Сердца четырех - Сорокин Владимир Георгиевич (читать книги без .txt) 📗
— А кто ж? — повернулся к нему Люсик. — КГБ, что ль?
— И не КГБ.
— А кто ж це був?
— Потом, все потом, — устало махнул Ребров.
— Ну, тогда поехали, — Марик подошел к лошадям.
Проводница упала на колени:
— Дорогие, родненькие мои, отпустите! Я же ничего вам не сделала, я и не знаю ничего! Они ж мне не сказали — кто они и откуда, вошли и пистолет наставили! Отпустите!
Она зарыдала.
— А ну лезь в сани, коза! — пнул ее Микола.
— Вы же меня убьете! Ребята, милые! Не надо! Я вам денег пришлю! Отпустите, не убивайте! Я ребенка жду!
— Кому ты нужна — убивать тебя! — усмехнулся Марик, снимая одеяло с лошадиной спины. — Мы баб не убиваем. Поебем слегка, да отпустим. Ребенка не заденем. Садись, не тяни резину.
Рыдающая проводница села в сани. Рядом с ней сели Марик, Ольга с Сережей и Ребров с жидкой матерью. Остальные, подхватив багаж, разместились на вторых, более просторных санях.
— Вить, езжай первым, — Марик разобрал мерзлые вожжи, дернул, лошадь потянула сани влево.
— Н-но! — Витя стегнул лошадь вожжами, сани со скрипом выехали на недавно проложенную колею. — Слышь, там в низине снегу навалило, я через камень ехал.
— Один хрен, — Марик обмотал низ лица шарфом, набросил на ноги одеяло, — давай через камень. Поехали. Колея петляла меж деревьев, лошади тащили сани, увязая по колени в снегу.
Луна вышла из-за облаков и осветила старый заснеженный хвойный лес.
— Долго ехать? — спросил Ребров.
— Часа три, — ответил Марик, сдвигая шарф. — Тайгу проедем, потом нормальная дорога пойдет.
Минут сорок ехали молча за переполненными санями Вити, где шел непрерывный оживленный разговор. Зажатая между Ольгой и Ребровым проводница периодически начинала плакать, потом затихала. Впереди лес пересекли столбы с натянутой колючей проволокой.
— Это что? Лагерь? — спросила Ольга.
— Там написано, — усмехнулся Марик, поднимая воротник.
Подъехали ближе. На столбах виднелись одинаковые металлические щитки:
Сани проехали меж двух столбов с перекушенной и обмотанной вокруг них проволокой.
— А тут правда опасно для жизни? — спросил Сережа.
— Зимой не опасно, — Марик закурил.
— А почему?
— По кочану! — быстро ответил Ребров. — По витишгу.
Сережа замолчал. Ольга обняла его, прижала к себе и надвинула ему шапку на глаза:
— Спи, младенец мой прекрасный.
— Сама ты спи! — пробурчал Сережа.
Спустились с сопки и выехали на широкую, заваленную снегом дорогу с еле заметными следами саней.
— Це не дуже поганый шлях! — крикнул Микола. — Марик, догоняй!
Витя свистнул, стегнул лошадь, она тяжело потрусила по снегу. Марик стегнул свою, сани дернулись, лошадь побежала.
Дорога пролегала по краю большой сопки, рядом с ней тянулись сильно покосившиеся и попадавшие телеграфные столбы с порванной, спутавшейся проволокой. Луна светила ярко.
— Машины тут не ходят? — спросила Ольга, подмигнув Реброву.
— Двадцать семь лет, — ответил Марик.
— У меня рука болит! Я умру! Мне же нужно в больницу! — зарыдала проводница.
— Кровь течет? — Ольга помогла ей вынуть раненую руку из-за пазухи железнодорожной шинели. Белая материя почти вся пропиталась кровью.
— Я ее не чувствую! Она как немая! — плаката девушка.
— Да не ной ты, скоро доедем, — Марик ежась, сплюнул окурок, — у нас доктор лучше любой больницы.
— Давай еще шарфом перетянем у локтя, — Ольга сняла свой шарф и стала перевязывать ей руку.
Дважды дорогу перегораживали глубокие рвы, которые приходилось объезжать по лесу.
— Вот так, Оля! — Марик вел лошадь под уздцы, помогая ей выбраться из снега. — А под Козулькой вообще все перепахано, пешком по пройдешь. Два ряда колючки…
Проехали еще километров 25, дорога обогнула крутую сопку и сползла в широкую долину, почти все пространство которой занимал покинутый город.
— А ну, Лена, поссы с колена! — крикнул Витя, вытянув лошадь вожжами. Сани понеслись под гору. Микола засвистал. Марик стал нахлестывать свою лошадь, поспевая за ними. Проехали скопище ржавой заснеженной техники, обогнули развалившийся и проросший ельником кинотеатр «Саяны» и покатили по улице Чехова. По краям улицы тянулись трехэтажные кирпичные дома с выбитыми окнами и провалившимися крышами. Здание магазина утопало в елках и кустах; сквозь крышу стоящего возле него автобуса рос кедр. Свернули налево и поехали по широкой улице Ленина.
— А как этот город назывался? — спросит Сережа.
— Как и река. Чулым — Марик снял с лица шарф. — Повезло вам, господа, с попутным ветром. Если б с сопок потянуло — пиздец. Пришлось бы Скобе нас из саней ломами выковыривать.
Подъехали к пятиэтажному зданию горкома партии, Микола свистнул. Дубовые створы главного подъезда отворотись, из проема вышел человек в пальто, шляпе и с двустволкой:
— Але, але и он замерз. Как спичечки.
Не обращая на него внимания, Витя и Марик спрыгнули с саней, взяли лошадей под уздцы и ввели в вестибюль горкома.
— Делали-о вон как, — усмехнулся человек в шляпе, запирая дверь на засов, — але, але и ладно.
В мерзлом вестибюле горели две керосиновые лампы.
Выбрались из саней, стали снимать багаж.
— Воды согрел? — спросил Марик человека в шляпе.
— Воды согрел, воды согрел, воды согрел, — он стал распрягать лошадь.
— Ой! Спину не разогнешь! — потянулся Витя.
— А это что такое? — Сережа подошел к вахтерскому столу, на котором лежал мертвый заяц размером со свинью. Горбатая спина зайца была покрыта шишкообразными наростами, темная от крови морда щерилась желтыми передними зубами.
— Дары природы. Саблезубый заяц, — кашлянул Марик, подхватывая мешок. — Толяп, ты не перекармливай.
— Корми, корми, а все равно — але, — человек в шляпе завел лошадь за стойку гардероба, поставил перед ней ведро с водой.
— Знедо не первое! — зашипел Ребров на Ольгу.
— Стерильный! Тоже мне! — фыркнула на него Ольга.
Взяли багаж и спустились в подвал. Марик высветил фонарем стальную дверь, постучал.
