удовлетворением похлопал себя по животу:
— Спасибо, брат, — уважил.
— Пойду я. Термос закинь в кабину.
— Посиди еще.
— Не, пойду. Надо выспаться.
— Тогда не буду задерживать, — сказал Виктор. — Пока.
Мы пожали друг другу руки, и я двинулся восвояси. На пригорке я обернулся — Виктор, лежа животом на песке, в упор фотографировал воробышков, слетевшихся на хлебное крошево. «Чудак», — подумал я, и в душе у меня затеплилось.
До отъезда оставалось несколько часов. Впервые за последнее время я не знал, к чему приложить руки, слонялся без дела по квартире. Ощущение законченности прожитого, завершенности отрезка жизни охватило меня, и к этому чувству примешалось томительное волнение, жажда начать путь, приподнять полог неизведанного — что там ждет? Что станется с тобой? Не может же быть там точно так же, как здесь.
Я вышел на балкон покурить. Во дворе бегали собаки, жильцы орошали из шлангов палисадники под окнами, детвора возилась в песочницах, почтальонша разносила вечернюю почту — словом, все как обычно. Разумеется, за исключением моего душевного состояния, о котором, конечно, никто не догадывается, да и сам я не прочь его переменить, малость успокоиться. Я завел будильник и прилег на кушетку, положив локоть под затылок и свесив ноги. Спать, спать, спать…
Вскочил молниеносно, потрясенный неистовым перезвоном под ухом, едва очухавшись, побежал в ванную умываться. Что-то подстегивало меня, хотя я вовсе не опаздывал. Быстро скатал одеяла — для себя и для Виктора, сунул пачку папирос в карман, спички — все ли? Ничего не забыл? Стремглав понесся по лестнице, пробежал двор — темень хоть глаз выколи, — пошагал уже медленнее и вдруг замер: ключи! Надо отдать ключи Майе Иосифовне! Чертыхнувшись, я повернулся и тут вспомнил, что ключи я уже отдал — остолоп! — улыбнулся, представив себя, суматошного, и пошагал к заводи.
Виктор спал в своей излюбленной позе, сунув ноги в мешок. «Подъем, солдат. Трубы трубят», — сказал я. Ночь была такая темная, что мы едва различали очертания берега в нескольких метрах впереди, а далее все поглощал мрак.
«Сколько хоть времени?» — спросил Виктор равнодушным голосом. Я нажал кнопку подсветки своих электронных часов: «Половина первого». — «А в котором часу, он говорил, отправляемся?» — «Без четверти». Услыхав это, Виктор зевнул и протянул со вздохом: «Пару минуток еще поспать бы».
В низине глухо зазвучал двигатель «ЗИЛа», и вскоре два пучка нестерпимо яркого света выхватили стволы карагачей из мрака. «Едет», — сказал Виктор. Грузовик, громыхнув бортами, остановился невдалеке. Кто-то спрыгнул с него и, подойдя, весело поздоровался:
— Здравствуйте, девочки!
Узнав голос капитана, мы, приободрившись, с готовностью откликнулись:
— Здравия желаем!
— Как настроенице?
— Вполне!
— Ну раз так, ребятки, быстренько загружаемся, — Тимофеевич опустил задний борт. — Взялись! И р-р-раз, и два-а-а!
Катамаран поместился на днище кузова, но поднять задний борт не дала выступающая корма. «Как-нибудь докатим», — сказал шофер после осмотра, сплюнул и запрыгнул в кабину. Мы с Виктором устроились на фермах катамарана, капитан сидел рядом с шофером, показывая дорогу. Следующая остановка намечалась во дворе возле сарайчика. Едва грузовик затормозил, я спрыгнул и побежал к сарайчику. «Принимай!» — крикнул я Виктору и начал бросать рюкзаки; не знаю, каково ему было ловить их в темноте, и, кажется, один из рюкзаков едва не сшиб его с ног. «Палатка!» — предупредил я, затем подал удочки и повесил замок на дверь сарайчика. «Все?..» — осведомился Григорий Тимофеевич, приоткрыв дверцу кабины. «Все», — сказал я, вытер ладони о штаны и забрался в кузов. Шофер выжал сцепление, и машина тронулась.
Ну и холодрыга потом нас одолела! Грузовик вынесся на горное шоссе, и тут обдувало со всех сторон; вначале свежесть бодрила и отгоняла сон, но прошло немного времени, и мы с Виктором здорово окоченели, закутались в одеяла, что, впрочем, мало помогло. Б-р-р! Дуборина! Грузовик подскакивал на заплатах асфальта, бешено колотилась задняя доска, скрипели петли бортов. «Рехнулся он? — недовольно подумал я о шофере. — Куда он гонит? Грохнемся в пропасть — и конец путешествию…» Грузовик въезжал все выше и выше в горы. Помаленьку я пообвыкся к холоду и теперь осмеливался даже приподымать голову над верхом кабины, пытаясь разглядеть, что впереди, и видел лишь одну в желтом размытом освещении фар причудливо петляющую полосу выщербленного, латаного-перелатаного дорожного асфальта. Вверху уже синело, а возле луны, угадываемой за облаками, отливало лазоревым. Я вспомнил: сегодня понедельник, в языческие времена считавшийся днем Луны — богини ночи и мрака; хм-м, если считаться с суевериями, следовало бы отложить отъезд на другой, более подходящий день.
Светало все заметней. Воздух промеж гор становился прозрачнее, очищался от ночной черни, которая исходила парком в низинах. Теперь наш грузовик был не одинок на дороге, то одна, то другая машина, посигналив, обгоняла его или проносилась навстречу. А шофер все отчаянней выжимал педаль, убыстряя обороты. Я еще не встречал в горах ни одного нормального, то есть благоразумного, шофера — то ли подстегивает чувство опасности, то ли высота дурит голову: чуть освободилась дорога, жмет на всю катушку.
Через час свернули на гравийку, которая ныряла в ущелье, — и вновь надвинулись сумрак и холод. Я неоднократно задавался вопросом — куда мы едем, то есть я знал, конечно, что наш путь ведет к озеру, но вот к какому именно, в какой стороне гор? В текучке прошедших дней не нашлось минуты расспросить Григория Тимофеевича о предстоящем маршруте. Миновали ущелье, и машина поползла по длинной насыпи; далеко внизу лежали чайные поля, причудливо освещенные лучами встающего солнца. Вскоре показался аул, еще сонный, безмолвный. Грохоча, грузовик покатился по боковой улочке, едва не задевая бортами стены мазанок с торчащими кое-где пучками соломы. За аулом грузовик затормозил. Выбравшись из кабины, Тимофеевич с удовольствием потянулся, бодро повелел: «Выгружай, соколики», — и стал о чем-то говорить с шофером, очевидно, уточняя размер оплаты. Потом до меня донеслась фраза Григория Тимофеевича: «Через три недели, на этом самом месте». Должно быть, эта лужайка за аулом являлась отправной и конечной точкой нашего путешествия. Шофер, видимо, остался доволен полученным авансом, потому что с охотой взялся помочь нам, а когда катамаран стал на землю, сказал, правда, без особого сожаления: «У меня, хлопцы, отпуск в октябре — не то я, может, с вами заодно прокатился бы… Ну покеда, — он пожал каждому руку, взобрался в кабину, завел мотор, потом высунулся наружу: — Счастливенько оставаться!» — и погнал машину назад.
Наступившее утро уже полноправно заявило о себе щебетаньем птиц, сверканьем солнца в бездонной вышине, запахом подсыхающей травы, гортанными криками женщин, выпекавших тугие лепешки. Бренча колокольцами, на склоне появилась небольшая отара. «Проснулись? — улыбнулся капитан, глядя на нас. — Надо поторапливаться, ребята, чтобы своим появлением не тревожить местное население… Взялись! И р-р-раз!» Мы установили катамаран на четырехколесную тележку и покатили. Надо заметить, лодка, груженная рюкзаками, изрядно потяжелела, и приходилось останавливаться на отдых, разминать мышцы через каждые триста метров. Григорий Тимофеевич шел впереди, указывая дорогу. Тропинка, сужаясь, уводила в заросли. Спуск становился круче, и мне, шедшему позади, приходилось ступать на полусогнутых ногах, одновременно приподнимая ферму, чтобы лодка кормой не скребла землю. Пот лился с меня ручьями, и уже не было возможности остановиться, поскольку лодка своей тяжестью увлекала вниз. Ноги и плечи онемели, руки разрывались в суставах, пальцы ослабели; я видел, что и Виктор выбивается из сил. «Уже почти пришли. Еще немного, мальчики, — почти пришли», — повторял Григорий Тимофеевич. Наконец тропка расширилась, уклон стал покатым, и вдруг заросли раздвинулись… Видно, никогда не забыть мне этой картины — божественным предстало озеро! Мы окаменели, зачарованные. Вообразите котловину, наполненную слюдой. Ни единого движения воздуха, зверя, птицы; ни звука, ни жеста, облачко блекнет в выси. Кощунственно шевельнуться. Изумление, граничащее с мистическим благоговением, сковало нас. Даже мелькнула мысль — не разбивать плеском весел эту тишину, эту неподвижность покоя, оставить все и уйти. Но и уйти было невозможно — озеро гипнотически манило, и в дальнейшем, когда спало оцепенение, мы действовали, словно роботы. Установили катамаран в бухточке, подвесили парус, натянули толстый резиновый жгут, к которому с помощью карабина крепился гика-шкот. Жгут-амортизатор должен был существенно смягчать рывки паруса при непроизвольных поворотах через фордевинд или внезапных порывах ветра. Затем мы проверили подвижность руля, равновесно разместили рюкзаки с провизией и походным снаряжением; капитан устроился на откидном стульчике на корме, по взмаху его руки мы с Виктором должны были ударить в весла. «Поехали, ребята», — негромко скомандовал Григорий Тимофеевич, и лодка сдвинулась с места. Отошли от берега на веслах. «Табань! — ни с того ни с сего приказал рулевой. — Будем совет держать. Ветер поверху проходит, над котловиной, а на веслах далеко не уйти — вы, я вижу, изрядно выдохлись. Или еще могем, мариманы?» — «Еще три-четыре мили протянем, — сказал я, — а там видно будет». — «Я так думаю, что чем дальше от берега, тем ветреней, — поделился соображением кэп. — Значит, решили не сдаваться?» — «Не сдаваться!» — с силой повторил Виктор. «Ну, у тебя-то по этой части имеется опыт, — шутливо поддел Тимофеевич. — А теперь — вперед, матросики! Но сперва наденьте спасательные жилеты». — «На кой бес они нам? — жалобно простонал фотограф, взмокший от трудов. — И без того жарит, как в печке». — «Что?! Бунт на корабле?! — с притворным возмущением гаркнул капитан. — Немедля выполнить приказ!» Мы нехотя надели жилеты и взялись за весла. Быстро обнаружилась истинность предположения Григория Тимофеевича — чем более удалялся от нас берег, тем ощутимее становилось движение воздуха, парус упруго наполнялся, на какое-то время облегчая наши страдания, и вновь обвисал. Лодка ушла на милю от бухты, и впереди по курсу становилась отчетливей мелкая рябь. Мы с удвоенной силой приналегли на весла. «Дюжей, мальчики, дюжей!» — доносилось с кормы. Наконец лодка вошла в полосу легкого ветерка, парус изогнулся. Григорий Тимофеевич потравливал гика-шкот и водил румпелем, направляя катамаран в северную, затерянную в дымке часть озера. Когда установился правильный угол лавировки судна, впервые на воде представилась возможность роздыха. Виктор, несмотря на то что выглядел самым измотанным, оживился раньше всех: еще бы — его побег удался! Парусник, рассекая килями тугую холодную воду, уносил его все дальше от жены и детей, от наскучивших хлопот, и сейчас корреспондент радовался, как ребенок, одаренный конфетой. Он откинулся спиной на скатанный брезентовый верх кабины и блаженно жмурился, подставляя лицо солнцу. Защитная армейская рубашка в темных пятнах от пота расстегнута на груди, одна рука согнута под затылком, другая полуопущена в воду, ноги вытянуты во всю длину кабины — поза вольного бродяги. И я, в свой черед, все более проникался безмятежным духом приволья.
