Лунная долина - Лондон Джек (книги онлайн полные версии .txt) 📗
И он тоже решил откладывать и спустя два года приобрел пай в компании, где было всего тридцать паев. Это произошло около пяти лет тому назад. Он арендовал триста акров торфяной земли у американца, предпочитавшего слоняться по Европе. Из прибыли на свой пай за первый год Чжоу Лан купил два пая в другой компании, а год спустя — на доходы с трех паев — организовал собственную компанию. Один год был неурожайный, и он чуть не прогорел. Так обстояло дело три года тому назад. Но на следующий год урожай был отличный, и он получил четыре тысячи долларов чистого дохода. Еще через год — пять тысяч. А в прошлом году его доход составил девятнадцать тысяч. Правда, не плохо для старого, опустившегося Чжоу Лана?
— Господи! — невольно вырвалось у Саксон.
То жадное любопытство, с каким она слушала комиссионера, заставило его продолжать:
— А возьмите Син Цзи, стоктонского картофельного короля. Я его отлично знаю; ни с кем я не вел таких крупных дел и ни на ком так мало не заработал, как на нем. Он был простым кули и двадцать лет тому назад контрабандой пробрался в Соединенные Штаты. Начал поденщиком, потом торговал овощами, разнося их в корзинах, надетых на палку, потом открыл лавку в китайском квартале Сан-Франциско. Но он был парень с головой и скоро перенял всю науку у китайских фермеров, которые посещали его лавку. Лавка не давала ему возможности быстро разбогатеть. Тогда он отправился вверх по Сан-Хоакину. Два года он ничего не предпринимал, а только ко всему присматривался. Потом вдруг принялся за дело и арендовал тысячу двести акров по семи долларов за акр!..
— Вот это да! — воскликнул Билл, пораженный. — Заплатить восемь тысяч четыреста долларов за одну аренду, и в первый же год! Я знаю место, где можно купить пятьсот акров по три доллара за акр.
— А картофель там может расти? — спросил Ганстон.
Билл покачал головой.
— Там вообще ничего не может расти.
Все трое рассмеялись, и комиссионер продолжал:
— Семь долларов — это была только арендная плата за землю. Вы знаете, сколько стоит вспахать тысячу двести акров?
Бил с важным видом кивнул головой.
— В тот год он собрал по сто шестьдесят мешков с акра, — продолжал Ганстон. — Цена на картофель была пятьдесят центов за мешок. Мой отец в то время стоял во главе нашего концерна, и я знаю все из первых рук. Син Цзи мог продать свой картофель по пятьдесят центов и уже на этом здорово нажиться. Что же он сделал? Кто-кто, а китайцы всегда отлично знают условия рынка, они любого комиссионера за пояс заткнут. Син Цзи попридержал свой картофель. Когда почти все распродали имевшиеся у них запасы, цена на картофель начала расти. Син Цзи только смеялся в лицо скупщикам, когда ему предлагали шестьдесят центов, семьдесят, наконец по целому доллару за мешок. И знаете, почем он, наконец, продал свой картофель? По доллару шестьдесят пять центов! Считайте, что мешок картофеля обошелся ему сорок центов. Сто шестьдесят мешков на тысячу двести… Подождите… двенадцать раз ноль-ноль, двенадцать раз шестнадцать будет сто девяносто два… Сто девяносто две тысячи мешков по доллару с четвертью… сто девяносто два на четыре будет сорок восемь плюс сто девяносто два, всего двести сорок… Ну да, двести сорок тысяч долларов чистого дохода за один год!
— Вот так китаец! — огорченно сказал Билл и повернулся к Саксон. — Нет, нам, белым, нужна какая-нибудь новая страна! Боже мой! Они же нас просто выгнали, выгнали из дому!
— Конечно, такие прибыли получают не каждый день, — поспешил оговориться Ганстон. — Дело в том, что в других районах картофель не уродился, и его скупали спекулянты. Какими-то таинственными путями Син Цзи обо всем узнал и участвовал в этих спекуляциях. Таких барышей он потом уже ни разу не получал. Но его дело расширялось. В прошлом году у него под картофелем было четыре тысячи акров, под спаржей — тысяча, пятьсот под сельдереем и пятьсот под бобами. А шестьсот акров он отвел под семена. Даже если одна-две культуры и не дадут большого урожая, на всех он потерять не может.
— Я видела двенадцать тысяч акров, засаженные яблонями, — сказала Саксон. — И мне хотелось бы видеть четыре тысячи акров под картофелем.
— Что ж, и увидим, — степенно заметил Билл. — Давай поедем на Сан-Хоакин. Мы ведь нашей страны совсем не знаем. Не мудрено, что мы чувствуем себя ее пасынками.
— Вы найдете там очень много королей, — продолжал Ганстон. — Я Хун-ли — по прозванию «Длинный Джим», А-пок и А-ван и, наконец, Сима — японский картофельный король. У него несколько миллионов. Живет роскошно.
— А почему американцы не могут добиться того же? — спросила Саксон.
— Видимо, не хотят… Ничто им не мешает, кроме самих себя. Скажу вам одно: я лично предпочитаю иметь дело с китайцами. Китаец честен, его слово — все равно что подпись на векселе, — как он скажет, так и сделает. И потом — белый человек не умеет хозяйничать на земле. Самый передовой хозяин-белый довольствуется одним урожаем и обычным севооборотом. А китаец далеко опередил его и получает с одного клочка земли одновременно два урожая. Я сам видел: редис и морковь, две культуры, были посажены одновременно на одной грядке.
— Но ведь это же бессмысленно, — заметил Билл. — Каждая даст тогда пол-урожая — вот и все.
— Выходит, что нет, — усмехнулся Ганстон. — Наступает время, когда морковь надо продергивать. Редис — тоже. Но морковь туго растет, а редис растет быстро, и морковь дает возможность поспевать редису. А когда редис готов и убран, это прореживает морковь, которая доходит позже. Да, нам далеко до китайцев!
— Не понимаю, почему белый не может сделать то же самое, что и китаец? — запротестовал Билл.
— Вы совершенно правы, — ответил Ганстон. — Но факт тот, что белый этого не делает. Китаец работает без передышки и заставляет работать землю. У него все организовано, у него есть система. Слышали вы, чтобы белый хозяин вел книги? А китаец ведет. Он ничего не делает наудачу, он всегда знает, в точности до одного цента, какова цена на те или иные овощи. И знает рынок. Он берется за дело с обоих концов. Как он ухитряется — это выше моего понимания, но он знает рынок лучше, чем мы, комиссионеры.
— А кроме того, он очень терпелив, но не упрям. Предположим, он допустил ошибку — посадил какие-нибудь овощи, а затем узнал, что этот сорт не будет иметь сбыта, — в таких случаях белый обычно упрямится и не хочет признать свою ошибку, а китаец — признает. Он старается уменьшить потери. Земля должна работать и давать деньги. Как только он понял свою ошибку, он тут же, без всяких колебаний и сожалений, берется за плуг, перепахивает поле и сажает что-нибудь другое. У него есть смекалка. Китайцу достаточно взглянуть на побег, который чуть высунулся из земли, и он уже знает, вырастет этот побег или нет, и предскажет, какой он даст урожай — большой, средний или плохой. Это одно. А во-вторых, он регулирует созреванье овощей, — он ускоряет или задерживает его в зависимости от рынка. А когда настает подходящий момент, его урожай — пожалуйте — уже готов, и он выбрасывает его на рынок.
Они беседовали с Ганстоном несколько часов; и чем больше он рассказывал о китайцах и об их способах ведения хозяйства, тем сильнее росло в душе Саксон чувство досады. Она не сомневалась в фактах, которые приводил комиссионер, но эти факты не увлекали ее. Они не вязались с ее представлением о лунной долине. И лишь после того как их разговорчивый спутник сошел с поезда, Билл выразил словами волновавшие ее смутные мысли.
— Ну! Мы ведь с тобой не китайцы! Мы белые. Какому китайцу придет на ум носиться на лошади сломя голову ради своего удовольствия? Ты когда-нибудь видела, чтобы китаец проплывал через полосу прибоя в Кармеле? Или занимался боксом, борьбой, бегом, прыжками исключительно из любви к спорту? Ты когда-нибудь видела, чтобы китаец, взяв ружье, отмахал шесть миль и вернулся домой веселый и довольный с каким-нибудь тощим зайцем? Ведь что китаец делает? Работает до потери сознания. Ничего другого знать не хочет. Да к чертям всякую работу, если жить только ради этого! Я достаточно наработался в своей жизни и умею работать не хуже любого из них. Но какой в этом прок? С тех пор как мы с тобой странствуем, Саксон, я твердо понял одно: работа — далеко еще не все в жизни! Черт! Да если бы вся жизнь состояла только в работе, так нужно бы поскорее перерезать себе глотку, и прощайте. А я хочу, чтобы у меня был и дробовик, и ружье, и хорошая верховая лошадь, и я не желаю так изматываться, чтобы не иметь сил любить свою жену. Зачем это нужно — быть богатым, зарабатывать на картофеле двести сорок тысяч долларов?.. Смотри на Рокфеллера! Он вынужден сидеть на одном молоке. А мне подавай бифштекс и такой желудок, чтобы подошву переваривал! И мне нужна ты, и свободное время, и возможность вместе повеселиться. Зачем жизнь, если в ней нет радости?
