Я, мои друзья и героин - Фельшериноу Кристина (читать книги бесплатно полностью .txt) 📗
Страшней всего было подниматься наверх по обледеневшим каменным ступенькам и плитам. Падая, мы набивали синяки и шишки, а для тех, кому особенно не везло, прогулка заканчивалась в больнице – сотрясение мозга.
* * *
Шло время, Гропиусштадт развивался совершенствовался и становился всё безупречнее и безупречнее. Когда мы только въехали, замечательное модельное поселение было ещё не совсем, так сказать, готово. В маленьких экскурсиях, которые мы предприняли, ещё можно было добраться до настоящих райских местечек, окружавших нашу клоаку; там было ещё не «безупречно».
Красивее всего было около стены, которая проходила неподалеку от нас. Там была такая полоска земли, мы называли ее просто «лесок» или «ничейная земля», где-то двадцать метров в ширину и полтора километра в длину. Деревья, кусты, трава в человеческий рост высотой, старые брёвна, болотца, в общем, – настоящие тропики!
Мы лазили там, играли в прятки, жгли костры, жарили картошку и чувствовали себя исследователями, каждый день открывающими доселе неизвестную часть древнего мира.
Но ничто не вечно под луной! Они как-то пронюхали о том, что дети из Гропиусштадта играют там и им это нравится, по-видимому. Ну, куда же это годятся?! В мгновение ока прибывшая зондеркоманда навела полный порядок.
Начали они с того, что развесили повсюду запрещающие таблички. Не успели мы и оглянуться, как уже практически всё было строго запрещено: кататься на велосипеде, лазить по деревьям, водить собак без поводка, – далее по списку. Полицейским, слонявшимся там без дела, было вменено в обязанность контролировать соблюдение указаний запретдосок. Вдобавок, наша «ничейная земля» внезапно стала «зоной охраны редких птиц». Позже они разбили там свалку. Старую мусорную гору, где мы часто гуляли с нашими собаками, быстро окружили колючей проволокой, а потом ещё и дополнительно обезопасили высоким забором, прежде чем начать строить там ресторан.
Наступление продолжалось по всем фронтам. Очень красивыми были поляпустыри. Деревья там были уже давно вырублены, оставалась только рожь и васильки, крапива и мак и сорняки, в зарослях которых человек утопал с головой.
Пустыри выкупил город, чтобы выстроить там настоящий развлекательный центр.
Кусочек за кусочком они были озаборены. По одной стороне пустырей расширялся ипподром, на другой построили теннисный корт, и всё – мест, куда мы могли бы бежать из наших коробок, больше не оставалось.
* * *
Нам с сестрой ещё повезло, мы ведь немного подрабатывали и катались на ипподроме. Вначале ещё можно было выезжать с него и кататься где угодно по окрестностям, но потом на всех дорожках езда была запрещена. Взамен, впрочем, были организованы специальные дорожки для верховой езды, красиво посыпанные песочком – всё как полагается! Денег-то они не жалели! Но дорожки эти почему-то были проложены строго параллельно железнодорожным путям. Между забором и рельсами было оставлено пространство шириной ровно в две лошади, и вот там-то теперь и можно было раскатывать в свое удовольствие! Товарняки, груженные углем, на всех парах грохотали мимо. Ну нет таких лошадей, которые бы сохраняли присутствие духа при виде товарного состава, пролетающего в двух метрах! И наши лошади при виде поезда, как правило, просто удирали со всех четырёх ног. Можно было только молиться, что кобыла не полетит прямо под поезд!
А всё-таки, мне было лучше всех – у меня ведь были свои животные! Иногда я брала и выносила своих мышек погулять в песочнице на площадке. Табличка с правилами пользования песочницей ничего против мышей не имела, по крайней мере там не стояло, мол, «мыши категорически запрещены»! Мы строили мышкам ходы и норки в песке, и они у нас там бегали.
Как-то раз одна мышка убежала в траву, на которую нам не разрешалось ступать.
Мы её так больше и не нашли. Я очень расстроилась и только утешала себя мыслью, что на природе ей должно быть всё-таки намного лучше чем в клетке.
Как назло, вечером этого же дня папа зашёл в детскую, посмотрел в мышиную клетку, и тихо спросил: «Так, а почему там только две? Где третья мышь?» Я не предчувствовала ничего дурного, никаких там несчастий, когда он так странно спросил. Отец ведь никогда не любил мышей, и всё время говорил мне, что я должна их отдать. Ну я и сказала ему сдуру, что одна мышка убежала у меня на площадке!
Отец глянул на меня как на сумасшедшую. Я поняла, что сейчас как раз доживаю свои последние минуты. Он заорал, как резаный, и пошёл лупить меня. Я съежилась на кровати, просто не могла никуда с неё сунуться, а он бил меня и бил, не переставая. Он ещё никогда так не избивал меня, я думала, что всё – не жилец я на этом свете, он снимет с меня всю кожу! Когда он внезапно переключился на мою сестру, я подышала две секунды и инстинктивно подобралась поближе к окну.
Думаю, я бы выпрыгнула вниз с одиннадцатого этажа, но отец схватил меня и швырнул обратно в кровать.
Все это время мама, – я-то не видела, – плача, стояла в дверях. Я увидела её, только когда она вдруг оказалась между мной и отцом и бросилась на него с кулаками. Тут он обезумел совершенно! Он ударил её, она упала на пол, а он продолжал избивать ее ногами. Вдруг я испугалась за мать больше, чем за себя. Мама бросилась в ванную и попыталась закрыть за собой дверь, но он крепко схватил её за волосы и влетел в ванную вслед ней. В ванной, как обычно каждый вечер, замачивалось белье, – тогда нам не хватало на стиральную машину. Я видела, как отец окунул её с головой в полную ванну. Как-то она освободилась. Я не знаю, он её выпустил или она сама вырвалась, не знаю…
Отец, бледный как смерть, исчез в гостиной. Мама подошла к гардеробу, надела пальто… И, не слова не говоря, ушла.
Это был, пожалуй, самый страшный момент во всей моей жизни, когда мама вот так просто, молча, взяла и ушла, бросив нас с сестрой одних. Я только подумала, что вот отец сейчас вернется и пойдет бить нас по новой. Но в гостиной всё было тихо.
Потом включился телевизор…
* * *
Я взяла сестру ко мне в постель, и мы лежали, обнявшись и затаив дыхание. Ей нужно было в туалет, но она боялась выйти из комнаты и только дрожала. Наконец, я взяла её за руку и отвела в туалет. Отец буркнул нам из гостиной «спокойной ночи».
На следующее утро нас никто не будил. В школу мы не пошли. Мама вернулась ещё до полудня. Не объясняя ничего, она упаковала кое-какие вещи, засунула Петера, нашего кота, в сумку и сказала мне, чтобы я взяла Аякса на поводок. И мы пошли к метро. Несколько следующих дней прожили у маминой подруги по работе в её маленькой квартире. Мама сказала нам только, что хочет развестись.
Эта подружкина квартира была слишком мала для меня, мамы, моей сестры, кота и собаки. Через неделю подруга начала заметно напрягаться. Мама вновь собрала наши шмотки, мы взяли животных, ну и да, – таки поехали обратно в Гропиусштадт, а что делать!
Отец вернулся домой, как раз когда мы с сестрой сидели в ванной. Он зашел к нам и таким нормальным тоном, как будто ничего и не произошло, сказал: «А чего вы-то ушли тогда, а? Вам-то не надо было уходить куда-то, спать у чужих – бред какой-то!
Мы и втроем поладили бы отлично!» Мы с сестрой только тупо переглянулись между собой. Вечером отец вёл себя так, как то никакой мамы, не то что в квартире, – на целом свете не существовало! Потом он вообще стал смотреть сквозь нас, совершенно нас не замечая, разве что аккуратно обходил нас в коридоре. Всё, – больше он не сказал ни слова! И это было даже хуже всех побоев, вместе взятых…
Да, больше отец никогда не бил меня. Но то, что вёл себя с нами как посторонний, было ужасно. Только теперь я ощутила, как дорог он был мне. Он же был моим отцом! Я никогда его не ненавидела, только боялась. Я же всегда гордилась им, гордилась, потому что он любил животных, потому что у него была такая мощная машина – «Порше 62». А теперь он уже не был мне отцом и продолжал жить с нами в одной маленькой квартире. Ну а потом случилось страшное: Аякс заболел грыжей и умер, и в целом мире не нашлось никого, кто меня утешил. Мама была слишком занята собой и разводом. Она много плакала, не смеялась теперь вообще, а я чувствовала себя совершенно одинокой.
