Пустоид - Хелл Ричард (лучшие бесплатные книги TXT) 📗

— О Боже. Давай посмотрим. Живой человек. Кто знает? Я знаю, —говорит Рот. — Я знаю, кто эта старуха — На хуй теории и домыслы! Кто-то сидит у тебя в шкафу! Никто ничего не знает. Ты знаешь лишь то, что ешь. [13] Я ем то, что сплевываю. Я все это знаю вдоль и поперек. Знаю свою плевашку. Знаю свою мордашку. Двое людей не проглотят друг друга. Плюй себе в рот, положи на собственное дерьмо, но, послушай, тебя засудили. И меня засудили. Я не виновен! Я не виновен! Ты считаешь, что ты не виновен. Но ты осужден с рождения. Ты так старался, приложил столько усилий, «Господи Боже, дай мне дотянуться до стакана, о-о, мои мышцы, проклятое притяжение, дьявол, всего лишь глоток, мне так хочется пить», старый хромой сморчок, вялый и беспристрастный, как вонючий кусок кишки. Я люблю тебя, я твой слуга. — Рот работает посыльным и помогает по дому двум старым беспомощным гомосекам по имени Стэнли и Гэри. — Пошлите меня в аптеку за вкусным алказельтцером. Хм, вы только взгляните на эти парковетры, то есть, на паркометры, польские цветы в моем дурацком тряпье, нда, незнакомцы в ночи, привязчивая мелодия звучит, а я полирую шесты, [14] я так их люблю, гладкие металлические цилиндры, а на них сверху — доза, хм (переглядываемся), сверху — доза, тоненькая струя — вовне и внутрь — нектар! К черту алказельтцер. Нет, мне нужно все сделать. Здесь так жарко. Вот бы сейчас оказаться на каком-нибудь французском озере. Нужно добыть алказельтцер для Стэнли и Гэри. Ведьма в шкафу. Меня туда и поместили. Рассматриваю опухоль. Это такая шутка. И ведьма в шкафу — тоже шутка. [15] Мэри, запиши это в свой катехизис. Ты всегда блюешь на шутки. — Да, у тебя беспорядок в мыслях. (Избавься от того парня в темных очках!) Приносим свои извинения, наш диктор теленовостей в последнее время находится под постоянным давлением.

Что ж, Рот совсем ушел в себя — возможно, ты себя отождествляешь с ним, мазохист ист ист ист ист ист ист ист ист. [16]

Позвольте мне извиниться за рассказчика. Похоже, что здесь, в Центральном, все летит под откос. Признаю это утверждение недействительным. Рассказчик в полном порядке.

Рту понравилась книга. Она разрешила ему быть ребенком. Она привлекала, она цепляла. Каждый хочет быть привлекательным. Какое блаженство.

— О Господи.

V

Но в одно жаркое потное утро, он — с сигаретой, выкуренной в одиночестве, смутно сожалея о том, что он малолетний преступник, давя невидимых комаров, тонкие пунктирные линии грязи на шее, усталый, лишенный всяческой агрессивности, и у него на груди вырастает линза. Объектив. Дыра внутри делает снимок, а он думает: «Может, она для того и нужна — дыра». Может такое быть? У всех вампиров в груди есть большое пустое пространство, и они инстинктивно пьют кровь других, чтобы заполнить эту пустоту. Но фотография такая хорошая. И ему так хорошо. «Я не знаю», — подумал он, сидя с холодной лампочкой света в груди, вывернутой снаружи внутрь, и тут раздается стук в дверь. Это президент Чтива-Крива!

— Чтива-Крива! Что ты здесь делаешь в такую рань?!

— Ну, понимаешь, малыш, такое прекрасное утро, вот я и подумал: пройдусь по Бауэри, [17] почеломкаюсь с местными алконавтами. Работа прежде всего!

Президент — такой мелкий шпендель, ростом пять футов и три, ну, от силы четыре дюйма. Короткие курчавые светлые волосы, щетина на морде такая же светлая. Очки в розовой, цвета плоти оправе, которые он носит не каждый раз. Он говорит очень быстро и надеется, что когда-нибудь будет править миром.

— Вот, Артур, это тебе.

— Ой, спасибо! — говорит Рот, забирая маленькую картонную коробку. В коробке — отрывные спички. Чтива-Крива стоит — выжидательно смотрит. Рот вынимает один коробок. Глянцевая оранжевая обложка с надписью алыми буквами. Надпись такая: «Простите, пожалуйста. Не найдется у вас лишней мелочи для Чтива-Крива?»

— Здорово, да? — говорит президент.

— Ага.

— Нет, правда, Артур? Понимаешь, у меня есть еще четыре вида, все разных цветов. Есть, где написано: «Вы уже видели новый „Чтива-Крива“ с Райаном О'Нилом?» По-моему, роскошно, да?

— Да.

— Ладно, я понял. Тебе не нравится.

— Очень нравится.

— Они классные. Правда? В общем, видишь… я — деньги! Я — кинофильмы! Я с Райаном О'Нилом! Все его любят. И деньги тоже все любят. И это еще не все, понимаешь, теперь, когда кто-нибудь будет просить у кого-нибудь денежку — они будут думать обо мне! Я гений. Но если честно, на самом деле, то это вообще ничто. Я подумал, тебе понравится. Они, по-моему, работают. В смысле, дают положительный результат. Я разослал по комплекту Уолтеру Кронкайту, Роду Маккьюену, Дэвиду Боуи, ну и так далее. И каждый раз, когда я иду в ресторан, я оставляю на столике целую кучу.

— Это же классно. Они, правда, хорошие. И симпатичные.

— Да, в общем, смотрю я на эти толпы, на эти потертые массы болельщиков и футболистов и женщин, которые любят лошадей, и я знаю, что им нужен кто-то, кто их понимает. И кто понимает власть. А вот я понимаю женщин, которые любят лошадей, потому что я — лошадь. И мужиков понимаю, которые любят футбол, потому что я сам когда-то играл. Я — такой же, как все, только я это знаю, а они — нет. Да нет, Господи, это я так шучу. Все это знают. У тебя нет, случайно, какого-нибудь желе и арахисового масла? А то эта компания в поддержку, она аппетит возбуждает ужасно.

— Ты же знаешь, у меня здесь вообще не бывает еды, на этой помойке. Есть только хлеб и майонез. Давай, угощайся. И кого ты, вообще, агитируешь? «Эта компания в поддержку, она аппетит возбуждает». Я член кабинета министров.

— Он член кабинета министров! Ты моя совесть! Что бы ты ни сказал, все проходит. А я просто галлюцинация. Маленький снегопад у меня в задней полости рта. Если б не ты, я был бы деревом, пораженным молнией, на необитаемом острове. Я даже не знаю, что было бы, если б не ты! — Кажется, он готов разрыдаться.

Но уже в следующий миг настроение меняется. Как можно вообще доверять словам этого парня? Сейчас он дурак и волшебник, а уже в следующую секунду — жадный до власти политикан. Это напоминает Рту его самого, что еще более отвратительно, потому что он не сомневается, что именно этого президент и добивался. Тем более, что он этого очень не любит — в себе. Это вгоняет его в киношное настроение.

Рот разрывается между желанием сказать: «Ладно, раз я такой весь из себя замечательный, вымой мне ноги» и «Прости меня, мне так жаль. Прости!» Буквально за долю секунды маленький президент был низведен до нуля. Рот снова чувствует пустоту — дыру в груди и желудке.

— Слушай, Чтива-Крива, я сделаю для тебя все. Я в тебя верю.

— Правда? — он в абсолютном восторге, как ребенок.

— Да, — говорит Рот. — Вымой мне ноги.

— Вымыть тебе ноги?.. Кажется, мне пора.

— Нет, правда, Чтива-Крива, тебе надо быть более независимым. Настолько, что ты сможешь вымыть кому-нибудь грязные ноги, и при этом не будешь считать, что тебя унижают, потому что ты выше этого, и он твой друг, и ему не хочется самому, — говорит Рот, узнавая прежний голос. — Тебя это разве волнует? Ты никогда этим не занимался. Может быть, тебе даже понравится.

Рот все думает, не пора ли остановиться. Он смотрит на Чтива в упор с силой, рожденной из знания, что он проводит эксперимент по директиве вышестоящих. И даже более того. Он знает, что весь мир вокруг — мертвый, за исключением его самого и президента. Это был маленький рай с неожиданно представившейся возможностью сделаться розовым в мыльно радужной подсветке.

— Ты, правда, хочешь, чтобы я тебе вымыл ноги?

— Да, — говорит Рот, не в силах придумать, как лучше всего разрешить ситуацию. Все стало ясно, две птицы в небе, и больше не было ничего, только это.