Вся королевская рать - Уоррен Роберт Пенн (читать книги онлайн полностью без регистрации TXT) 📗
Она сказала:
– Я насчет Тома.
– Да? – сказал я.
– Я знаю, что-то случилось.
Я кивнул.
Она сказала:
– Что случилось?
Я набрал воздуха сухого, со слабым запахом непроветренной гостиной, политуры – запахом опрятности, приличия и скромных надежд – и поерзал на красном плюше, который покусывал мою ладонь, как крапива.
– Джек, скажите правду. Я должна знать правду, Джек. Я знаю, вы мне все скажете. Вы всегда были настоящим другом. Вы были настоящим другом и Вилли и мне – тогда… тогда… когда…
Голос ее прервался.
И я рассказал ей правду. О разговоре с Мервином Фреем.
Пока я рассказывал, ее руки стискивали и мяли одна другую на коленях, а потом сжались и замерли. Она сказала:
– Теперь ему остается только одно.
– Это можно… как-нибудь уладить… Понимаете…
Она перебила меня:
– Ему остается только одно.
Я ждал.
– Он… должен жениться на ней, – сказала она и выпрямилась.
Я немного поерзал и сказал:
– Да, но… понимаете… кажется… могли быть другие… у Сибиллы могли быть другие знакомые… другие, которые…
– Боже мой, – выдохнула она, и я увидел, как ее руки снова разжались и сжались на коленях.
– Тут есть другая сторона, – продолжал я, постепенно набирая скорость. – Тут еще замешана политика. Видите ли, Макмерфи хочет…
– Боже мой, – прошептала она и, вдруг поднявшись, прижала руки к груди. – Боже мой, политика… – Она в отчаянии отвернулась, сделала шага два в сторону и повторила: – Политика. – Потом она повернулась ко мне и сказала в полный голос: – Боже мой, и здесь политика!
– Да, – кивнул я, – как и везде почти.
Она отошла к окну и остановилась, спиной ко мне, глядя в щелку между занавесками на горячий залитый солнцем внешний мир – туда, где все это происходило.
Через минуту она спросила:
– Что дальше, Джек? Рассказывайте.
И тогда, не поворачиваясь к ней и уставясь на ее пустой стул, я рассказал о предложении Макмерфи и обо всем остальном.
Я кончил. Еще с минуту мы молчали. Потом я услышал голос:
– Наверно, так и должно было кончиться. Я старалась поступать правильно, но избежать этого, наверно, нельзя. Джек, Джек… – Я услышал шорох у окна и повернул голову – она смотрела на меня. – Я старалась поступать правильно. Я любила моего мальчика и старалась хорошо его воспитать. Я любила мужа и старалась выполнять свой долг. И они меня любят. Думаю, что любят. Несмотря ни на что. Я должна так думать, Джек.
Я обливался потом на красном плюше, и большие карие глаза смотрели на меня умоляюще, но с убежденностью.
Она тихо договорила:
– Я должна так думать. И надеяться, что в конце концов все будет хорошо.
– Послушайте, – отозвался я, – Хозяин заставил их ждать, он что-нибудь придумает, все будет хорошо.
– Нет, я не об этом. Я хочу сказать… – Но она замолчала.
Я понимал, что она хочет сказать, хотя ее голос, теперь уже более твердый, но с нотками безнадежности говорил совсем другое:
– Да, он что-нибудь придумает. Все обойдется.
Оставаться здесь дальше не имело смысла. Я встал, стянул свою старую шляпу с резного орехового стола, где лежали Библия и стереоскоп, подошел к Люси и подал ей руку.
– Ничего, все обойдется.
Она посмотрела на мою руку, словно не понимая, почему я здесь. Потом посмотрела на меня.
– Это ведь ребенок, – тихо проговорила она. – Совсем крошка. Он даже еще не родился, он не знает, что тут делается. О деньгах, о политике, о том, что кто-то хочет стать сенатором. Он ничего не знает… Как он получился… И что делала эта девушка… И почему… почему отец… почему он… – Она умолкла, большие карие глаза смотрели на меня с мольбой, а может, и с укором. Потом она сказала: – Как же это, Джек… он ведь ребенок, он ни в чем не виноват.
У меня чуть не вырвалось, что я тоже ни в чем не виноват, но я сдержался.
Она добавила:
– Он был бы моим внуком. Он был бы сыном моего мальчика.
И немного погодя:
– Я бы любила его.
При этих словах ее кулаки, лежавшие на груди, медленно разжались. Не отрывая от груди запястий, она сложила ладони в чашечку и повернула вверх – жестом смирения или безнадежности.
Заметив, что я смотрю на ее руки, она поспешно убрала их.
– До свиданья, – сказал я и двинулся к двери.
– Спасибо, Джек, – ответила она, но провожать меня не стала, что вполне меня устраивало, ибо я и так уже дошел до ручки.
Я вышел в ослепительный мир, по ветхой цементной дорожке добрался до машины и поехал обратно в город, на свое место.
Хозяин кое-что придумал.
Во-первых, он решил, что неплохо бы связаться с Мервином Фреем непосредственно, а не через Макмерфи, и прощупать почву. Но Макмерфи не зевал. Он не верил ни Фрею, ни Хозяину, и Мервина куда-то спрятали. Впоследствии выяснилось, что Мервина и Сибиллу увезли в Арканзас, в места, о которых они, наверно, меньше всего мечтали, – на ферму, где лучшие кони были мулами, а самым ярким источником света – лампа-молния в гостиной; где не ходили легковые машины, а люди ложились в половине девятого и вставали на заре. Разумеется, они поехали не одни и могли играть в покер и в сплин втроем, потому что Макмерфи приставил к ним своего молодчика, и тот, насколько мне известно, днем держал ключи от машины в кармане брюк, а ночью – под подушкой и, когда один из Фреев отправлялся в клозет, караулил под дверью, в котелке набекрень, прислонясь спиной к шпалере жимолости, – во избежание всяких фокусов, вроде побега через задний двор в направлении железной дороги, до которой было всего десять миль. Он же просматривал почту, потому что право переписки для Мервина и Сибиллы не было предусмотрено. Никто не должен был знать, где они. И мы не могли этого выяснить. А когда смогли, было поздно.
Во-вторых, Хозяин вспомнил о судье Ирвине. Если кто и сможет урезонить Макмерфи, то, скорей всего, судья Ирвин. Макмерфи многим обязан судье, а у его табуретки осталось не так много ножек, чтобы он позволил себе потерять еще одну. Поэтому, решил Хозяин, нужен Ирвин.
Он вызвал меня и сказал:
– Я просил тебя заняться Ирвином. Ты что-нибудь нашел?
– Нашел, – ответил я.
– Что?
– Хозяин, – сказал я, – я сыграю с Ирвином в открытую. Если он мне докажет, что это неправда, тогда извини.
– Что? – начал он. – Я же тебе…
– Я сыграю с Ирвином в открытую, – сказал я. – Я обещал это двум людям.
– Кому?
– Ну, во-первых, себе. А кому второму – неважно.
– Ах, ты себе обещал? – Он смотрел на меня тяжелым взглядом.
– Да, себе.
– Ладно, – сказал он. – Делай по-своему. Если твои сведения правильные, ты знаешь, что мне нужно. – И, окинув меня хмурым взглядом, добавил: – Смотри, если отвертится.
– Боюсь, что не отвертится, – ответил я.
– Боишься? – сказал он.
– Да.
– Ты с кем работаешь? С ним или со мной?
– С тобой. Но клепать на судью я не буду.
Он продолжал меня разглядывать.
– Мальчик, – сказал он наконец, – я ведь не просил тебя клепать на судью. Хоть раз я заставлял тебя клепать на человека, скажи?
– Нет.
– Клепать я тебя никогда не заставлял. А почему?
– Почему?
– Потому что этого и не требуется. Зачем клепать, если правды за глаза хватает?
– Высокого ты мнения о человеческом роде.
– Мальчик, – ответил он, – я ходил в пресвитерианскую воскресную школу, когда люди еще не забыли богословия, – и там это твердо знали. А мне, – он вдруг ухмыльнулся, – мне это очень на руку.
На том наш разговор кончился, я сел в свою машину и поехал в Берденс-Лендинг.
На другое утро, позавтракав в одиночестве – Молодой Администратор уехал на службу, а мать раньше полудня не вставала, – я пошел гулять на берег. Утро было ясное и не такое жаркое, как обычно. Пляж был еще пуст, и только в полукилометре от меня на мелководье плескались ребятишки, тонконогие, как кулики. Когда я поравнялся с ними, они на секунду перестали вертеться и брызгаться, повернули ко мне свои мокрые загорелые лица и измерили меня безразличным взглядом. Но тут же отвернулись, потому что я явно принадлежал к той туповатой и унылой расе, которая носит брюки и туфли, а в брюках и туфлях по отмели не попрыгаешь. И даже не станешь без крайней надобности ходить по песку, чтобы не набрался в туфли. Но по песку я шел и даже развязно загребал его туфлями. Не такой уж я старик… С удовлетворением отметив это, я направился к рощице у самого берега: там среди сосен, мимоз и миртов рос большой дуб и были теннисные корты. Возле кортов под навесом были скамейки, а у меня была свежая газета. Я прочту газету и подумаю над тем, что мне сегодня предстоит. До сих пор я об этом даже не думал.
