Рассечение Стоуна - Соколов Сергей И. (читать бесплатно полные книги TXT) 📗

– Ты планируешь следующие четыре года провести резидентом в Госпитале Богоматери? – внезапно прервал мои сладкие воспоминания Стоун. – Если желаешь перебраться в Бостон…

Вот такая чуткость. Только я разнежился и не прочь поговорить о прошлом, как он заводит речь о будущем.

– Мне не хочется покидать нашу больницу. Она для меня что-то вроде Миссии. Из Аддис-Абебы я бы тоже никогда не уехал, если бы не обстоятельства.

Любой другой человек сразу бы спросил, что за обстоятельства. Наверное, тут я сам был виноват: ведь он знал – я могу и не ответить на его вопрос.

Когда наши тарелки опустели, Анна спросила Стоуна по-английски:

– Вам понравилась еда?

– Вкусно, – ответил тот, едва удостоив ее взглядом, покраснел и добавил: – Спасибо, – таким тоном, словно пытался поскорее отделаться от официантки.

Анна достала из кармана передника две салфетки в пакетах и положила на стол.

– Все хорошо, но, честно говоря, вот мог быть и поострее, – улыбнулся я.

– Конечно, мог бы, – сказала Анна по-амхарски, несколько обескураженная критикой. – Но тогда люди вроде него в рот еду не возьмут. К тому же мы используем местное масло, так что вкус все равно был бы не такой, как дома. Только люди вроде вас понимают разницу.

– То есть настоящую хабешу мне нигде не подадут? Несмотря на то, что в Нью-Йорке столько эфиопов?

Она покачала головой:

– Здесь – нет. Будете в Бостоне – наведайтесь к «Царице Савской». У нее заведение в Роксбери. Она – знаменитость. Дом размером с наше посольство. Наверху продают продукты, а внизу угощают домашней едой. Готовят на настоящем эфиопском масле, ей самолетом привозят. Все таксисты-эфиопы там столуются. Да и вообще туда ходят одни эфиопы.

Томас Стоун равнодушно наблюдал за нашим разговором. Когда Анна отошла, он полез в карман, как я думал, за бумажником. А он достал закладку, которую я оставил у него в комнате, ту самую, на которой сестра Мэри Джозеф Прейз написала ему записку.

Я тщательно вытер руки и взял закладку. Зря я ее отдал, ей полагалось бы находиться в банковском сейфе, а не на ресторанном столике. Закладка была моим талисманом во время бегства из Эфиопии, о котором он ничегошеньки не знал. Я прочел последние строки: «Прилагаю мое письмо к тебе. Прочти немедленно. СМДП» – и посмотрел на Стоуна.

Тот беспокойно пошевелился и сглотнул.

– Мэрион. Эта закладка… по всей видимости, она была в книге?

– Да. Книга у меня.

Он застыл, судорожно сжал руки.

– А ты… Можно спросить… а письмо… тоже у тебя? Вид у него был жалкий, и сидел он как-то слишком

низко, колени под подбородком.

– Я думал, письмо у тебя.

– Нет! – воскликнул он с такой силой, что Анна обернулась.

– Очень жаль, – произнес я, сам хорошенько не понимая, чего мне жаль. – Я думал, ты взял письмо с собой, а книгу с закладкой оставил.

Лицо его, еще минуту назад полное надежды, потухло.

– Я почти ничего с собой не взял. Ушел из Миссии в чем был, прихватил из кабинета пару мелочей, и все. И не вернулся.

– Я знаю.

Услышав это, он съежился, и меня кольнула совесть. Неудивительно, что он старался не говорить со мной о прошлом. Ничто не может так разбередить сердце, как хорошо подобранные слова затаившего обиду сына. Если только я был в его глазах сыном.

– Но палец ты захватил? – напомнил я.

– Да… и больше ничего. Он был у нее в комнате.

– Извини, но письма у меня нет.

– А закладка? Как она к тебе попала?

Я вздохнул. Анна подала нам кофе. Маленькая чашечка без ручки, казалось, никак не соответствовала масштабу того, что я собирался ему рассказать.

– Мне пришлось срочно бежать из Эфиопии. Меня разыскивали власти. Было подозрение, что я причастен к нападению на самолет «Эфиопских Авиалиний», что я сочувствую борцам за освобождение Эритреи. Помнишь свою служанку, Розину? Среди террористов была ее дочь, Генет. Розина умерла, кстати сказать. Повесилась. Он напряженно слушал.

– Розина и Генет… – продолжал я. – Достаточно сказать, что у меня был всего лишь час, чтобы убраться из города. Я перелез через стену Миссии, успел попрощаться с Хемой, матушкой, Гебре, Алмаз и с братом Шивой… – Я споткнулся. – С Шивой, твоим сыном…

Стоун сглотнул. Забыл, что ли? Так я напомню. Ничего, что больно.

– Моим сыном… – выговорил он.

– Твоим сыном. Хочешь на него посмотреть? (Он кивнул.) Погляди в зеркало у себя за спиной.

Он помедлил, словно раздумывая, не шутка ли это, повернулся. Наши глаза встретились в зеркале. Я даже испугался, никак не думал, что это будет таким глубоко личным.

– Какой он из себя? – спросил Стоун, не отрывая взгляда от зеркала.

Я покачал головой. Опустил глаза. Он повернулся ко мне.

– Шива… он совсем другой. Он – гений. Не такой, как все. Школа его бесит. На экзамене он никогда не ответит на вопрос, как требуется, и не потому, что не знает… Просто он не понимает, что надо жить по общепринятым правилам. Но медицину, особенно гинекологию, он знает лучше меня. Он работает с Хемой, лечит фистулы. Он блестящий хирург. Хема его натаскала. Официально он медицину не изучал.

Стоун и сам мог бы все это легко разузнать, если бы поинтересовался. Сейчас интерес появился.

– Мальчишками мы с Шивой были очень близки. Стоун смотрел на меня, не отрываясь. Ну как я расскажу

ему подробности того, что произошло? Я ни с кем никогда не делился. Только Шива и Генет в курсе.

– Он и Генет нанесли мне такое оскорбление, которого я не в силах простить…

– Что-нибудь связанное с захватом самолета?

– Нет, это случилось задолго до того. Во всяком случае, я до сих пор очень зол на него. Но он мне брат, брат-близнец, и когда у меня оставался всего час, чтобы убраться из города, когда пришла пора прощаться с Шивой… нам с ним было очень нелегко.

Вдруг оказалось, что самообладание меня покинуло. Не хватало еще разрыдаться перед Томасом Стоуном. Я со всей силы ущипнул себя за ногу.

– На прощанье Шива подарил мне две книги. Одна из них была «Анатомия» Грея – самое ценное его имущество. Он с ней не расставался. А вторая – твоя книга, а в ней – закладка. Не знаю, как и когда он ее заполучил. Сам я понятия не имел, что ты написал книгу. Вряд ли ее часто открывали, не думаю, что Шива ее прочел, а если и заглядывал в нее, то уж точно реже, чем в Грея. Закладку он, наверное, видел. Но надо знать Шиву Он не станет любопытствовать по поводу какой-то там закладки или письма. Он живет настоящим. Откуда у него книга и почему он передал ее мне, я не в курсе.

Стоун молчал, глядя на пустой плетеный стол, разделяющий нас, и на лице у него была такая боль, что я не выдержал.

– Я спрошу его, – предложил я. Узнать бы мне все, что знает Томас Стоун. – Обязательно спрошу.

Стоун пребывал где-то далеко. Когда он поднял на меня глаза, я понял, как глубоко его горе, даже радужная оболочка как будто потемнела, хотя, по идее, не может менять цвет; понял, что почти мистический ореол, окружавший знаменитого хирурга, – целеустремленность, самоотдача, мастерство – не более чем внешняя оболочка, самим же хирургом и созданная. Только получилась у него тюрьма. Стоило ему перейти от профессионального к личному, как тут же являлась боль.

Он заговорил усталым, надтреснутым голосом:

– Я думал, письмо у тебя, а ты считал, что оно у меня…

– А о чем письмо, как ты думаешь?

– Хотел бы я знать. Правую руку бы отдал…

Минуло несколько месяцев со дня нашей первой встречи. Ярость, которую мне полагалось испытывать, пошла на убыль. То, что он рассказал мне о своем детстве, о смерти матери, тронуло меня… я бы простил его, но, судя по всему, время еще не пришло. Ведь Шиву я так и не простил, что тут говорить о Томасе Стоуне! Даже если бы прощение совершилось, я бы ему не сказал. Но у нас с ним еще оставались незавершенные дела.

– Мне надо тебе кое-что сказать… – Никогда не думал, что буду смущаться перед этим человеком. – Меня просил об этом Гхош.