Порно - Уэлш Ирвин (е книги TXT) 📗
Я, брат, въехал в нее не сразу. У всех этих русских, у них по два имени, так что сперва было ну ни фига непонятно. А у нас, как ввели подушный налог, так у многих вообще никаких имен нету, официально по крайней мере, так что в общем даже как бы и равновесие получается.
Вот я, значит, сидел-читал, и иногда меня так пронимало — жуть. Такое дело… книжка эта, она заставляла думать. Ну, об аферах. Я думал, что бы мне провернуть такого, что сразу решит все проблемы, ну и вообще чем заняться, когда меня выпустят. Жизнь — штука такая, чтобы выжить, надо пройти естественный отбор, а я для этого не гожусь, да. Типы вроде меня вымирают. Как саблезубые тигры. Не смогли приспособиться, ну и вымерли. Однако, самый-то смех, я так и не въехал, как они ткнулись, енти самые тигры, когда менее крупные кошки спокойно так выжили и ныне здравствуют. Я имею в виду в борьбе один на один и все такое — я по-любому поставил бы на саблезубого тигра в поединке с любым другим представителем семейства кошачьих, даже с просто обычным тигром. Ответ присылать на почтовой открытке, брат, писать строго на пунктирной линии.
Дело такое: когда становишься старше, но так и не можешь найти себя в жизни, это уже начинает тебя доставать. Было время, когда я им всем говорил: учителям, начальникам, парням из налоговой, судьям, — когда они говорили мне, что я дебил недоразвитый, так вот, я им грил: «Успокойся, старик, просто я — это я, я не такой, как ты, понимаешь?» Теперь же я допускаю, что они, может быть, кое-что понимали такого, во что я не врубался. Чем старше становишься, тем больнее удары. Это как с молодым Майком Тайсоном в боксе, сечешь? Каждый раз, когда ты уже приготовился дать сдачи, ты снова промахиваешься. Пусть чуток, но промахиваешься. И в итоге выходит, что ты опять проебал бой. Да, просто я не приспособлен для современной жизни, и в этом-то все, брат, и дело. Иногда все идет гладко, а потом я вдруг впадаю, чисто, в панику, ни с того ни с сего, и все становицца, как раньше. И че мне делать?
У каждого свои грехи, брат. Мой грех — наркота. Но это неправильно, как бы, когда человек столько раз расплачиваецца за один грех. И эти занятия в группе… я не думаю, правда, что они идут мне на пользу. Я имею в виду каждый раз, када я говорю с этими чуваками, я как-то не чувствую, что наркота меня отпускает. Это ваще никогда не проходит. Можно это, ну, проанализировать и рассмотреть со всех сторон, но как только я выхожу из комнаты, я думаю: как бы ширнутца. Однажды после занятия я вышел и побрел сквозь туман, и прежде чем я ваще понял, где я и че происходит, я уже стоял перед дверью своего дилера. Меня как будто втряхнули обратно в сознание, и вот он я — просто стучусь в эту синюю дверь. Я полным ходом припустил оттуда, не дожидаясь, пока мне откроют.
Но я все равно буду ходить на занятия. Это просто, ну, как бы… хорошо, када есть человек, который готов тебя выслушать. А эта Эврил, ну, она милая. И она не сидит на коксе или на чем еще. Я так и не понял, то ли она сама через это прошла, то ли это просто такие ученые штучки. Не то чтоб я против учености, потому что, будь у меня образование, я, может быть, и не вляпался бы в это дерьмо, в котором сейчас по уши. Но у каждого в жизни есть или будет что-то очень плохое; это как хроническая болезнь, от которой не вылечицца. Ни за какие коврижки, брат.
Народ здесь разный, от грубо враждебных до слишком тихих и скромных, чтобы ваще рот открыть. Одна девчонка, ее зовут Джуди — она какая-то странная. Чисто сидит-молчит, но уж если заговорит, ее уже не остановишь. И это все, ну, чисто личное, и все такое, я о таких вещах в жизни не стал бы говорить вслух.
Вот как щас, например. Меня ваше смутить трудно, но хочетца просто закрыть руками лицо, как это делает мой пацаненок, когда ему стыдно.
— А я была девушкой, и после того как мы позанимались любовью, он вколол мне дозу героина для пущего кайфа. Это был мой первый раз… — говорила цыпочка Джуди, вся такая серьезная.
— По-моему, он полный мудак, — вступает Джой Парк. Крошка Парки, мой лучший приятель из всех, кто здесь есть, но тот еще крендель. Без тормозов совершенно, отморозок похуже меня. Пока он держится, все хорошо, но он не может позволить себе даже маленького отступления, которые все мы тут делаем время от времени. Я имею в виду один стаканчик вина, со своей девушкой, за накрытым для двоих столом с зажженными свечами, фактически один глоточек вина — и две недели спустя он уже обретается в каком-нить кокаиновом притоне, весь чисто загашенный.
Однако Джуди и вправду расстроилась из-за его слов.
— Ты не знаешь его! Ты не знаешь, какой он хороший! И не говори о нем плохо!
Джуди — она сама по себе симпатявая, и все такое, но наркота явно подпортила ее внешность. Мы берем порошок, чтобы по-ведьмовски сглазить тебя, куколка. Прости.
Эврил, цыпочка, ведущая занятия — совсем другая. Она такая вся тоненькая, с блестящими, почти белыми, коротко подстриженными волосами и глубоким, но не колючим взглядом, как бы напитанным силой, но спокойным, если понятно, о чем я. И Эви не любит, когда говорят на повышенных тонах. Любой конфликт, говорит она, всегда можно разрешить позитивно. И это правильно, и все такое, если об этом задуматься, но, наверное, не для всех. Я имею в виду, нельзя заставить таких парней, как Френк Бегби, или Нелли Хантер, или Алек Дойл, или Лексо Сеттерингтон, или еще кое-кто из ребят, которых я встречал в тюрьме, ну, Чиззи Зверя, или Окорока, или Крэкнутого Крэйги, просто сказать: «Эй, брат, давай-ка не будем сейчас заводиться, давай разрешим этот конфликт позитивно». Не сработает, брат, не сработает. Никаких обид на этих ребят, но у них, ну, свои методы. Но Эйв и вправду сечет в этом деле, ну, в смысле, уладить все между Джоем и Джуди.
— Я думаю, нам сейчас стоит прерваться, — говорит она. — А что остальные думают по этому поводу?
Джуди грустно кивает, а крошка Джой Парк пожимает плечами. Одна прожженная кокаинистка, ее зовут Моника, не говорит ничего, просто сосет свои волосы и кусает палец. Я улыбаюсь Эйв и говорю:
— Вот это по мне. Хороший повод для кофе, ну, и сигаретки. Инъекция кофеина, брат, о-бя-за-тель-на, или как?
Эйв улыбается в ответ, и у меня что-то дрожит в груди, потому что это классно, когда девушка тебе улыбается. Но это блаженное ощущение длится недолго, потому что я вдруг вспоминаю о том, как много времени прошло с тех пор, как моя Алисон улыбалась мне так.
11. «…уродина…»
— Да ты просто ходячий кошмар, — издеваюсь я над своим отражением в зеркале. Я смотрю на свое голое тело, а потом — на фотомодель в журнале, держа его так, чтобы можно было в уме сопоставить ее и мои размеры, сравнить формы и изгибы. Моя фигура далеко не так совершенна, как ее. Грудь у меня слишком маленькая. Мои фотографии никогда не напечатают в журнале, потому что я явнее — не журнальный материал. Я на нее не похожа.
Я, БЛЯДЬ, НИ РАЗУ НА НЕЕ НЕ ПОХОЖА.
Самое ужасное, что мне может сказать мужчина, — что у меня красивое тело. Потому что я не хочу, чтобы у меня было красивое, хорошее или прекрасное тело. Я хочу, чтобы у меня было тело, подходящее для того, чтобы мои фотографии печатали в журналах, и если бы у меня было такое тело, то мои фотографии бы печатали, а их не печатают, потому что то тело, которое у меня есть, для печати не предназначено. Тушь течет по щекам вместе со слезами. Я плачу?! Да, плачу. А почему? Потому что мою фотографию никогда не напечатают в журнале.
НИКОГДА НЕ НАПЕЧАТАЮТ.
А они все, как один, говорят мне, что у меня роскошное тело — потому что им хочется со мной фачиться, потому что я их возбуждаю. Но если бы одна из этих журнальных девчонок захотела с ними поебаться, они бы на меня и не посмотрели. Так что вот она я, и я знаю, что делаю, я знаю, что я постоянно борюсь с отрицательными образцами совершенства, льющимися на меня потоком из средств массовой информации. И я знаю: чем больше мужчин оборачивается мне вслед, тем больше мне надо сравнивать себя с этими красотками из журналов.
