Дознание... Роман о маркизе де Саде - Дюкорне Рикки (читать книги онлайн бесплатно регистрация .TXT) 📗

«Мы живем в просвещенный век, – возразил он. – И пора просвещенным людям беспристрастно рассмотреть и беззаконие тоже».

«Вы желаете писать о наслаждении, – был мой ответ, – а у вас получается нагромождение жестокостей, наподобие перечня товаров в бакалейной лавке. Вы желаете писать об экстазе, но ваша книга утомительна, как опись буфетной».

Сад был взбешен. Больше мы не переписывались. Прошли годы, и я часто думала о том, что он сидит в тюрьме, смирившийся и терзаемый одиночеством. Я вспоминала, как в нашем кружке ученых, illumines [35], щеголей, тихих безумцев, drolesses [36], острословов и мистификаторов, он всегда держал себя безупречно. Я решила его посетить. В каком жалком состоянии я его застала! Его добродушие исчезло, сменившись горечью. И что еще хуже: все время моего визита смотритель, которого он прозвал Досмотрщиком, сидел в углу, выискивая в своем платье блох, несколько тварей перепрыгнули и на меня.

Сада бесила несправедливость его заключения. Почти час он перечислял прославленных злодеев прошлого, которых отпустили на свободу. Слушая его, я прониклась жалостью. И подумала: книга может стать для него отдушиной. Ведь для узника книга может быть всем, чего он лишен. Я спросила себя: но. что, если утрата ощущается так остро, что обращается в разочарование, в упрямую ярость? Тогда, предположила я, книгу можно назвать орудием войны.

«Моей пушкой, – согласился Сад. – Мне нравится сталкивать слова, орудовать ими, как палач орудует окровавленными инструментами пыток или мечом. – А потом с жаром добавил: – Писать – это мой вызов Богу. Попытка выплюнуть все «именем Твоим» ему в лицо». После, оставшись одна, я восстановила в памяти этот разговор. А так как я была утомлена, то заснула за рабочим столом и увидела сон. Когда я проснулась, в голове у меня все звучала одна фраза из этого сна: «Как можно научиться бдительности, чтобы успеть схватить тигра прежде, чем он схватит тебя, если не знаешь, как охотится зверь?»

– Ты говоришь загадками, гражданка.

– Позволь, я объясню. Сад осмелился пойти по самым темным тропам воображения. Я подумала, что если смогу сама пройти той же дорогой, то пойму свирепствующие вокруг нас силы, террор, который даже в мирные времена всегда где-то рядом. Я знала: чтобы читать Сада, мне придется отправиться в путь одинокой, нагой, лишенной утешения привычных идей. Чтобы обрести знание о буре, мне придется заплыть в ее «слепое пятно». А для этого надо научиться читать по-новому. Поэтому в следующий мой визит я попросила дать мне книгу целиком. За несколько ночей я прочла ее всю, до последнего слова. Вечер за вечером мне казалось, что в безымянный час меня волокут в безымянное место, а выйти оттуда я смогу, лишь глубоко изменившись. Его страшная книга была точно ключ, открывающий тайную комнату Синей Бороды и позволяющий уловить отблеск истины. Вспомните, гражданин: хотя увиденное пугает молодую жену Синей Бороды, но оно же освобождает ее и спасает.

С тех пор прошло много лет, и я читала все книги Сада, даже те, которые он сам называет нечитабельными. Даже те, которые, как он утверждает, он не писал! Говорят, он – зло во плоти, а его книги – чума, но я перенесла и пытку, и скуку, и экстаз чтения, и это, правду сказать, дало мне смелость жить без оков, вести жизнь яркую и по-настоящему нравственную.

Книга – это нечто очень личное, гражданин; она принадлежит тому, кто ее пишет, и тому, кто ее читает. Как сам разум, книга – внутреннее пространство. И в этом пространстве возможно все. Величайшее зло и величайшее благо.

5

– Ты христианка?

– Я с младенческих лет питала неприязнь к монахиням и священникам. Однажды на Пасху, когда мой отец стоял возле своего скромного прилавка на улице, его сбили с ног за то, что он не снял шапку, когда мимо проходил крестный ход. Тогда я поняла, что отвращение, которое я всегда испытывала, врожденное. Со смерти отца мое любимое слово – «непокорность».

– А твоя мать?

– Она потеряла рассудок от горя, и ее увезли в Салпетрьер. Там она умерла. С тех пор, всякий раз, видя казнь, я говорю: «Тут потрудились церковники!»

– Преступное преувеличение!

– Вырывая ведьме зубы в преддверии еще более страшной пытки, инквизиторы ссылались на то же Высшее существо, на какое, оправдывая свою трусость, ссылается сейчас Робеспьер. Разве не пример извращенности то, как Революция, поднятая во имя Разума, карает тех, кто полагается на Здравый Смысл? Или инакомыслящих?

– <В ярости потрясает над головой рукописью:> Это не риторические упражнения! Это объявление войны!

– Ты льстишь мне, гражданин! То же говорили об «Энциклопедии»! Однако ты забываешь, что в отличие от крови чернила не смердят.

– <Ударяя по рукописи ладонью:> И от чернил бывает смрад! Вот тому доказательство!

– <Крик из зала:> Смрад не подвластен никому, кроме Бога и Справедливости!

<Потом:> Послушаем, что она написала!

<Дружный гомон:> Послушаем!

– Хорошо же. Вот ваше оружие, сударыня. <Веерщице подают рукопись.>

– <Открыв наугад, она начинает читать:>

«Дым поднимается с площади, где с раннего утра горят тела. Одних идолопоклонников приговорили к сожжению заживо, других повесили, третьим вырвали горла собаки. Одного, великого вельможу, вздернули на дыбу и четвертовали».

– <Обращаясь к Comite и, широким жестом охватывая зал, к собравшимся:> Разве уже не воняет, я вас спрашиваю.!

<Крики граждан:>

– Мы тут все работники! Нам к дурному запаху не привыкать!

– Я воняю, ergo, я существую!

– Ужасный век, ужасный запах!

– Пусть гражданка продолжает!

– <Веерщица возобновляет чтение:>

«В тихой, как могила, темной комнате белый бумажный веер епископа Ланды трепещет, точно обезумевшая, умирающая птица. Ланда лежит, откинувшись на подушки, закрытые ставни не пропускают полуденный зной, но бессильны остановить вонь паленых волос, мяса и костей, которая проникает повсюду, невзирая на курильницы, дымящиеся в углах комнаты.

Если не считать руки, колышущей веер, Ланда лежит неподвижно, так раздавлен жарой, что едва дышит. Повсюду вокруг лютуют демоны, ведь он выискивает их и сгоняет с насиженных мест. И все же они неистребимы, неостановимы, как фруктовая мошка.

«SanctaMaria, adjuva! – шепчет время от времени Ланда, а в тихом предвечернем воздухе колышутся восемнадцать имен Лилит, записанных на подвешенных к потолку бумажных лентах.

Истина проста: Новый Свет кишит и бурлит демонами. Один ведает пчеловодами, другой – пчелами, третий – играми в мяч, четвертый – луной. Есть демоны путников, демоны плутов, торговцев и языческих жрецов. Астрологов защищают демоны, и дураков – тоже, а еще – посредников и воров. Демоны надзирают за садовыми празднествами, похоронами, свадьбами и совокуплениями. Чем больше епископ их изгоняет, тем больше их возникает: демоны Чрезмерного Гнева и Чрезмерной Любви, демоны Уныния, Облысения и Зависти. У Глупости есть свой демон, и у Алчности, и у Мщения – тоже. Пенисом правит демон, а также вагиной, анусом и глазом. У одних демонов носы подобны веткам коралла, из черепов других валит дым, третьи носят свои головы в руках, четвертые курят сигары.

Битва – а она нескончаема – истощила Ланду, но в большой черной кровати, точно в барке, бросившей якорь среди теней, он в безопасности: в каждый угол тюфяка зашито по бумажному сверточку, помеченному тремя крестами, в каждом сверточке – очищенная соль, оливки, ладан и мирра, освященный воск и горькая рута. В отличие от той, которую ему поставили по прибытии, эта кровать – из красного дерева, и в ней ничего не спрятано. Та, первая кровать могла его погубить, так как была начинена maleflcum. Свою первую ночь в Мани он провел без сна: его мошонку словно зажали в тиски – ни вздохнуть, ни сглотнуть. Когда наутро старший инквизитор приказал изрубить кровать на куски, из нее выпали «чертовы куклы» в палец длиной: поганые фигурки из терракоты, только вот Ланда был уверен, что хотя бы одна-две были слеплены из навоза и полученной contranaturumчеловеческойспермы. Тут была фигурка коленопреклоненного, связанного мужчины, кожу с его лица содрали. Была и другая, побольше, наверное, с детский кулачок: ягуар схватил человека, раздавил ему челюстями череп.