Нэнэй - Марат Муллакаев (книги без сокращений TXT) 📗
Хаят-апай словно парализовало, она не могла ни дышать, ни кричать. В это время пришедшие в себя чеченцы схватили Касьянова, повалили на землю, связали ему веревкой руки и ноги. Подошел молодой чеченец лет восемнадцати, выкрикнул какие-то слова лежащему пленнику и, вытащив из ножен кинжал, схватил одной рукой голову прапорщика, запрокинул её назад и начал медленно резать ему горло. Касьянов прорычал: «Не-е-ет!», а потом отчаянно закричал, задыхаясь: «Давай, сволочь, не трусь...» Мартын отчаянно задергал руками и ногами, стараясь скинуть путы. Стоящие рядом чеченцы ногами прижали тело Мартына к бетону…
Только тогда Хаят-апай, словно очнувшись, начала приподниматься. Гелисхан вовремя успел схватить ее за куртку и потянуть на себя.
– Не надо, нана, не смотри… – прошептал кавказец, ошарашенный увиденным не меньше ее. – Ему уже не поможешь…
Он силой усадил старушку рядом с собой. Его так же, как и Хаят-апай, колотила дрожь, словно в лихорадке, голос срывался:
– Нана, зажмурься, не открывай глаза, – приказал он женщине, а сам, словно под гипнозом, безотрывно следил за происходящим.
Молодому чеченцу никак не удавалось до конца отрезать голову прапорщика. Тогда пожилой кавказец отобрал у него кинжал, профессионально отсек голову от тела и, ощерившись, сунул ее в руки стоящему в ступоре Каримову. Солдат от испуга отпрянул назад и упал, выронив голову на бетон.
Чеченцы истерично заржали. Смех вывел солдата из оцепенения. Он в ужасе подскочил на ноги и с криком «А-а-а…» сиганул в проем и исчез из виду. В замешательстве боевики начали беспорядочную стрельбу.
В это время с криком: «Салты, салты*…» ворвался кавказец. Опустив стволы, горцы мгновенно заняли оборону. Взвод федеральных солдат крадучись подбирался к занятому рубежу.
Бой длился буквально несколько минут. Встретив упорное сопротивление защитников дома, федералы отступили.
– Испугалась, нана? – устало спросил Гелисхан, когда развеялась пыль и чеченцы убрали из подвала тело мертвого командира и казненного прапорщика. – Это была всего лишь разведка. Скоро начнется посерьезнее…
Она не ответила, продолжая бесмыссленно смотреть туда, где недавно зарезали человека, словно овечку.
– Каримова, наверное, тоже убили? – предположила она.
– Какого Каримова? – не понял Гелисхан.
– Того солдата, который убежал…
– Может, и нет, он успел скрыться… Вы их знали?
– Да, – призналась женщина, – я у них жила несколько дней, прежде чем попала к вам…
Мужчина промолчал, накрыл бушлатом голову и, свернувшись, словно ребенок, лег на грязный матрас и затих.
Глава девятнадцатая
– Не спишь, сынок? – спросила через некоторе время Хаят-апай, заметив, как тяжело вздыхает Гелисхан.
Он ничего не ответил, откинул бушлат и сел.
– Как я устал от этой войны! – еле слышно проговорил он и снова замолчал.
– Кем ты работал, сынок, до войны? – нарушила молчание Хаят-апай. После пережитого она никак не могла успокоиться, ей хотелось с кем-то поговорить, высказаться.
– Я был тренером по стрельбе, учил детей… В международных соревнованиях участвовал… – коротко сообщил о себе Гелисхан. – Стрелял по мишеням, а теперь по живым…
– Почему с нашей страной всегда такое происходит? – в сердцах заговорила старушка. – Возьмем только нашу деревню: в первой мировой войне погибли человек пятьдесят мужиков, гражданская война унесла еще столько же. Потом война с басмачами, белофиннами, с японцами… Сколько людей сгинуло – не сосчитать! Ладно, с фашистами − понятно, полдеревни полегло. Кончилась Отечественная война, думали, вот он – мир, так нет же – еще с Японией, оказывается, нужно было рассчитаться. И там нашли могилу около пятнадцати деревенских мужиков. В Корее двое наших летчиков смерть приняли, во Вьетнаме – один, и еще трое где-то … дай Бог памяти... Из Афганистана троих мальчиков в цинковых гробах привезли, даже вскрывать не разрешили. Теперь вот Чечня заглатывает наших детей.
– Ты еще не вспомнила, нана, о жертвах Сталина… – поддержал разговор Гелисхан.
– Да уж, не берегла власть свой народ, не берегла… – сокрушенно махнула рукой Хаят-апай. – Во время коллективизации, говорили односельчане, отправили в Сибирь более десяти семей, и никто из них не вернулся назад. Сколько же людей погублено за эти годы?! Не будь этих войн, тысячи детей появились бы на свет! Скажи, сынок, что творится с Россией? Чем мы хуже других народов?
– Нет, нана, мы не хуже. Нашей стране, скорее всего, не везло с правителями – то кровожадные, то пустые, как бочки… Хотя, «какой народ – такой и царь», говорят у нас…
– Неправильно это, сынок… Наверное, я чего-то не понимаю, но не может целый народ быть плохим. На примере только нашего села видно, что есть у нас и лентяи, и даже вороватые, но их же раз-два и обчелся. Остальные – трудолюбивые и порядочные! Мне все же кажется, что у тех, кто правит страной, со временем совесть пропадает, вот оттуда все наши беды. Ведь война прежде всего зарождается не там, где она началась, а в головах и душах людей, сидящих наверху – в Москве, в Грозном. А совесть – единственная черта, которая отличает людей от остальных тварей, созданных Всевышним.
Гелисхан уважительно заметил:
– Я смотрю, нана, вы философ… Какой университет закончила?
– Скажешь тоже! – засмущалась Хаят-апай. – Мои университеты – это восемь лет лагерей… Со мной рядом валили лес и профессора, и балерины…
– Ничего себе! – Гелисхан от услышанного даже привстал. – За что же тебя, за антисоветчину?
– Не-е-ет, – улыбнулась женщина, – за горсть зерна. Подружка сунула узелок в мой карман, когда увидела энкавэдэшников... Дети у нее голодали.
– Я бы такую подругу утопил… – Гелисхан в подтверждение показал руками, как бы он это сделал.
– Что было, то было, я уже давно ее простила… Ведь она испугалась и сподличила не ради себя, а чтобы дети сиротами не остались. Может, даже и правильно сделала… Какими хорошими людьми они выросли! Вот найду своего Тагира, приедем вместе домой, и ее внучка станет моей невесткой. Очень хорошая девочка. Я была бы рада за внука.
Гелисхан замолчал, погрузился в свои мысли, а через минуту как-то отрешенно заговорил:
– А у меня все по-другому. Что-то сгорело внутри. У меня сын, дочь, внук и внучка, а жизнь словно подошла к концу… Три года тому назад умерла жена, болела очень… И словно мир перевернулся: все краски стали черными. Война эта последние силы отняла. Видел я окружение нашего президента своими глазами. Кто с ним рядом? Много случайных людей, обозленных на всех и вся. Каждый тянет одеяло на себя. Нет, не победить нам в этой заварухе…
