Куколка (СИ) - Воробей Ирина Леонидовна (читаем книги онлайн TXT) 📗
Вадим поднялся из-за стола, чувствуя себя неловко, отчего смотрел только в пустую чашку из-под кофе, и отошел к раковине, боясь даже голову повернуть в сторону Татьяны, которая продолжала стоять на месте, не двигаясь.
– Тань, оденься, пожалуйста, – не выдержал он, бросив чашку в раковину.
Муравьева рассмеялась. Татьяна насупилась. Его голос приобрел раздраженный тон. Он до этого всегда был с ней вежлив и деликатен, а сейчас очень груб. Девушке это не понравилось. Она сначала хотела воспротивиться, лишь бы сделать ему назло, но потом поняла, что сама поставила его в неловкую ситуацию.
– Дай мне что-нибудь тогда, – слегка обиженно попросила она.
– Что найдешь в шкафу, все твое, – по-прежнему не глядя на нее, ответил Вадим и включил воду.
Татьяна развернулась и вышла, краем глаза заметив, как парень украдкой смотрит ей вслед. Муравьева продолжала негромко смеяться, прикрывая рот рукой.
При ярком солнечном свете ориентироваться в шкафу было гораздо легче. Она нашла среди сваленной кучи одежды, большую длинную футболку, которая снова стала для нее платьем, и надела поверх той, в которой спала. Потом отправилась делать утренние процедуры. Она уже чувствовала себя здесь, как дома. Запомнила, что и где лежит, поэтому даже не спрашивала у Вадима, если ей что-то было нужно, а просто брала. После душа она почувствовала себя совсем бодрой и живой. Моясь под струей горячей воды, она вспоминала растерянное лицо парня, когда он увидел ее на кухне, и его смущение. Это ее забавляло и одновременно возбуждало. Ей нравилось, что он смотрит на нее так: с желанием, но не пошло. Ей нравилось, что он проводил ее взглядом, когда она пошла переодеваться, просто потому что не мог удержаться. Ей нравилось, что она могла его смутить одним своим видом. Она чувствовала женскую власть над ним, и это ей тоже нравилось.
Вернувшись на кухню, она обнаружила приготовленную для нее тарелку с горячей овсяной кашей и порезанными туда кусочками банана. Вадим стоял у кофеварки и переливал кофе в чашку. Муравьева сидела расслабленно на стуле, упершись в его жесткую спинку, и тыкала пальцами по экрану, видимо, писала кому-то сообщение. Вадим, услышав шаги, осторожно обернулся и, увидев Татьяну уже в приличном виде, расслабился. Он поставил перед ней чашку с горячим молочным кофе и улыбнулся. Снова дружелюбно и легко. Татьяна расплылась в счастливой улыбке. Она предвкушала вкусный завтрак, прекрасно помня, каким он был в прошлый раз. Желудок довольно заурчал. Она облизала губы и принялась есть, смакуя кусочки фруктов во рту.
– А вы уже поели?
– Мы проснулись полтора часа назад, – ответил Вадим.
– Лен, а ты себя нормально чувствуешь?
Муравьева подняла отстраненный взгляд от экрана телефона.
– Да, вполне. Кстати, Вадим мне все рассказал. Спасибо вам большое.
Она оглядела обоих и улыбнулась уголками губ, а потом внимательно посмотрела на Татьяну, чуть прищурившись, как бы что-то анализируя.
– Следовало ожидать подвоха, когда Даша меня пригласила с вами. Почему я согласилась?
Вопрос она уже задавала кому-то невидимому в окне, потому что повернула туда голову и уставилась в солнечный день, глядя сквозь пространство. Татьяна не обратила на это внимания и продолжила есть дальше.
– Это у вас такая конкуренция? За что? За место в театре? – спросил Вадим, прослеживая взгляд Муравьевой.
– Не знаю. Место в театре ей и так обеспечено, разве что солировать не светит. Даша просто всегда считала меня соперницей, хотя я ее как таковую не воспринимала.
В голосе Муравьевой было нечто высокомерное, из-за чего Вадим усмехнулся. Татьяна все это уже знала, поэтому слушала невнимательно. Ее больше интересовала каша.
– Иногда я думаю, что я занималась балетом только потому, что единственный хорошо относившийся ко мне человек – моя бабушка, которая и помогла мне поступить в академию балета, очень хотела посмотреть мой выпускной спектакль. Но вот она умерла месяц назад, так его и не увидев. А я из-за этого самого спектакля даже на ее похороны не смогла приехать. И для кого я тогда танцевала? Она любила говаривать в последние годы: «Ты еще на моей могиле спляшешь» и смеялась, как сумасшедшая. А мне от этой мысли хочется разучиться танцевать. Совсем.
Это был внезапный откровенный монолог, уставшей от жизни балерины, по крайней мере, вид у Муравьевой был таким: депрессивным, отстраненным, угнетенным. Он не сочетался с тем ослепляющим солнечным светом, что пробивался в окно с улицы, по которой широким шагом шагала поздняя весна. Все уже расцветало и оживало после зимней спячки. Казалось, весь город пребывал в состоянии праздника, весеннего фестиваля, когда даже многотонные дома приплясывали под беззвучную мелодию майского солнца.
– Мне кажется, это глупости, которые у тебя вызывает тоска по ней, – резко ответила ей Татьяна, сделав глоток пряного кофе. – А танцевала ты потому, что у тебя талант. Она его просто увидела. Тебе повезло, что вовремя.
Муравьева со слезами на глазах посмотрела на нее пристально, поджав губы. В этом взгляде, действительно, было много тоски и ума. Муравьева всегда была сама по себе, но только теперь Татьяна поняла, почему. Собственный мир сильно поглощал ее. У нее была целая куча комплексов и проблем, которые она постоянно анализировала, и, чтобы это не выходило наружу, она старалась просто мало открывать рот, часто прятать глаза и подолгу быть наедине с собой. Но выговориться порой хотелось даже ей. Это Татьяна еще вчера в баре поняла. Она не поняла только, почему вдруг ей. Просто потому что Татьяна оказалась рядом? Она ведь все-таки была из противоположного лагеря, она ведь дружила с Дашей, хотя после сегодняшней ночи она и сама не знала, относится ли к этому лагерю и хотела ли к нему относиться. Муравьева предстала перед ней искренней, уязвимой и больной, чего она раньше не могла и представить.
– Вот я всегда танцевала для отца, – через маленькую паузу продолжила Татьяна. – Он так верил в меня, что мне казалось, что и талант, и желание у меня есть. А ты мне как-то сказала, что это не мое...
Тут у нее самой навернулись слезы.
– Мне было обидно тогда. Но, может быть, ты была права, – с грустью заключила Татьяна и склонила голову.
– Прости, – тихо сказала Муравьева, взяв ее руку в свою и крепко сжав. Татьяна легонько вздрогнула от такой горячности. – Я бросила, не подумав. И не со зла. Это было вырвавшееся предположение. Просто мне тогда показалось, что тебе плевать на балет, что ты где-то в облаках витаешь. Я не могла понять, как может быть что-то важнее балета, экзаменов и спектакля, к которым мы, считай, с пеленок готовились. А теперь понимаю...
Муравьева взглянула на Вадима и грустно улыбнулась. Парень неловко замял плечами.
– Он здесь не причём! – воскликнула Татьяна. – Я просто ощущала на себе груз ответственности, который не могла больше выносить. Ты не знаешь, каково это не оправдывать ожидания, потому что ты их всегда превосходила! А я всегда старалась им хотя бы соответствовать. Но в итоге не выдержала. И разочаровала отца, который только этим и жил. Тебе никогда не понять, каково это так проваливаться. Прилагать все усилия и все равно проваливаться.
– Я не проваливалась только потому, что было не перед кем! – все более дрожащим голосом говорила Муравьева. – В меня никто не верил, поэтому ничьих ожиданий я и не боялась не оправдать. И я, правда, не знаю, хорошо это или плохо. Но мне от этого плохо. В тебе хотя бы есть кому разочаровываться. Они будут любить тебя, даже если ты не будешь балериной! А мне, чтобы заслужить любовь, хоть какую-нибудь, надо быть лучшей. А моим родителям даже в этом случае плевать…
Голос ее надломился, веки уже не могли удерживать слезы. Она разрыдалась, согнувшись пополам на стуле и обхватив голову руками. Татьяна сама была на грани, поэтому легко разревелась следом. Вадим опешил. Он стоял у раковины, выпучив глаза, не двигаясь, не зная, что делать с двумя плачущими девушками. Руки его были в бессилии опущены по бокам. Поняв, что он ничего не может сделать, он решил удалиться с кухни и аккуратно прикрыл за собой дверь. А Татьяна с Муравьевой рыдали навзрыд, громко, не сдерживаясь, стеная и всхлипывая. Плач каждой прерывался то глубокими вздохами, то сильной дрожью грудной клетки. Зато после этого обеим сильно полегчало.
