Фантастичнее вымысла - Паланик Чак (книги полностью бесплатно txt) 📗
И вот теперь Ланцетелла, Харрингтон, Льюис, Ким, Родригес, Джексон, Питерсен и все эти их уши, Дэвис, Уилсон, Бигли, все эти похожие на цветную капусту уши рассеяны по всему огромному миру, где они перемешаются со всем на свете. С работой. С семьями.
Где их заметят только такие, как они сами.
Кейт Уилсон говорит:
– Семья у нас маленькая, но в ней все друг друга хорошо знают.
Любительская борьба, может быть, действительно умирает, а может, и нет.
На отборочных соревнованиях в Далласе на трибунах собрались 50 170 зрителей, заплативших за входные билеты, чтобы понаблюдать за поединками борцов. Спонсорами соревнований были богатые корпорации, такие как «Бэнк оф Америка», «Эй-ти энд Ти», «Шевроле» и «Будвайзер».
В Далласе один борец попросил разрешения провести ритуал прощания со спортом. Согласно традиции, борец ставит свои «борцовки» посередине мата и накрывает их носовым платком. Под гробовое молчание публики он целует мат и оставляет свою спортивную обувь.
Шон Харрингтон говорит:
– У меня есть друг, который обычно заявляет мне: «Если бы я занимался борьбой, то был бы лучшим. Точно, был бы лучшим. Я знаю, что мне бы это удалось». Но он так и не стал лучшим. Он просто думает, что мог бы стать лучшим, но он таки никогда не надел «борцовки» и не вышел на арену.
– Один только факт, что ты чего-то добился, – добавляет Шон, – поставил себе цель и достиг ее – очень много значит. Вот настоящая жизнь без всяких там «смог бы, сделал бы, добился бы».
Никто из тех, кто упомянут в этом очерке, так и не попал в Олимпийскую сборную.
Ты здесь
В банкетном зале отеля «Шератон» рядом с аэропортом группа мужчин и женщин расположилась в отдельных кабинках, разделенных шторками. Каждый сидит за небольшим столиком, а шторка выкраивает пространство, которого хватает лишь для стола и пары стульев. И они слушают. Весь день сидят и слушают. За пределами банкетного зала, в вестибюле, ждет своей очереди толпа людей – писателей. Все как один сжимают в руках рукописи книг или киносценариев. Вход в зал стережет женщина-распорядитель. Проверяет имена претендентов по списку, прикрепленному зажимом к дощечке-планшету. Она выкликает ваше имя, вы встаете, и женщина провожает вас в зал. Она сдвигает шторку. Вы садитесь на стул перед небольшим столиком. И начинаете говорить.
Если вы автор, то вам дается семь минут. В некоторых кабинках вам могут уделить восемь или даже десять минут, однако после этого распорядитель возвращается и заменяет вас очередным писателем. Вы платите от двадцати до пятидесяти долларов за то, что ваше произведение услышит литагент, или издатель, или кинопродюсер.
Весь день в банкетном зале отеля «Шератон» стоит нескончаемый гул голосов. Большинство собравшихся здесь писателей – старые люди, пугающе старые люди, давно ушедшие на пенсию, непременно желающие осчастливить свет своими хорошими историями. Потрясая листкам бумаги, зажатыми в руках, покрытыми пигментными пятнами, они восклицают: «Вот вы только послушайте! Прочитайте мой рассказ на тему инцеста!»
Огромная часть рассказов повествует о перенесенных авторами страданиях. Над ними витает душок катарсиса. Или мелодрамы и мемуаров. Знакомая автора этих строк называет подобную писанину литературой типа «солнышко светит, птички поют, а мой папаша снова меня трахает».
В вестибюле, по другую сторону входа в банкетный зал отеля, писатели ждут, делятся друг с другом своим великими историями, репетируют предстоящее собеседование. Бой подводных лодок в годы войны или историю о том, как автора лупила, подвыпив, его благоверная. Истории о том, как они страдали, но нашли в себе силы эти страдания преодолеть. Вызов и триумф. Они засекают время на наручных часах. Через считанные минуты им предстоит изложить свой сюжет и доказать, что он подойдет Джулии Робертс для будущей роли. Или Харрисону Форду. Или если не Форду, то Мелу Гибсону. Если не Джулии, то хотя бы кому-то еще.
Затем, извините, ваши семь минут истекли.
Организатор собеседования всегда прерывает говорящего на самом интересном месте, например, когда вы с головой погрузились в описание вашей былой наркотической зависимости. Вашего группового изнасилования. Вашего прыжка в сильном подпитии в воды Якима-ривер. Или вашей страстной речи о том, какой замечательный фильм можно снять по вашему сценарию. Если не художественный полнометражный, то замечательный сериал для кабельного телевидения. Или классный телевизионный фильм.
Затем, извините, ваши семь минут истекли.
Толпа людей в вестибюле, толпа писателей, прижимающих к груди рукописи, немного напоминает толпу, собиравшуюся здесь на прошлой неделе, толпу претендентов на участие в передаче «Дорожное ретро-шоу». У каждого из претендентов было что предъявить. Позолоченные часы или шрам – следы домашнего пожара, историю о женитьбе на мормоне-гомосексуалисте. Нечто такое, что вы таскаете за собой всю жизнь. Теперь эти люди пытаются понять, удастся ли «толкнуть» эту ношу на открытом рынке. Чего она стоит, эта ноша? Будь то фарфоровый чайник или тяжелая болезнь позвоночника. Будь то сокровище или бесполезный хлам.
Затем, извините, ваши семь минут истекли.
В банкетном зале отеля, в кабинках, отделенных друг от друга шторками, один человек сидит с бесстрастным лицом, в то время как другой до полного изнеможения изливает перед ним душу. В каком-то смысле все это сильно напоминает бордель. Пассивному слушателю платят за то, что он на семь минут отдает себя гостю. Активный рассказчик платит за то, чтобы его выслушали. Он желает оставить свой след, воспоминание о себе, неизменно надеясь на то, что этого следа окажется достаточно, чтобы тот укоренился и пророс чем-то значительным. Превратился в книгу. В ребенка. В наследника твоего сюжета, который унесет твое имя в будущее. Однако тот, кто слушает, наслушался подобных историй в избытке. Он сыт ими по горло. Он вежлив, но ему явно скучно. Его трудно чем-либо поразить. Тебе даются целых семь минут, чтобы воспарить, так сказать, орлом, однако предложенная тебе девочка поглядывает на часы, думая о том, чем бы перекусить в обеденный перерыв или как потратить заработанные денежки. А затем…
Затем, извините, ваши семь минут истекли.
Вот история вашей жизни, уложившаяся всего в два часа. То, как вы родились, как ваша мать стала зарабатывать на жизнь на заднем сиденье такси, – это всего лишь что-то вроде увертюры. Потеря девственности – кульминация первого акта. Зависимость от болеутоляющих таблеток – основа второго акта. Результаты вашей биопсии – откровение третьего акта. Лорен Бэколл прекрасно смотрелась бы в роли вашей бабушки, а Уильям Мейси – вашего отца. Режиссером мог бы быть Питер Джексон или Роман Полански.
Это – ваша жизнь, правда, слегка переработанная. Втиснутая в прокрустово ложе хорошего сценария. Истолкованная в соответствии с моделью успешного кассового кинохита. Поэтому неудивительно, что вы начинаете каждый следующий день своей жизни рассматривать с точки зрения нового сюжета. Музыка превращается для вас исключительно в звуковую дорожку. Процесс одевания становится выбором маскарадного костюма. Обычные разговоры становятся диалогами. Технология пересказа историй обретает роль языка, который помогает запомнить события жизни. Для понимания самих себя.
Мы рассматриваем нашу жизнь в понятиях повествовательных условностей. Наши женитьбы становятся сиквелами. Наше детство – своего рода приквелом. Наши дети – побочными продуктами.
Задумайтесь о том, как быстро люди каждый день начинают произносить фразы типа «забыл напрочь» или «совсем из головы вылетело». Или их воспоминания перескакивают как ускоренная перемотка магнитофонной ленты… Ускоренно, рывком возвращаются обратно… Мечты – как киноэпизоды… Список участников…
Затем, извините, ваши семь минут истекли.
Следующие семь минут стоят двадцать, тридцать или пятьдесят долларов. Вы платите за следующую попытку подсоединиться к огромному окружающему миру. За продажу своей истории. За то, чтобы несчастье обратить в большие деньги. Аванс за книгу или гонорар за право экранизации.
