После прочтения уничтожить - Цветков Алексей Вячеславович (читать книги без сокращений TXT) 📗
Одновременно другой католик Хуан Селундо издал книгу «Богословие для строителей нового общества», а протестант Мигель Бонино утверждал: «Члены истинной Церкви, истинного Тела Христова — лишь те, кто борется за освобождение». Для него нынешние революции были просто продолжением ветхозаветной борьбы, начатой еще пророком Моисеем. Если инстинкт это «разум природы», то революционная программа – разум наиболее свободной от рабского прошлого части общества.
Даже Че Гевара писал: «Когда христиане вольются в социальную революцию, она станет непобедимой». Дошло до того, что в Никарагуа несколько священников, воспитанных «красным епископом» Полом Шмиту, работали в революционном сандинистском правительстве. Согласно их учению, между членами христианской семьи не может быть коммерческих отношений и нужно просто расширить такой уровень доверия до границ всего общества. Политическим способом такого «расширения» и является революция.
Последние лет двести те, кто планирует изменить мир и самих себя, говорят на языке политики. Политический пафос эпохи Просвещения это выход из границ того, что еще вчера считалось «вечною природой», данной свыше. Просвещение подарило нам новый вид свободы — через познание вещей/событий и уточнение их имен, а главным врагом Просвещения считается «не узнанное господство».
Но прежде, на протяжении тысячелетий, разговоры об изменении жизни велись языком религии. Религиозные авторитеты утверждали, что человек состоит из тела, души и духа. Эти три элемента борются между собой: торжествует то один, то второй, то третий. Так что по этому принципу людей можно разделить на три большие группы.
1. Тело, или иначе «Система». К этому типу относятся те, кто включен в сансару и не отделяет себя от нее. Интеллектуальный уровень и общественное положение таких людей может быть любым: речь вовсе не идет о пресловутом «быдле». Наоборот, телесными людьми укомплектованы как раз нынешние российские элиты. Из них вербуется бюрократический и менеджерский каркас Системы.
Такие люди любят классическое искусство, верят в прогресс, доверяют науке. И наоборот: любые «отклонения», «уродства», «безумие» и «фанатизм» вызывают у них отвращение и даже агрессию. Акцент делается на здоровье, предсказуемости и стабильности. Стратегическая задача — максимальный комфорт для воспроизводства своего вида, народа, группы. В 1990-х высшим достижением такого человека считался успешный бизнес. Сейчас на первый план выходит положение в какой-нибудь властной бюрократии.
2. Душа, или иначе «Культура». Эти люди растревожены и чувствуют опьянение от своих наблюдений. Они предпочитают декадентское искусство и по любому поводу иронизируют. Им доставляет удовольствие наблюдать за тем, чего остальные не замечают: за двусмысленностью нашего присутствия в так называемой «реальности». Ужас перед «уродливым» перемешан в них с тягой к патологиям. В науке этот тип предпочитает не открытия, а курьезы. К социальным вопросам относится с равнодушием, возмущаясь лишь в случае угрозы «диктатуры» или «анархии» (и то и другое мешает им мудро улыбаться).
Смех так необходим людям культуры, чтобы, не обладая экономическими или административными ресурсами людей Системы, все равно чувствовать себя хозяевами положения. Они считают, что выиграл тот, кто смеется (даже если со стороны кажется наоборот). Поэтому смеяться они стараются как можно чаще (порою несколько сдавленно, без повода и через силу).
3. Дух, или иначе «Восстание». Радикалы и поэтические террористы: в отличие от первого типа, они не избегают сведений об абсурде сансары. Но, в отличие от второго, не испытывают кайфа от созерцания сансарических судорог. В культуре предпочитают крайний авангард и контрреализм. Достижения науки проверяют на личном опыте. Доверия к обществу не испытывают. Нередко обособляются в закрытые или полулегальные субкультуры, секты, братства, ордена, клубы. Люди Системы боятся их и считают заговорщиками. Люди Культуры завидуют и копируют их манеру поведения.
Пропорция численности и влияния трех типов постоянно меняется. Но их базовые характеристики и отношения друг с другом всегда остаются прежними. Все три стремятся к максимальному распространению своей веры. Исторический пример: катализатором русской революции 1917 года были люди третьего типа — от политических подпольщиков до экстатических сектантов. Однако сталинская машина методично выкосила их везде, где смогла обнаружить, и в дальнейшей советской истории эти люди проявлялись только в роли самых опасных диссидентов и лютых антисоветчиков.
Модель Сталина (просуществовавшая в России до 1991 года) нуждалась исключительно в людях Системы. Однако, начиная с оттепели 1960-х, внутри этой модели возникало все больше людей второго, «культурного» типа. Именно они и похоронили советизм и завладели ситуацией в начале 1990-х. Впрочем, без людей Восстания удержаться наверху им не удалось. Вместе с путинским режимом Система вернулась и снова отодвинула оборзевших представителей Культуры/Души.
Другой пример: парижская революция 1968 года и прочие молодежные бунты тридцатилетней давности. Кашу заварили люди третьего типа, но долговременно пользовались ею, в отличие от советского расклада, люди Культуры. И относительный реванш «системных» людей происходит в нынешней Европе только сегодня. Почувствовав этот реванш, агенты Восстания вновь обострили ситуацию и вместе с агентами Культуры вышли на антиглобалистские демонстрации.
Тысячи лет все религии мира говорят о том, что человеку необходимо спасение. Сегодня приблизительно о том же самом говорят антиглобалисты и другие противники Системы. Об этом даже голливудское кино снимают все чаще. Но мало кто спрашивает: а КАКОМУ человеку необходимо это спасение?
Представим, будто революция победила. Что обычно получается? У случившейся революции есть две фатальные проблемы. Во-первых, враждебное окружение (силы тьмы и греха), которое давит извне, стремясь вернуть все назад. Во-вторых, внутренняя усталость, потеря массовой включенности. Побыв в Истории, люди неизбежно начинают передавать кому-то свои неудобно расширившиеся возможности. Они бессознательно воспроизводят навыки дореволюционного прошлого: начинаются «злоупотребления», а значит, и «чистки».
Обе эти проблемы ведут к появлению новых бюрократов. Кажется, будто они нужны просто, чтобы «сохранить завоевания». Обычно уже лет через двадцать бюрократы не помнят, зачем их позвали и считают себя самостоятельной ценностью и гарантом порядка. Так было у нас, на Кубе, в Китае — и где угодно еще. Понимая все это, Троцкий планировал революцию мировую и перманентную, а Мао громил собственный аппарат, разрешив малолетним хунвейбинам убивать чиновников на улицах.
Многие психоаналитики, впрочем, доказывают, что революционный характер стремится не к результатам, а к самой революции. Парижским студентам 1968-го нужны были баррикады, а не их последствия. Немецкие «городские партизаны» и итальянские «Красные бригады» 1970-х исповедовали как тайный культ саму вооруженную борьбу, а не ее (совсем не очевидную) пользу для народа.
Революция — краткий триумф временного/идеологически обусловленного/не типичного, над вечным/неизменным/архетипическим. Для революционера нет ничего оскорбительнее, скучнее и бесполезнее, чем вечно-неизменное. Самое достойное, продуктивное и даже «божественное» в человеке – именно заданное ситуацией, социально актуальное, побуждающее к революционному жесту-эксперименту.
