Тридцатая любовь Марины - Сорокин Владимир Георгиевич (книги регистрация онлайн TXT) 📗

— Дурак…

«Надоели все, Господи, как они мне надоели! Провались все пропадом! Никому звонить не буду. А приедут — не открою…»

Чувствуя в себе нарастающую тоску, Марина стала собираться.

Выходя из дома, бросила в мусоропровод остатки планчика…

День в ДК прошел мучительно: болела голова, звуки раздражали, ученики тоже.

Она сорвалась на Нину, пугливого Николая выгнала за плохую домашнюю подготовку, Олегу дала ощутимый подзатыльник, после которого он побледнел и, словно улитка, втянул голову в форменный воротник…

К вечеру стало совсем невмоготу: звуки, свет, слова, лица учеников мелькали, лезли в уши, пульсировали в глазах… Спросив анальгина у Риты, она запила его водой из-под крана и еле доволокла ноги до преподавательской.

Там шло оживленное одевание педагогов, только что закончивших уроки:

— Мариш, привет!

— Ты что такая бледная?

— Перетрудилась, Марин?

— Вот, девочки, что значит творчески к работе относиться!

— Ладно, не приставайте к ней… Марин, что, месячные, да? Дать таблетку?

— Да я дала ей уже, отвалите от нее…

— Ну извини, рыбка…

—А ты б дома посидела, Марин…

Она устало отмахнулась, опускаясь на стул. Женщины веселой гурьбой направились к двери:

— Ну, пока.

— Поправляйся, Марин!

— До свидания…

— До скорого!

— Всего…

Хлопнула дверь, их голоса стали удаляться.

Радуясь наступившей тишине, Марина облегченно вздохнула, потерла пылающие виски ладонями.

Дверь противно заскрипела, впуская кого-то.

«Штоб вы сдохли…» — поморщилась Марина, сжимая зубы.

— Марина Ивановна, добрый вечер! — пророкотал торопливый басок директора.

Его голос показался Марине слишком официальным.

Она подняла голову.

Перед ней стояли трое: улыбающийся круглолицый директор, притихшая девочка лет семи и… Господи, надо же, с ума сойти. Удивительно… Забыв про головную боль, она встала:

— Здравствуйте.

— Вот, Сергей Николаич, это наш лучший педагог Марина Ивановна Алексеева.

— Ну, Александр Петрович, это нескромно, — пробормотала она, разглядывая незнакомца, — «Удивительно».

Директор качнул свое приземистое тело, взмахнул короткопалой ладошкой:

— А это вот, Марин Иванна, новый секретарь парткома нашего завода — Сергей Николаевич Румянцев. И дочка его Танечка. — Очень приятно, — проговорила Марина, все более и более поражаясь сходству. «Да. Вот таким ОН приехал из ссылки тридцать лет назад…»

— Нам тоже очень приятно, — проговорил Сергей Николаевич и наклонился к девочке, — Что ж ты не здороваешься, Таня?

— Здрасьте… — буркнула та, глядя в зашарканный пол.

Директор с ложной оживленностью замахал руками:

— Марин Иванна, вот Танечка хочет заниматься музыкой, девочка способная, а до осени ждать не хочется, я думаю, я все прикидывал тут: или Вас попросить взять, или Королеву. Но у Королевой и так — тринадцать, так может к вам в класс запишем?

— А главное — рядом живем совсем — в двух шагах, — улыбнулся Сергей Николаич, разглядывая Марину.

— Ну конечно возьму, о чем разговор, — ответ но улыбнулась она, — Пусть завтра приходит.

— Вот и замечательно, Сергей Николаич, тогда я побегу, мне на репетицию лететь надо…

— Конечно, конечно, о чем речь…

— Марина Ивановна замечательный работник, она у нас лет семь уже, семь, Мариночка?

— Шесть.

— Вот. Шесть… Ну, я побежал, вы тут обговорите все… До свидания…

— До свидания.

Некоторое время трое оставшихся молча рассматривали друг друга.

— У вас есть инструмент? — первой нарушила тишину Марина.

— Да. Полгода назад купили, — благожелательно качнулась его голова,

— Мы ведь раньше в Орехово-Борисово жили, а здесь только-только въехали.

— А… это в заводской дом, рядом который?

— Да. Шестнадцатиэтажный…

У него были зеленовато-серые глаза, широкий, слегка морщинистый лоб, маленький подбородок с упрямой ямочкой, улыбчивый рот и развал прядей, все тот же развал прядей…

— Это хорошо. И завод рядом, и ДК.

— Да. Мы сначала в музыкальную устроиться хотели, мне предлагали, но потом передумали — далековато. А здесь — в двух шагах…

Сам — широкоплечий, среднего роста. Руки крепкие, большие. Жестикулирует ими. «Господи… а галстук какой смешной…»

— Правильно. У нас народу поменьше, комнаты просторные.

— Я уже заметил.

«Нельзя быть до такой степени похожим. Как его с работы не выгнали!»

Марина улыбнулась.

Он непонимающе заморгал светленькими ресницами и тоже улыбнулся.

— Таня в какую смену учится?

— В первую. Как первоклашке и положено.

— Тогда пусть приходит к… четырем. Да. К четырем. Договорились?

Наклонившись к девочке, Марина взяла ее руку.

Девочка кивнула и снова уставилась в пол.

— Танюш, ну чего ты надулась, как мышка? — в свою очередь наклонился отец и Марина успела заметить как натер ему шею тугой ворот белой рубашки.

— Я не надулась, — тихо и отчетливо проговорила девочка.

— Хочешь заниматься музыкой? — спросила Марина, чувствуя на себе взгляд близких серо-зеленых глаз.

— Хочу…

— Придешь завтра?

— Приду.

— Ну вот и отлично… Пусть приходит. А сейчас, вы извините, мне пора.

— Да мы тоже… Вы далеко живете?

— Очень! — устало рассмеялась Марина, отводя от лица непослушную прядь.

Улыбаясь, он смотрел на нее:

— Что, в области?

— Почти. В Беляево.

— Да. Далековато.

— Ничего. Я привыкла.

На улице шли молча.

Сергей Николаич вел за руку Таню, украдкой посматривая на Марину.

Он был в длинном и широком демисезонном пальто, из-за красного шарфа выглядывал все тот же полосатый галстук.

Марина, не обращая на них внимания, шла, сунув руки в карманы плаща, с трудом переставляя уставшие, свинцом налитые ноги.

Головная боль вернулась, немного мутило и хотелось пить.

Вскоре поравнялись с белой башней шестнадцатиэтажного дома, непонятно как втиснувшегося меж двумя серыми сталинскими крепостями.

— А вот и наш утес, — остановился Сергей Николаич.

— Аааа… понятно… — равнодушно посмотрела Марина и вздохнула.

— Пап, ну я пойду, — решительно освободила руку Таня.

— Иди, иди…

Она побежала к подъезду и скрылась в нем.

— Не заблудится? — спросила Марина.

— Да нет. Мы на третьем живем. Высоко решили не забираться, — пробормотал он, доставая из кармана пальто большой скомканный платок.

— Трехкомнатная?

— Да; — он украдкой вытер нос.

— А вас трое?

— Четверо. Мама еще моя…

Марина кивнула.

Сумерки сплавили дома в сероватую груду, кое-где скрашенную огоньками горящих окон. Сергей Николаич убрал платок.

— Сейчас, как прибежит, так сразу за пианино: бабушка, сыграй вальс. А бабушка сыграет…

— А бабушка сыграет… — тихо проговорила Марина, рассеянно глядя под ноги.

— Балует ее, — вздохнул он, доставая папиросы, — Добрая до предела.

— Добрая до предела, — снова повторила Марина и медленно побрела прочь. Спазм сжал ей горло, губы задрожали и слезы полились по щекам.

Они показались очень холодными, холоднее непрочного, потрескивающего под ногами ледка.

Прижав ладони к лицу, Марина заплакала, ее плечи задрожали.

Сзади подбежал Сергей Николаич:

— Что, что такое? Что с вами?

Голос его был испуганным и удивленным.

Не оборачиваясь и не останавливаясь, Марина замотала головой:

— Ничего… ннничего…

— Марина Ивановна… что случилось?

— Ничего… Отстаньте от меня…

— Ну, погодите… ну что вы… может я вас обидел чем-то?

— Отстаньте, прошу вас… отстаааньте… — всхлипывала она, порываясь идти, но он уже крепко держал ее под локоть, заглядывал в залитое слезами лицо:

— Ну, успокойтесь… пожалуйста… что случилось? А?

— Ничего… Господи… как все тошно…

Она снова заплакала, отворачиваясь, ледок жалобно хрустел у нее под каблучками.

— У вас, может быть, несчастье какое?