Варшава - Козлов Владимир Владимирович (книги бесплатно TXT) 📗
– Ты больше в Москву не собираешься?
– Не-а, я ж говорил – заглохло все со Сташенкой.
– А учеба как?
– Херово. С «коммерческой деятельности» перехожу на «технологию машиностроения» с этого года.
– Чего так?
– Бабок больше нет. Колхоз платить не будет, батька с председателем разосрался…
– А если самому?
– Что самому?
– Платить за учебу…
– Четыреста баксов в год? Это я не могу себе позволить. Пока. Вот если найду работу… А, в общем, на хер мне это упало? Такой диплом любой может получить за деньги, а учить там ничему не учат.
Перед нами идет невысокий мужик с потертой десяткой долларов. Навстречу – кучерявый чувак в полосатой майке «Lacosta», он хватает пальцами десятку. Мужик спрашивает:
– Что, хочешь купить? По тысяча четыреста – берешь?
Кучерявый тупо смотрит на него, не отпускает.
– Слушай, парень, ты или да или нет, мне идти надо.
Кучерявый криво улыбается, отпускает пальцы.
Подходим к коммерческому киоску – я, Антон и его подруга Светка. Я сую в окошко деньги.
– Две водки и одну большую лимонада. Апельсинового.
Продавщица подает бутылки. Этикетки на водке прилеплены криво. «Изготовитель – Агроторговая фирма колхоз имени Ильича». Я говорю:
– Как-то они выглядят по-левому. Мы не отравимся?
Светка поднимает брови.
– Да не, ты что? Я вчера такую пила, и все нормально.
– Где это ты вчера пила, а? – спрашивает Антон.
– Тебе скажи – и тебе захочется. Не, серьезно. Колхоз Ильича – это еще ничего. Если вот «Путь Коммунизма», то такую не надо, это говняная водка – как керосин.
На другом берегу Днепра дымят трубы завода Куйбышева. Светка разрывает пальцами вареную колбасу – ножа у нас нет, – кладет куски на мятую газету «Вестник Могилева». Антон льет водку в пластиковые стаканы.
– Ну, за успех дальнейших операций.
Мы чокаемся, выпиваем. Я наливаю себе апельсиновой воды, запиваю. Антон и Светка жуют хлеб с колбасой.
Внизу пацаны лазят по кучам песка. Торчат ржавые краны речного порта. По железнодорожному мосту катится состав.
Антон наливает по второй, выпиваем. Он жмет на кнопку красной «Беларуси», включается кассета. Я спрашиваю:
– Что это?
– Как – что? Ни разу не слышал? А еще живет в столице СНГ…
– Ну так что, если не слышал? Говори, не выделывайся.
– Это – «Нирвана», группа такая…
– Слышал, конечно, и читал про них, только музыку ни разу не слышал.
– Классная группа – вообще ништяк. Могу тебе переписать. Я от нее охереваю. Скажи, Светка?
– Задрал ты меня своей «Нирваной» уже.
– Богдан Титомир лучше, да?
Светка отворачивается, смотрит на Днепр. На той стороне к берегу подъехала компания, три чувака выгружают из старого «москвича» ящик пива.
Темнеет. Антон врубает «Нирвану» на полную громкость. Светка швыряет вниз пустую бутылку – она не долетает до воды, падает в траву. Мы скачем под музыку, дрыгаемся, махаем руками и ногами.
Недалеко от нас – компания пацанов и девушек. Они хохочут, показывают на нас.
Скакать больше нет сил. Мы втроем обнимаемся и топчемся на месте под медленную красивую песню. От пота тушь на Светкиных ресницах растеклась. Она целует Антона в губы, меня – в щеку. Я вырываюсь от них, падаю на траву, смотрю на первые звезды. Кассета начинает тянуть – сели батарейки.
III
Первая пара – фонетика. Преподша Анна Борисовна листает свою тетрадь. Она маленькая, полная, седые волосы собраны в клубок.
Я сижу с Голубовичем. Он – в настоящих джинсах «Levi’s», кроссовках «Nike» и старой вьетнамской ветровке с нашивкой-лыжником. Он рассказывает:
– Классно съездил, даже супер. Америка – это я понимаю. Некоторые там – типа, Америка – говно, тупая страна, вот Европа – это да… А я хоть в Европе и не был пока, но все равно, Америка – самое то. Нормальная страна, правильная, не то, что у нас. Все есть, все – по уму…
– Ну, а лагерь как?
– Работа, конечно, поганая – с этими пионерами дурными. Знаешь, некоторые приезжают в лагерь, уже лет по двенадцать, а в «памперс» – ну, такие прокладки… Типа, если обосцытся, то чтобы не протекло, сами сходить в туалет не могут – прикинь? Ну и лагерь, конечно, тоже – религиозный: молитвы там, прочая ботва. Зато закупился капитально, там все дешево, дешевле, чем у нас, и качественное, точно знаешь, что не фуфел. А после лагеря работал еще неделю, когда эти недоноски разъехались – платили по двадцать долларов в день. Уборка, блин, всякая, ремонт…
– А как английский?
– Ну так, говорить быстрее стал, но чтобы особо… Привез магнитофон японский с компакт-диском, «Sanyo». Правда, сделан в Малайзии, но все равно ведь японское качество.
Анна Борисовна отрывается от тетрадей, смотрит на нас поверх очков.
– Ну, что, ребята, я дала вам время наговориться. Я все понимаю – вы два месяца не виделись. Но пора браться за дело…
Конкина тянет руку.
– Анна Борисовна, у нас есть предложение. Аня Митько ездила на каникулах в Японию, пусть, может, она немного расскажет? Все-таки, такая страна интересная?
– Расскажет по-английски?
– Нет, по-русски, а то нам сложно пока…
– Что, настолько все позабыли за лето?
– Ну, кто был за границей, те – нет…
– Ладно, ладно. Пятнадцать минут на Японию, и – к английской фонетике.
Митько выходит к доске, поворачивается к нам.
– Ну, в общем, это было, конечно, очень интересно, ни с чем не сравнимо…
Я спрашиваю Голубовича:
– Не знаешь, как она туда попала?
– У нее там, типа, пацан. Двое наших уже сваливают – замуж за иностранцев: Пискунова – за шведа, Стволинская – за американца. Они еще в Минске, но в институт уже не придут, все, подвязали. И Митько скоро свалит, если японец ее не прокинет. Не, это офигеть надо, пацан – японец. Я понимаю, там еще финн какой-нибудь или немец, но японец…
– Ну, у них техника, японское качество…
– Это не одно и то же. Представь – японец такой, полтора метра с шапкой, какой у него там член? Пять сантиметров? Кстати, пацаны с двести второй говорили – Липатов у нас больше учиться не будет. В университет поступил во Франции. У него там сестра живет, он к ней каждый год на все лето ездил, а сейчас, вроде, остался. Везет, блин, некоторым…
Митько рассказывает:
– …Я думала, там все разговаривают по-английски, а оказалось, что нет. Я когда в первый раз вышла в город одна и заблудилась, то ко всем подходила и спрашивала, и никто не говорил по-английски, только потом один мужчина – он какой-то инженер, – и вот он объяснил мне…
У крыльца общаги припаркован «БМВ» Ахмеда с пятого этажа и чей-то добитый «фиат».
Показываю студенческий бабке-вахтерше, она кивает. Захожу в лифт, жму на кнопку «12», нащупываю в кармане ключ.
Двери раздвигаются, я поворачиваю направо. Из кухни воняет горелым жиром. Низкорослый араб в махровом халате моет в раковине чайный сервиз. Чистые чашки и блюдца он ставит на столик с колесиками. Араб замечает меня, улыбается во весь рот.
– Привет.
– Привет.
Дергаю дверь – заперто. Сую ключ в замок, открываю, вхожу.
Снимаю туфли, ставлю под вешалкой, рядом с «говнодавами» Дэмпа и итальянскими кроссовками Дрона.
Над кроватью Дэмпа – Жан-Клод Ван Дамм с дебильной рожей и оскаливший зубы Шварценеггер. Дрон повесил над своей два плаката с голыми девками.
У меня над кроватью – ничего, только розовые обои с черными точками клопиного дерьма.
Подхожу к окну. К рамам прилипли обрывки бумаги с прошлой зимы, между стеклами валяются дохлые мухи. Внизу – город: коробки домов, желтеющие деревья, трубы заводов и башенный кран.
В углу – батарея пустых бутылок, сверху на ней три скрученных грязных носка. На столе – обглоданные кости курицы в тарелке, чешуя рыбы на газете, учебники, тетради и жестяная банка с бычками.
