Гомосек - Берроуз Уильям Сьюард (книги без регистрации бесплатно полностью .TXT) 📗
Кочен встал. Ли тоже моментально вскочил:
– Да сядь ты уже на свою задницу, или что от нее осталось, пока ты на флоте служил.
– Мне надо идти.
– Жареный петух клюнул?
– Я серьезно. Я и так слишком часто в последнее время отлучаюсь. Моя старуха…
Ли его уже не слушал. Мимо заведения прошел Аллертон и заглянул внутрь. Ли он не поприветствовал – лишь притормозил на секунду и пошел дальше. "Я был в тени, – подумал Ли, – и он меня с улицы не заметил". Ли не обратил внимания, как смылся Кочен.
Поддавшись порыву, он выскочил на улицу. Аллертон не успел далеко отойти – полквартала, не больше. Ли нагнал его. Аллертон обернулся и удивленно поднял брови – прямые и черные, как мазки кисти. Он не просто удивился – встревожился, поскольку сомневался в нормальности Ли. А тот отчаянно импровизировал.
– Я просто хотел тебе сказать: некоторое время назад в "Лолу" заходила Мэри, просила тебе передать, что немного позже, часов в пять, она будет в "Эй, на борту!". – Отчасти это было правдой. Мэри действительно заходила в "Лолу" и спрашивала Ли, не видел ли он Аллертона.
У Аллертона отлегло от сердца.
– О, спасибо, – ответил он вполне тепло. – А ты там вечером будешь?
– Да, наверное. – Ли кивнул и улыбнулся, а потом быстро пошел прочь.
Ли вышел из дому в "Эй, на борту!" около пяти. Аллертон уже сидел у стойки. Ли сел рядом, заказал выпить и повернулся к нему с небрежным приветствием, точно давно и тесно знакомы. Аллертон механически ответил, не успев понять, что Ли как-то удалось укрепиться в собственной фамильярности. Он же до этого твердо решил держаться от него подальше. У Аллертона был талант игнорировать людей, но выбивать кого-то с заранее занятых позиций он не умел.
Ли заговорил – небрежно, без претензий и разумно, с суховатым юморком. Постепенно впечатление Аллертона о том, что он – тип со странностями и нежеланный, развеивалось. Когда пришла Мэри, Ли встретил ее с нетвердой старорежимной галантностью, откланялся и оставил эту парочку играть в шахматы.
– Кто это? – спросила Мэри, когда Ли вышел наружу.
– Понятия не имею, – ответил Аллертон. Встречал он Ли раньше или нет, Аллертон не был уверен. В студенческой среде не принято формально знакомиться. И студент ли он вообще? На занятиях Аллертон его ни разу не видел. Нет ничего необычного в том, что разговариваешь с совершенно незнакомым человеком, но от Ли Аллертону становилось не по себе. И, тем не менее, он казался смутно знакомым. Когда Ли говорил, создавалось ощущение, что он имеет в виду гораздо больше, чем произносит. Какое-нибудь особо подчеркнутое слово или приветствие намекало на некую долгую дружбу в каком-то ином месте и времени. Точно Ли пытался сказать: "Уж ты-то понимаешь, о чем я. Ты-то помнишь".
Аллертон раздраженно пожал плечами и принялся расставлять фигуры на доске. Он походил на капризного ребенка, не понимающего, почему у него вдруг испортилось настроение. Через несколько минут игры вернулась его обычная безмятежность, и он начал мычать что-то себе под нос.
Ли вернулся в "Эй, на борту!" уже после полуночи. У стойки кипятились выпивохи – они орали так, точно все вокруг оглохли. Аллертон стоял с краю, явно не в силах сделать так, чтобы его услышали. Он тепло поздоровался с Ли, подтолкнул его к стойке и вынырнул из толпы с двумя стаканами рома с колой.
– Давай сядем вон там, – предложил он.
Аллертон был пьян. Глаза подернулись лиловым, зрачки расширились. Он тараторил очень быстро – высоким, тонким голосом, жутким бестелесным голосом ребенка. Ли никогда раньше не слышал, чтобы Аллертон так разговаривал. Будто медиумом овладел какой-то дух. Мальчишка был нечеловечески весел и невинен.
Аллертон рассказывал о том, как служил в контрразведке в Германии. Информатор кормил их департамент липой.
– А как вы проверяли точность информации? – спросил Ли. – Откуда вы знали, что девяносто процентов того, что они вам выкладывает, – не туфта?
– В том-то и дело, что не знали, потому нас так часто и подставляли. Мы, конечно, проверяли всю информацию по другим источникам, да и штатные агенты у нас были. Большинство наших информаторов давали нам какую-то часть липы, но один тип сочинял сам всё. Заставил наших агентов искать целую воображаемую сеть русских шпионов. И вот наконец приходит рапорт из Франкфурта – все это херня на постном масле. А он нет чтобы сразу из города свалить, пока мы проверить не успели, – приходит снова с добавкой.
Ну, мы к этому моменту говна от него уже наелись. Запираем его в погреб. Там довольно холодно и неуютно, но больше для него мы ничего сделать не могли. С пленными очень деликатно нужно обходиться. Он нам чистосердечные признания только так на машинке отщелкивал, такие огромные портянки.
История явно восхищала Аллертона, и, рассказывая ее, он не переставал хихикать. Ли поразился такому сочетанию разумности и обаятельной детской непосредственности. Теперь Аллертон держался дружелюбно, не сдерживался, не защищался – как дитя, которому никогда не делали больно. Он пустился в следующую историю.
Ли любовался его тонкими руками, красивыми лиловыми глазами, возбужденным румянцем на мальчишеском лице. Его воображаемая рука потянулась к Аллертону с такой силой, что тот наверняка почувствовал, как пальцы из эктоплазмы ласкают его ухо, как призрачный большой палец гладит его по бровям, отбрасывает челку со лба. Вот руки Ли пробегают по его ребрам, гладят живот. Легкие Ли болезненно заныли от страстного желания. Рот приоткрылся, в полуоскале изумленного зверя сверкнули зубы. Ли облизнулся.
Депрессия ему не нравилась. Ограниченность собственных желаний напоминала прутья клетки, цепь с ошейником. Это он научился понимать после многих дней и лет, как понимают животные – цепь не пускает, решетки не поддаются. Он никогда не уступал – всегда выглядывал сквозь невидимые прутья, бдительно, вечно настороже, дожидаясь, когда сторож забудет запереть дверцу, перетрется ошейник, прут клетки выскочит из гнезда… страдая без отчаянья и смирения.
– Я подхожу к двери, а у него ветка в зубах, – говорил между тем Аллертон.
Ли не слушал его.
– Ветка в зубах? – переспросил он, затем глупо добавил: – И большая ветка?
– Фута два в длину. Я говорю ему: отвали, – а он через несколько минут всплывает в окне. Я кидаю в него стулом, а он с балкона прыгает во двор. Футов восемнадцать высота. Очень проворный. Почти нечеловечески. Жуть какая-то – потому я в него стулом и кинул. Испугался. Мы потом прикинули, что это он нарочно, чтобы от армии откосить.
– А как он выглядел? – спросил Ли.
– Выглядел? Да я точно не помню. Лет восемнадцати. Чистенький такой парнишка. Мы вылили на него ведерко холодной воды и бросили внизу на нары отходить. Он начал колобродить, но ничего не говорил. И мы решили, что с него и такого наказания хватит. А на следующий день его, кажется, в госпиталь увезли.
– Воспаление легких?
– Не знаю. Может, и не надо было водой его окатывать.
Ли расстался с Аллертоном у дверей его дома.
– Тебе сюда? – спросил он.
– Да, у меня тут койка.
Ли пожелал ему спокойной ночи и пошел домой.
После этого Ли каждый день в пять встречался с Аллертоном в "Эй, на борту!". У Аллертона было много друзей старше его , и Ли он всегда встречал с радостью. У Ли имелись в запасе номера выступлений, которых Аллертон никогда не слышал. Но иногда тот чувствовал, что Ли на него давит – точно само присутствие Ли отталкивало от него все остальное. И он думал, что видится с Ли слишком часто.
Аллертон терпеть не мог обязательств, он ни разу в жизни не был влюблен, не имел близких друзей. И теперь он вынужден был задать себе вопрос: "Чего он от меня хочет?". Ему не пришло в голову, что Ли – пидор, поскольку педерастия у него ассоциировалась с какой-то неприкрытой женственностью. В конце концов, он решил, что Ли ценит в нем благодарного слушателя.
