В плену у мертвецов - Лимонов Эдуард Вениаминович (читать книги без регистрации .TXT) 📗
Когда я был мальчиком, я разрывался между желанием стать испорченным поэтом, как Александр Блок, и знаменитым преступником. Сегодня, когда я не по своей воле попал в число самых знаменитых преступников страны, я бы обошёлся без этой чести, но поздно. Думаю, время, проведённое мной в русской Бастилии – в Лефортово, будет всегда приводить в восторг моих биографов. Я бы обошёлся без Лефортово в моей биографии. Но не могу пройти мимо факта, что я, заявленный тяжким преступником, пишу о феномене преступника.
Распространено мнение, что русские с сочувствием якобы относятся к преступникам. Пострадавший от закона, действительно, пользуется сочувствием нашего народа. Объясняется это скорее тем обстоятельством, что русские слишком хорошо знают, что закон в России часто синоним беззакония. Ни в одном языке мира не существует эквивалента слова «беспредел», у нас это слово широко распространено, и даже официальные лица бодро и с подъёмом употребляют словосочетание «правовой беспредел». Русские сочувствуют попавшему в лапы закона преступнику. Одновременно большая часть нашего общества выступает за смертную казнь. Часто это одни и те же люди, застигнутые опросом в разном настроении.
Вернёмся к утверждению, что преступник – не какой-то там периферийный персонаж, но важнейший и активнейший член общества. Выскажу дерзкую мысль: он самый важный член общества. Восстания преступников Разина и Пугачёва пошатнули самые основы Российской государственности. Да, Степан Разин и Емельян Пугачёв были преступниками, бросившими вызов Власти и Системе. Одновременно они являлись вождями не-победивших, мощнейших восстаний низших классов общества против династии Романовых, и, как таковые, являлись героями этих низших классов. И не были для них преступниками. Меня обвиняют ни более ни менее как в создании незаконного вооруженного формирования, с целью, чтобы оно действовало впоследствии на территории Казахстана и совершало террористические акты. В современном Уголовном Кодексе РФ нет статей, ближе стоящих к деяниям Разина и Пугачёва, чем статьи 208 и 205, по которым меня обвиняют. Сидя в тюрьме для государственных преступников по обвинению в создании Национал-Большевистской Армии, я чувствую себя близким к Разину и Пугачёву. Отец Разина, Тимофей, кстати, родился в верховьях Дона, там же где и мой отец, мой батя Вениамин Иванович родился в г. Боброве, Воронежской области. Преступные места эти славны ещё и тем, что в Боброве находилась одна из ставок преступника атамана Болотникова. Думаю, бледным товарищам из ФСБ стоит провести ряд зачисток в тех исторических местах. Там явно благоприятный климат для рождения преступников.
Важнейший и активнейший Че Гевара, как я уже объяснил, являлся чужеземным преступником (что-то вроде арабского наёмника Хаттаба, если перенести его на российскую ситуацию) для боливийских властей, но в результате стал одним из главнейших Героев Пантеона современного человечества. Салман Радуев, сидящий надо мною в камере №101, несомненный преступник для России и для российских граждан (в число коих вхожу и я), но вот для Чечни – он народный герой, хотя и несколько эксцентричный. Пока я пишу эти строки, его соратник Аслан Алхазуров сидит на соседней шконке и радостно читает «Коммерсант», о событиях в Чечне. Я отдал ему сегодняшний номер первому, пусть прочтёт о своей Родине, на первой странице «Коммерсанта» сегодня фотография чеченской женщины с мечом. Я уже говорил, что преступник – двигатель общества. Семь лет российская жизнь вся организуется вокруг преступной Чечни. Не учитывать её существования невозможно. Чечня – коллективный субъект преступления. Россия живёт жизнью, ориентированной на Чечню. Российские города боятся взрывов чеченцев. Российские войска проводят военные и полицейские действия на земле Чечни. Одновременно и Россия является для Чечни субъектом преступления, – коллективным преступником. (Какими бы красивыми и благородными мы бы себе не казались). Ещё Лермонтов, командовавший некоторое время отрядом волонтёров (нечто вроде современного спецназа, казаки и сорви – головы) на земле Чечни со знанием дела писал: «Не счесть в Чечни аулах матерей/ Пугавших русским именем детей».
Преступление – это насилие. Личное насилие ещё не война, но уже чревато убийством. Больше всех сюжетов обывателя волнует смерть, разумеется. Потому его волнует преступник. Разумеется, укравший штаны из супермаркета тип не вдохновляет обывателя. Некоронованный король обывательских грёз о преступниках – это убийца. Поскольку имеет дело с Богом данной человеческой жизнью. Поскольку убийца – душегуб. Загубить душу живую – что может быть круче! Это вызов Господу Богу, а не только человеческим законам.
Интересно, что традиционный российский воровской мир до сих пор (до недавних пор) придерживался иерархии абсолютно противоположной той, что создана воображением и чувственностью обывателя. Те, кто придерживался «воровского хода» – убийц не жаловали, убийц не принимали в приличном воровском обществе, с ними нельзя было обменяться рукопожатием, или сесть в камере за одним «дубком». Воровской мир в сущности был лишь элитной сектой, основные нормы морали в сущности оставались теми же что и на свободе. Вор в законе не имел права работать, не должен был иметь семьи, ни в каком виде не имел права сообщаться с «мусорами». Это был рыцарь умеренности и правильного, почти аскетического поведения. Он был Верховным арбитром и политкомиссаром воровского мира. Традиционно, «ворами в законе» становились в основном профессионалы карманники. Умение очистить карманы или сумки клиента, не причиняя ему вреда, чрезвычайно ценилось. По всей вероятности «воровской ход» был приспособлен к советской действительности, был её «зеркалом».
Однако вместе с изменением социума и политической ситуации в России претерпели катастрофические изменения и криминальные нравы. В 90-е годы Отарий Квантришвили, осужденный первый раз за изнасилование, умудрился стать папой воровского мира или его крёстным отцом. В тюрьмы пришли наркотики, и сегодня «смотрящий» в камере – наркоман, говорят, не редкость.
Но вернёмся к иерархии преступлений в представлении обывателя. Конечно убийца – на вершине, или близко к вершине иерархии. Убийца романтичен до невозможности. Он без остатка покоряет и устрашает папу и маму обывателей. Дети же, девочки и мальчики, обывателя с мистической опаской задумываются о насильниках и маньяках.
«Он порежет нас на меха», – с опаской пел талантливый Мумий Тролль в своём первом альбоме. Маленькие мальчики, а особенно девочки даже не задумываются, а в некоем ступоре чувствуют насильника на теле. И вздрагивают. Дети обывателя. И мама забеспокоится: на дворе ночь, а дочери до сих пор нет дома, не попалась бы дочь насильнику. «Отец, ты бы сходил к метро, Маша вот-вот должна вернуться?! Сходите с Димкой!» Отец и старший брат отправляются, встречают Машу. Всё нормально, только возможность появления насильника остаётся присутствовать на тёмных улочках спального района. Целая индустрия насилия создана вокруг преступника обществом. Обыватель покупает себе преступление одним нажатием кнопки телевизионного канала НТВ или ТВ-6 или любого другого. И тем, что впяливает свои обывательские очи на телеэкран, где ему с готовностью демонстрируют программу «Криминал» или «Дорожный патруль» или экранизированные видео-литературные версии преступлений в виде полицейских сериалов или художественных фильмов (как правило действие в фильме раскручивается вокруг преступления). В более старомодном виде можно приобрести преступление в виде «детектива» в книжном магазине. Или приобрести описание преступления и фотографию преступника в газете.
Экономически доходы от индустрии насилия не идут сегодня в карман государства. В наших тюрьмах и колониях находятся, как уже было сказано, более миллиона человек. Для их содержания была создана в советские времена целая инфраструктура обслуживания: от судов до обширных лагерных зон со своей охраной, администрацией, обслугой и рабочими местами для зэков. Заказы обеспечивало государство. Все эти инфраструктуры обветшали, но сохранились. Иные регионы, какая-нибудь Мордовия, от лагерей только и кормятся: безработные идут в лагерь работать, трудоустраиваются «вертухаями». Другой работы в глуши нет. Зоны разбросаны по всей России – то есть преступники содержат русскую глубинку. Добавьте к этому занятость прокуратуры, милиции, подсобных сил наведения порядка – в обслуживание преступников вовлечены миллионы людей. Россия – крупнейший производитель заключённых в мире и крупнейший же их обслуживатель. Индустрия обслуживания заключённых у нас много крупнее, чем туристский и ресторанный бизнес, вместе взятые. Преступник как могучий Антей держит, напрягшись, на себе Россию. Да ещё служит одновременно отрицательным примером, его преступление и наказание служат средством воспитания общества.
