Смирительная рубашка. Когда боги смеются - Лондон Джек (книги txt) 📗
Но самое удивительное, истинным и неисправимым садистом в этой команде оказался человек гуманной профессии — доктор Джексон. Он готов пытать, истязать, получать болезненное удовольствие, слушая, как у повешенного затухает пульс и прекращается дыхание. Писателю врачебная должность такого человека казалась изощренным кощунством.
Сообщество заключенных — не в пример единению тюремщиков — крайне антагонистично. С одной стороны — близкие по духу друзья Даррела, и прежде всего Джек Оппенхеймер, Человек-Тигр, выросший в трущобах, в банде «нехороших парней» и попавший в эти стены из-за предательства товарища-уголовника — «по совокупности» преступлений. По натуре своей он жизнелюбив и не в меру эмоционален. Но в вопросах чести суров и принципиален. Оппенхеймер, никогда не отказываясь от своего мнения, не склоняет головы перед палачами ни за какие блага.
Эд Моррелл — тихий интеллигент. Он обучил Даррела индуистской премудрости. Моральная поддержка старожилов тюрьмы для новичка Даррела значит немало. Он ведь и победил своих мучителей, пусть даже на какое-то время, благодаря друзьям по несчастью — их советам и одобрению.
Среди заключенных есть два отвратительных типа. Это упомянутый уже староста тюрьмы, корыстолюбивый и хитрющий Эл Хэтчинс, усугубляющий муки своим же товарищам по несчастью. Не уступает Хэтчинсу в своей деградации и Сесил Уинвуд — поэт-фальшивомонетчик. Попав в тюрьму, он выступает как доносчик и провокатор, пытаясь организовать побег самых «безнадежных» заключенных и тут же вовремя его «предотвратить», заложив товарищей.
Общественно значимый парадокс судьбы Даррела и судьбы его вполне приличных друзей по несчастью в том, что лучшие люди гниют в таких тюрьмах, как Сен-Квентин, а подлецов за услуги трусливым и вспыльчивым администраторам часто выпускают на свободу.
Глава XIX повествует о временном пребывании Даррела Стэндинга на необитаемом острове в Атлантическом океане в облике некоего матроса Дэниэла Фосса, отплывшего на борту брига «Негоциант» из порта Филадельфия. Бриг столкнулся с айсбергом в 1809 году. В пору выхода романа в свет у всех в памяти была еще гибель «Титаника» при подобных обстоятельствах (1912). Само повествование развивается как бы по канве романа Д. Дефо «Робинзон Крузо». Но никакого Пятницы тут нет, климат куда более суров, пища более скудна, чем на острове Робинзона или его прототипа Александра Селкирка. Ни сочных южных плодов, ни собственных злаков на этом острове нет. Но степень сопротивляемости природе и мужества у человека, питающегося тюленями и натягивающего на себя их шкуры, конечно, неизмеримо выше. А степень свободы у Дэниэла Фосса куда больше, чем у заключенных калифорнийской образцовой тюрьмы Сен-Квентин.
Интересна и сцена встречи еще одного духовного прародителя Даррела — Рагнара Лодброга, теперь уже датчанина по происхождению, но римлянина по гражданству, с Понтием Пилатом и его женой накануне казни Иисуса Христа. Знатная еврейская дама по имени Мириам предложила ему спасти Христа, пообещав за это свою руку и сердце. Лодброг мог бы это сделать. Но друг Пилата понял бессмысленность подобного предприятия. Под таким углом зрения, пожалуй, никто до Джека Лондона не рассматривал события 14 нисана 33 года на Голгофе.
Достаточно интересен здесь и эпизод из XVIII века, напоминающий обычаи и нравы, а также некоторые эпизоды из «Трех мушкетеров», где рассказчик выступает под именем графа Гильома де Сен-Мора, человека, близкого ко двору короля (гл. XI).
Эта главка написана в иронической тональности: главному герою Сен-Мору удается отправить на тот свет с помощью шпаги троих предков будущих французских литераторов. Четвертый, наиболее мужиковатый, прикончил его самого, тоже как предка сочинителя. Это в некотором роде и пародия на роман «Три мушкетера».
Видения Даррела прерываются истязаниями тюремщиков. Но разве их безобразия могут повлиять на философский настрой героя-рассказчика? Его философия озарена надеждой на лучшее будущее. Срок человеческого бытия здесь исчисляется миллионами лет! Читатель не может не почувствовать огромной духовной энергии повествования, в котором смешиваются и материализм, и чистый идеализм, и интуитивизм. Духовная атмосфера книги включает в себя едва ли не все основные достижения философии начала ХХ века.
Финал романа — гибель главного героя-рассказчика на виселице. Но парадокс-то в том, что на эшафот взошел как бы физически слабый человек и в то же время невероятно сильный духовно, что дает ему право вести свои записи до последней возможности и иронизировать над своими палачами. Так грубо, императивно, по приговору кончается жизнь во многом достойного человека, с очевидным раздвоением психики — общественного преступника в глазах власти и странника по звездам в глазах читателя одновременно. Обе линии повествования обрываются как бы насильно, вынужденно, оставляя в душе читателя горький осадок.
Хотя у этого романа по законам жанра уже остановилось «колесо сансары», но в передаче и усвоении художественных традиций у писателя нашлись последователи и продолжатели.
Думается, что лучшее произведение Т. Драйзера — роман «Американская трагедия» (1925) — написан не без учета этого текста Джека Лондона.
Наши исследователи, говоря о мастерстве М. Булгакова, практически не упоминают ершалаимских сцен Джека Лондона. А ведь проникновение Мастера с помощью писательской интуиции сквозь время и в глубь веков («как верно я это угадал»), способы невероятной типизации и невероятного масштаба параллелизм свидетельствуют о близком родстве этих двух произведений, и связь между ними хорошо ощутима.
