Рассказы. Повести. 1892-1894 - Чехов Антон Павлович (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
Горбунов-Посадов отзывался о рассказе как производящем «впечатление весьма неопределенное и ничего не говорящее» (Черткову, 15 апреля 1893 г. – ЦГАЛИ, ф. 552, оп. 1, ед. хр. 880) и считал, что для «Посредника» «больше идет, чем „Страх“, рассказ Чехова „Дома“» (Черткову, 20 апреля 1893 г., там же). «За „Страх“ я стою, – возражал Чертков и Чехову, и Горбунову-Посадову. – Это, по моему мнению, прекрасная по своей правдивости и верному освещению вещь. С „Очнулась“ она действительно не может выдержать сравнения и вообще не заслуживает отдельного издания; но в сборнике с другими произведениями она желательна» (Горбунову-Посадову, 6 мая 1893 г. – ЦГАЛИ, ф. 122, оп. 1, ед. хр. 1480). Чертков предложил другой проект сборника, в который опять входил «Страх» (Горбунову-Посадову, 11 апреля 1893 г.). Горбунов-Посадов сообщил об этом Чехову (16 мая 1893 г. – ГБЛ). Чехов высказался «решительно против нового сборника» (Горбунову-Посадову, 20 мая 1893 г.). Ввиду этого издатели «Посредника» решили не настаивать больше на издании новых сборников Чехова (письма Горбунова-Посадова Черткову от 23 и 27 мая 1893 г. – ЦГАЛИ, ф. 552, оп. 1, ед. хр. 880).
В сборник «Палата № 6» рассказ вошел почти без изменений. В текст 5-го издания (1897 г.) вставлены слова «мне кажется» (в рассуждении героя о равнодушии к нему жены), подчеркивающие общую его неуверенность и страх перед жизнью. В этом же направлении сделано и несколько небольших исправлений для издания Маркса: «должно быть», «я не знаю наверное».
Н. А. Лейкин записал 25 декабря 1892 г. в своем дневнике: «В рассказе Чехова в „Новом времени“ виден хороший мастер. Рассказ называется „Страх“, но название это, по-моему, совсем тут ни при чем. Хорошо, впрочем, выведен несколькими удачными штрихами тон пропойцы по деревенскому прозванью „Сорок мучеников“» (ЛН, стр. 501).
М. О. Меньшиков писал, что в рассказе «Страх», как и в других своих вещах близкого времени – «Скучной истории», «Дуэли», «Жене», «Соседях», «талантливый художник выводит на подбор слабых и дряблых русских людей, новейших Обломовых, решительно не умеющих жить, не умеющих устраивать ни своего, ни чужого счастья при самых прекрасных внешних обстоятельствах» (М. О. Меньшиков. Без воли и совести. – «Книжки Недели», 1893, № 1, стр. 204).
Близкую точку зрения высказал Р. И. Сементковский. Он писал, что в типах, выведенных в рассказах «Палата № 6», «Страх», «заключается глубокая жизненная правда, а правда эта состоит в том, что склонность философствовать, увлекаться общими идеями в русском интеллигентном человеке решительно преобладает над уменьем найтись в окружающей нас действительности и служить ей умело для осуществления воодушевляющих нас в университете общих идеалов» (Р. И. Сементковский. Что нового в литературе. Критические очерки. – «Ежемесячные литературные приложения к журналу „Нива“», 1903, № 6, стлб. 302–303). П. И. Краснов, сравнивая Чехова с Мопассаном и отдавая предпочтение отечественному писателю за то, что он «видит людей, а не животных», в качестве одного из примеров приводит рассказ «Страх», где «героиня падает так мотивированно, так неизбежно, что она не вызывает никакого нравственного негодования в читателе» (Пл. Краснов. Осенние беллетристы. Ан. П. Чехов. – «Труд», 1895, № 1, стр. 205).
Волжский (А. С. Глинка) считал рассказ «Страх» одним из самых характерных для Чехова. «Этот мир обыденной жизни, мир житейской бессмыслицы, нескладицы и бестолковщины для героя <…> представляется не менее страшным, чем „мир привидений и загробных теней“». Волжский сближает точку зрения героя рассказа Силина с позицией самого автора (Волжский. Очерки о Чехове. СПб., 1903, стр. 65). Позиции автора и его героя сближал и А. Л. Липовский, писавший, что сам автор порой ненавидит жизнь, «боится ее обыденщины, где перепутана правда и ложь» (А. Л. Липовский. Представители современной русской повести и оценка их литературной критикой. – «Литературный вестник», 1901, № 5, стр. 8).
При жизни Чехова рассказ был переведен на норвежский, венгерский, немецкий, сербскохорватский, словацкий, французский языки.
Рассказ неизвестного человека
Впервые – «Русская мысль», 1893, № 2, стр. 153–186; № 3, стр. 8–129. Подпись: Антон Чехов.
Вошло в издание А. Ф. Маркса.
Печатается по тексту: Чехов, т. VI, стр. 244–335.
1
В письме к Л. Я. Гуревич от 22 мая 1893 г. Чехов сообщал, что «Рассказ неизвестного человека» он «начал писать в 1887–88 г., не имея намерения печатать его где-либо, потом бросил; в прошлом году <…> переделал его, в этом же кончил…». Таким образом, между началом работы и окончанием ее произошли события, чрезвычайно значительные в творческой биографии Чехова, в частности, поездка на Сахалин.
Повесть была задумана во второй половине 80-х годов и посвящалась людям 80-х годов (одно из предполагаемых заглавий – «В восьмидесятые годы»). В то время замысел произведения, героем которого был террорист, имел особенно злободневное значение. В 80-е годы деятельность «Народной воли», несмотря на разгром ядра организации в 1881 г., после покушения 1 марта, еще продолжалась. Так, именно в 1887 г., в апреле месяце шел процесс над А. И. Ульяновым и его товарищами, казненными в мае того же года. В июне 1887 г. состоялся процесс над народовольцами Г. А. Лопатиным и поэтом П. Ф. Якубовичем, приговоренными к смертной казни, замененной каторгой.
И в то же время, особенно в конце 80-х годов, наблюдался отход от идей революционного народничества. Различные отклики в обществе вызвало ренегатство Л. А. Тихомирова, одного из руководителей «Народной воли», перешедшего в лагерь реакции. Чехов знал историю Тихомирова, слышал о его исповеди «Почему я перестал быть революционером» (вышла за границей в 1888 г.). 30 декабря 1888 г. Чехов писал А. С. Суворину: «Социализм – один из видов возбуждения. Где же он? Он в письме Тихомирова к царю. Социалисты поженились и критикуют земство». В письме к А. Н. Плещееву 11 февраля 1889 г. Чехов передавал суть разговора, который был у него с П. Н. Островским: «Спорили между прочим о социализме. Он хвалит брошюру Тихомирова „Отчего я перестал быть социалистом“, но не прощает автору его неискренности. Ему не нравится, что Тихомиров свое прошлое называет „логической ошибкой“, а не грехом, не преступлением. Я же доказывал, что нет там греха и преступления, где нет злой воли, где деятельность, добрая или злая – это все равно, является результатом глубокого убеждения и веры. Оба мы друг друга не убедили и остались каждый при своем…»
Очевидно, тогда же возник разговор о повести, героями которой могли бы стать народовольцы. П. Н. Островский, будучи значительно старше Чехова, являлся очевидцем всех этапов народнического движения и мог быть интересен Чехову своими воспоминаниями (см. его письмо И. Л. Леонтьеву (Щеглову) 1 марта 1892 г. в сборнике, посвященном А. Н. Островскому. – Островский. Новые материалы. Письма. Труды и дни. Статьи. Л., 1924, стр. 274). В письме к Леонтьеву (Щеглову) 13 марта 1893 г., написанном по прочтении «Рассказа неизвестного человека», П. Н. Островский указывал на то, что он давно советовал Чехову «взяться за тип русского революционера» (там же, стр. 286.)
В творческом замысле «Рассказа неизвестного человека» могли своеобразно преломиться и жизненные судьбы тех участников революционного движения, с которыми Чехов был знаком.
В самом начале повести ее герой, «неизвестный человек», говорит, что в прошлом он был лейтенантом флота. Для современников Чехова это упоминание значило многое: в 80-е годы проводил ряд процессов над революционерами, в том числе – над группой военных, разделявших программу «Народной воли». Среди морских офицеров, членов военно-революционной организации, особый интерес в связи с творческой историей «Рассказа неизвестного человека» представляет личность И. П. Ювачева. В Николаеве, а затем в Морской академии Петербурга мичман Ювачев проявил себя как талантливый пропагандист и организатор подпольных кружков морских офицеров. 13 августа 1883 г. он был арестован, судим но «процессу 14-ти», или «процессу В. Н. Фигнер», и приговорен к смертной казни через повешение, которая затем, после его ходатайства к царю, была заменена ссылкой в каторжные работы сроком на 15 лет. По словам Фигнер, находившейся в Шлиссельбургской крепости одновременно с Ювачевым, «политические убеждения Ювачева за год заточения совершенно изменились: из борца, завоевателя свободы насильственным путем, он превратился в миролюбца в духе Толстого» (В. Н. Фигнер. Полн. собр. соч., т. 2, ч. 2. М., 1929, стр. 120). В это же время Ювачев пережил и увлечение религией, что хотело использовать тюремное начальство, предлагая ему постричься в монахи (ср. в повести: «То мне хотелось уйти в монастырь…»; о близости героя идеям Толстого см. на стр. 476–477).
