Прощание с телом - Коровин Сергей Иванович (книги бесплатно полные версии TXT) 📗
Как я и рассчитал, интерьер моего номера был зеркальным отражением соседнего, то есть наши постели располагались голова к голове, ванна стояла к ванне, горшок к горшку и так далее. Оказавшись в своих апартаментах, я первым делом на цыпочках подобрался к стене и приложил ухо. Потом, стараясь не скрипнуть дверью, прокрался в ванную и все обследовал, не зажигая лампочки, но практически ничего нужного не нашел, нигде не пробивался свет, не было слышно ни звука, только у меня внутри сердце гулко стучало об ребра. Мне было трудно представить себе отчет в своих действиях, я их мог объяснить только тем, что меня неудержимо тянет к ней, и со смешанным чувством досады и благоговения смотрел на разделяющую нас переборку и репродукцию в деревянной рамке — сопротивляться этому влечению не представлялось возможным. И я подумал: если бы она жила в этом номере, то я бы ничего не увидел, здесь форточка с другой стороны, а у кровати — шторы до самой стены. И ничего бы не узнал. Черт побери, почему я раньше ее избегал? Сколько сталкивались в городе… Наверно, потому что с Жирным водилась, а я и его избегал; потому что она была просто чужой, как те бабы, которые ходят мимо, и все пялятся им на задницы, или те, что заходят в кабинет, или где-нибудь привяжутся с какой-нибудь дурью и строят из себя неизвестно что. И еще, потому что раньше не видел, как блестит у нее слюнка на подбородке, когда она мотает головой в сладостном изнеможении; не понимал, что она беззащитна. Впрочем, едва ли она избавится от страхов, если за ней подсматривать через дырку и спускать себе в штаны.
А о Кольке с Анькой, равно как и об остальных обстоятельствах, я тогда напрочь забыл, потому что повторял одно и то же, приколовшись: «И этой светлой жизни тьма до капли вместилась в рюмку узкую пупка», пока мне и вправду не захотелось ощутить какую-нибудь рюмку, а еще лучше — холодную тяжелую кружку. За стенкой было по-прежнему тихо. Я обнаружил, что в поэтическом угаре машинально достал папку с рукописями и разложил на столе. Между тем за желтыми шторами солнце уже поднялось к полудню. До обеденного гонга, или горна — интересно, чем тут теперь призывают на обед? — оставалось еще какое-то время, и я, здраво рассудив, что если она проспала завтрак, то уж до обеда-то никуда не денется, решил пойти поискать бар.
Но в тот момент, когда я уже завязывал шнурки, кто-то повернул ручку двери, и она немного приоткрылась. Я увидел знакомую майку и шорты. Она протиснулась в эту щель почему-то задом наперед, наверно, кого-то еще высматривая в коридоре, тщательно закрыла дверь, опустила на пол желтую пляжную кошелку, повернулась ко мне, на мгновение замерла с вытаращенными глазами, запустила пальцы в волосы и взвизгнула не своим голосом: «И-и-и-и-и-и-и-и-и! — дернула к себе дверь, хотя та открывалась наружу, шарахнулась в стенной шкаф, в ванную, но и туда почему-то не попала, потом у нее от отчаяния подкосились ноги, она опустилась на ковер, съежилась в углу, закрыла лицо руками и запричитала: — Не трогайте меня, уходите, пожалуйста, я вас очень прошу, не надо меня… умоляю, не надо…» «Господи, что случилось? — удивился я. — Вы, что, Ирина, меня не узнаете?»
«Не подходи ко мне! — закричала она. — Уходи немедленно, убирайся прочь! Сейчас же!»
Значит, узнала, подумал я и совершенно инстинктивно шагнул к ней, мне хотелось погладить ее по головке, успокоить, прижать к себе, но она выставила вперед ладошку и заорала: «Не прикасайся ко мне! Выйди и закрой дверь!»
«Ладно, — сказал я, — я уйду, но это, вообще-то, мой номер. Если сочтете возможным что-нибудь мне сказать, то я буду в баре». И подумал: как трудно быть нежным.
Устройство заведения я приблизительно помнил: когда-то на втором этаже в доме под шпилем стоял бильярдный стол. Туда можно было попасть из библиотеки, где мы читали Сабанеева, Татищева, Ключевского, например, про Петра: «Пьют, бывало, до тех пор, пока генерал-адмирал старик Апраксин начнет плакать-разливаться горючими слезами, что вот он на старости лет остался сиротою круглым, без отца, без матери» и тому подобное. Или разглядывали на вклейках в старинной энциклопедии медуз, морских звезд, млекопитающих семейства псовых, соцветия, знакомились с устройством крематория, паровой машины, сепаратора молока. Новых книжек было мало, скорей всего в собрание, оставшееся от довоенных хозяев, пионервожатые в последний момент пожертвовали собственные «Приключения майора Пронина», «Тихий Дон», «Огонёк» и «Веселые картинки». Но больше всего нам нравился двухтомник Плосса с картинками, изображавшими женщин разных народов в национальных костюмах и без, сзади и спереди. Теперь в бильярдной появились пивные краны и высокие табуреты.
Она ворвалась, как ветер, я даже не успел ополовинить желанную кружку На ней было чудное летнее платьице, под мышкой она сжимала все ту же тростниковую кошелку.
«Лодейников, что тут делаешь, идиот? — зашипела она, оглядываясь на стойку, за которой маячила все та же Линда. — Что это значит? Как ты тут оказался?»
Что я мог ей ответить? С одной стороны, разумеется, нельзя было раскрывать наши карты, а с другой — у меня язык не поворачивался наврать ей, поэтому я только пробормотал, что приехал порыбачить, что моя дача занята — она же действительно занята, я, правда, не сказал кем — и мне приходится жить в пансионате.
«Ой, как ты меня напугал», — сказала наконец она, и мы мирно разговорились. Я держался как джентльмен, но она потом мне призналась, что выглядел я довольно отталкивающе: весь какой-то помятый, липкий, омерзительно вонял пивом и нес несусветную ерунду про эту бильярдную, про стол, который когда-то принадлежал маршалу Пилсудскому, про пионерский лагерь, про какие-то стеклянные шары, про угря, про судаков и миноги, но она, как выяснилось впоследствии, ничего не понимала и не знала, куда от меня деваться, а меня, видно, понесло. Машинально я выпил за разговорами кружки три.
Когда мы спустились к обеду, я взялся за ней ухаживать, положил ей салат из груш, авокадо и дыни, яйца в мешочек, выбрал кусочек жареного молочного поросенка, а к нему моченой брусники и ложечку грибов, жареных баклажан, картофеля в молоке, немного поколебавшись, я решил предложить ей еще ломтик семги с майонезом и бокал мёрфиса — неотразимый удар. Это была настоящая атака, которая произвела на нее сильное впечатление, так, во всяком случае, мне казалось, мне и в голову не приходило, что изумление на ее лице происходит вовсе не от симфонии вкуса на языке, а оттого, что я, чавкая, пожираю тушеную кислую капусту с горохом и свиными ножками, шумно прихлебываю туборг, ни на секунду не прекращая разговаривать с полным ртом. Ну, это, похмельная эйфория, это оттого, что мне хотелось наполнять ее удовольствиями. А потом мы пошли гулять.
— С тобой надо было что-то делать, — объяснила моя птичка. — Я была готова сквозь землю провалиться. Эти лесбиянки смотрели на нас вот такими глазами, особенно, когда ты принялся хватать меня под столом.
Теперь-то я представляю ее отчаяние, но тогда я был в ударе и собрался показать ей скульптурную группу «Квартет»: с нами в баню ходил один приятель — теперь он в Филадельфийском симфоническом оркестре — ну вылитый козел с альтом, да и обезьяна мне тоже напоминала одну бабу из первых скрипок Заслуженного коллектива, которая жила на канале Грибоедова (Боже, когда это было!); я тут же вспомнил про дачу Мравинского, про мемориальную доску на месте дома Направника, мне просто захотелось поделиться духовным богатством, а она уверяет, что я затащил ее в кусты, прямо напротив входа, и изнасиловал.
Ну, не знаю, как можно такое вообразить? Там, между алебастровыми уродами, помещалась заплеванная площадочка — два на два, засыпанная пивными пробками и окурками, и лавочка, где мы впервые стали близки. Это как-то внезапно случилось. Я только вдохнул ее волосы и сразу потерял сознание. Она описывала это так, что я схватил ее сзади и стал лапать везде, слюнявить шею и кусать мочку уха. Нет, на самом деле я ее нежно обнял, а когда она почувствовала, что ей упирается в попку, то сама склонила головку, чтобы я смог дотронуться губами до ее шейки и ямочки. А потом, словно желая убедиться, что ее не надули, скользнула ладошкой за спину, бесстрашно прижала ее спереди к моим шортам и слегка покачала головой, очевидно, в знак восхищения.
