Коровы - Стокоу Мэттью (полные книги TXT) 📗

Мэттью Стокоу

Коровы

Глава первая

Лежа в кровати, Стивен чувствовал, как токсины медленно кружатся, рвутся сквозь кровь, черные частицы с острыми краями, как в замедленной съемке, кувыркаются в подводном потоке и по ходу дела дерут ему мягкие внутренности. Если в темной комнате он закрывал глаза, то перед ним возникала схема его кровеносной системы, изображение, вырванное из какой-то ученой книги. Его кровью была не горячая липкая жидкость красного цвета, но миллиарды телец, освещенные огнем в камине, и они пихали друг друга на всей трассе до сердца, где их с любовью примут и откачают вниз к легким за отличным чистым кислородом. Сердце желает им жизни и поддерживает их команду непоколебимой бесконечной любовью, как киношные родители.

Но черный песок от разложившегося мяса, приготовленного мамочкой, ехал верхом на тельцах, поджидая их на стенках желудка и на всем пути лабиринтов его скользких серых кишок. Ни давая ни хера из того, что желало сердце, он набивался ему в плоть, жир и хрящи.

Лежа на спине на грязном скомкавшемся белье, он чувствовал, что грязь засоряет тысячи систем его организма.

Он повернулся на бок и поглядел сквозь единственное не занавешенное окно, как живет город в три часа ночи. Не сработало. В холодной выпотрошенной комнате, лежа на узкой кровати, втиснутой под защиту недовольного этим угла, он чувствовал возраст своего тела.

Его бесила собственная слабость. День за днем она засовывала в него мясное дерьмо, и он не мог ее остановить. Вот бы ее связать, раздвинуть ей ноги, забить ей в пизду молоток, а затем выйти на улицу и никогда больше не возвращаться. Но он так не мог.

Телевизор не щадил его долгими вечерами перед сном. Он показывал ему, каков он, этот мир. Телевизор показывал ему, сколь многим владели люди, жившие снаружи. Он сам, чтоб увидеть все собственными глазами, разумеется, бывал снаружи, в городе, гулял там. Но он слишком боялся города, чтобы оставаться там подолгу. Он не был похож на людей, которые гуляли по улицам. Они так отлично жили! Они точно знали, что им надо делать, чтобы быть счастливыми, и предавались этому занятию, так ни разу и не задумавшись.

Поперек голых досок пола, в клочьях болезненного оранжевого света спал Пес, и его парализованные задние ноги вытянулись подобно жестким ручкам тачки. Стивен закрыл глаза. По краю дорог, по всему миру натриевые паровые фонари шипели в ночи, а в квартире над ним новая жиличка ходила кругами и разговаривала сама с собой.

Глава вторая

По утрам, если была горячая вода, Стивен мог часами млеть в жидкой массе душевого стойла. Как и сон, это тоже было бегство. Поток воды его успокаивал, набрасывал на его пустоту покрывало. Душ напоминал те несколько раз, когда он ездил на автобусе: ничего не делая, ты что-то делал, ты двигался, и движение тебя поглощало. Гул в голове успокаивался, и можно было вообразить, что у тебя есть все то, что показывают по телевизору, — вроде любви, ранчо в лесу с лошадкой, и новехонького джипа, и ребенка, и любящей тебя жены, которая касается твой щеки, когда ты приходишь домой, так нежно, что ты знаешь, что живет она только тобой. А когда ты идешь по лесу или городу, перед тобой расстилается путь, и ты всегда знаешь, в какую сторону идти, и ничего никогда перед тобой не выскакивает, тебя не останавливает и не выбивает из жизненной колеи, потому что ты находишься там вместе с ним, ты часть всего этого, и ты ничего не упустил. Телевизор, когда ты смотришь в него, — это твое зеркало.

Но когда Стивен вышел из душа вытереться какой-то тряпкой, когда его ноги ступили на грязный каменный пол перед туалетом, все стало по-прежнему.

Гаргантюа. Зверюга. Сучья пизда, мать, которая его не любила. Стояла своей тушей у двух-конфорочной плиты и мешала в сковородке с отвратительными кусками свинины. В кухне воняло газом и подсолнечным маслом, а еще у нее между ног исходил застарелый запах гниющей рыбы.

Стивен сидел за маленьким расшатанным столом и смотрел, как Пес волочится по грязному линолеуму к своему сральнику. Бесполезные задние лапы с шумом разъезжались по бокам с каждым шатким шагом передних лап, как хвостики сломанной рыбы. Он подобрал Пса щенком — девять лет назад — и сам видел, похолодевший от бессилия, как Зверюга покалечила тому лапы кирпичом. Просто так.

Тот день, тогда он был подростком, окончательно доказал ему то, что он подозревал с рождения, —он не может справляться с жизнью так, как получается у других. В отличие от них он не мог влиять на сеть событий, опутывающую его, он не мог совершить никаких изменений. Тогда Пес не взглянул на него с яростью, не зарычал от боли, он просто удивлялся: как Стивен позволил такому случиться? В те дни Пес был юным и еще не узнал, насколько беспомощен Стивен перед Зверюгой.

Теперь животное высрало темную какашку на кучу порванных газет в коридоре. Хороший. Разбит пополам и все равно выворачивается наизнанку, чтобы понравиться.

Зверюга принесла завтрак.

— Приятного аппетита, солнышко. Мамин милый сыночек сейчас все скушает.

Она села напротив него и шлепнула ломти недожаренного мяса ему в тарелку. Масло со сковородки имело какой-то странный оттенок, напоминающий мокроту.

— Кушай на здоровье. Не откажемся ведь мы от маминой еды, которую она специально для тебя приготовила?

Стивен взглянул на ее обрюзгшую физиономию, на темные жирные складки и нечистую кожу, на серые угри, число которых с годами увеличивалось, подобно кольцам на дереве. Седые волоски на подбородке были приглажены крошками от тысяч приемов пищи, и у нее висела сопля под носом. Он собрался с силами.

— Я это есть не могу.

Он воткнул вилку в кусок и опустил глаза, он хотел бы храбро посмотреть ей в лицо, но был бессилен вынести кошмар ее взгляда. Чудище вздохнуло и заговорило безжалостным голосом:

— И так каждый день. Каждый день одна херня.

Я, Стивен, тебе приготовила, старалась и хочу, чтобы ты поел. Она зажала вилку в кулаке и начала жрать помои на тарелке. Движения ее были медленными и ритмичными, как будто внутри ее рыхлого, обрюзгшего тела вращался какой-то сильно затянутый механизм. Жир складками весел у нее на плечах, и, жуя, она шумно дышала через нос.

— Такое дерьмо. Даже не прожарено как следует.

Зверюга выплюнула изо рта пищу и начала визжать:

— Дерьмо! Дерьмо! Ты, мудак неблагодарный!

Другой бы наизнанку вывернулся, чтобы так поесть!

Стивен крепко ухватился за ножку стула и отвечал ей так, словно его слова были лодочками, которые он пускал в бушующее море ее воплей.

— От такой жрачки другой бы сдох.

— Ах ты, сука! Жри, козел!

Ее слова лезли по грязным кафельным стенам. В этом узком пространстве за пределами мира их ярость заставляла город замолчать. Она поднялась из-за стола и стояла, ждала, когда он сдастся, в горле у нее что-то бурчало, и она стиснула зубы.

У Стивена больше не было сил сопротивляться. Ужас, охватывающий его перед гнусным чудовищем, стоящим перед ним, стирал в пыль ту маленькую баррикаду, с помощью которой он надеялся сделать утро другим. Он подцепил вилкой кусочек мяса. Желудок его содрогнулся, но, как и во всякий раз во время приема пищи, он клал еду в рот, пережевывал и проглатывал. И так, пока тарелка не опустела.