Зеленый Змий - Лондон Джек (лучшие книги без регистрации .txt) 📗
Мы с Нельсоном сидели в баре «Оверланд Хаус». Был еще ранний вечер, и мы сидели там только потому, что были в прогаре и было время выборов. Видите ли, местные политические деятели, кандидаты на выборные должности, имеют привычку в такие времена обходить питейные дома и собирать голоса. Сидишь, бывало, за столом в трезвом виде, гадая, не подвернется ли кто-нибудь с угощением, или раздумывая, имеется ли еще где-нибудь кредит в другом баре, стоит ли идти так далеко, чтобы убедиться в этом; внезапно двери питейного дома широко раскрываются, и входит общество хорошо одетых мужчин, обыкновенно слегка подвыпивших и распространяющих атмосферу благоденствия и товарищества.
У них всегда имелись улыбки и приветствия про запас для всех: для вас, сидящего без цента на пиво в кармане, для застенчивого хулигана, прячущегося по углам и во всяком случае не обладающего голосом, но могущего быть представителем обитателей целого меблированного дома. Знаете ли вы, что мы сильно ободрялись, когда политические деятели эти, распахнув двери, входили, с широкими плечами и грудью и выступающими животами, поневоле делающими их оптимистами и хозяевами жизни. Мы понимали, что вечер все-таки выйдет приятный, и мы, во всяком случае, получим стакан вина и — кто знает? — быть может, боги благосклонно взглянут на нас; за первым стаканом последуют другие, и мы окончим ночь великолепнейшим кутежом. Нас немедленно подзывали, и мы становились рядышком вдоль прилавка, глотая вино и выучивая наизусть имена джентльменов и запоминая места, которые они надеялись занять.
Вот в это самое выборное время, когда политические деятели делали свои обходы, я получил горькие уроки и потерял много иллюзий, — я, зачитывавшийся прежде книгами вроде «От работы на канале до места президента»! Да, я воистину стал понимать все величие политики и политиканов!
И вот сидел я в тот вечер в «Оверланд Хаусе», совсем в прогаре, мучимый жаждой, но не потерявший присущей пьянице веры в неожиданную выпивку, в ожидании событий, в особенности же появления политических деятелей. Вошел Джо Гус, обладатель ничем не утолимой жажды, злющих глаз, кривого носа и цветистого жилета,
— Идите, — сказал он, — будет даровое пьянство, сколько влезет. Жаль будет прозевать его.
— Где это? — спрашивали мы.
— Пошли, я расскажу вам все по дороге. Надо идти поживее!
Мы торопливо пошли наверх в город, а Джо Гус стал объяснять нам:
— Это Ханкокская пожарная команда. Надо только надеть красную рубашку и шлем и держать в руках факел. Они едут специальным поездом на парад в Хей-уардз (насколько помнится, он назвал Хейуардз: но не ручаюсь, что все это не произошло в Сан-Леандро или Найлзе. Хоть убей, не помню теперь, была ли Ханкокская пожарная команда республиканской или демократической организацией. Как бы то ни было, но политические деятели, стоявшие во главе ее, нуждались в факельщиках, и каждый, принимавший участие в параде, имел право напиться, если ощущал такое желание).
— Весь город будет к нашим услугам, — продолжал Джо Гус. — Вино? Оно будет течь рекой. Наши политические деятели закупили все запасы питейных домов. И все будет даром! Вам останется только подходить и требовать вина. Черт знает, что мы наделаем!
Дойдя до залы на Восьмой улице, около Бродуэя, мы надели рубашки и шлемы пожарных, запаслись факелами и, пороптав на то, что нам ни разу не дали выпить перед отъездом, гурьбою влезли в поезд. О, политические деятели уже были близко знакомы с породой нашей и в Хейуардзе также не угостили нас. Приказ на этот вечер был следующий: сначала отстойте парад и заработайте затем вашу выпивку.
Парад кончился. Питейные дома открылись; ради необыкновенного случая были наняты лишние буфетчики, и пьющие стояли плотной толпой перед каждым залитым вином и не вытертым прилавком.
Попав на улицу, мы отбивали горлышки бутылок о тумбы и пили. Джо Гус и Нельсон выучились известной осторожности в обращении с неразбавленным виски, но не я — я все еще находился в заблуждении, воображая себе, что человек может выпить, сколько бы ему ни дали, в особенности же, когда вино давалось даром. Мы делились нашим вином с другими, выпивая порядочные порции сами, причем больше всех пил я. И опять-таки напиток этот мне не нравился!
Однако политические деятели были мудры и не хотели позволить всем пьяницам оклендского побережья оставаться в городе. Когда подошло время отхода поездов, то все питейные дома были окружены полицией. Я уже начинал ощущать действие вина. Нельсона и меня вытолкали из питейного дома, и мы оказались в самых последних рядах весьма беспорядочной процессии. Я шел, героически борясь с собою, теряя власть над конечностями, качаясь на ногах, с шумящей головою, колотящимся сердцем и задыхающимися легкими.
Состояние беспомощности надвигалось так быстро, что я последними усилиями сознания понял, что упаду, не добравшись до поезда, если останусь в задних рядах процессии. Я покинул их и побежал вдоль дороги под широкой сенью деревьев. Нельсон, смеясь, погнался за мною. Есть вещи, особенно ярко выступающие в кошмарных воспоминаниях; Я отчетливо помню деревья и мой отчаянный бег под тенью их, также как и раскаты хохота прочих пьяниц, раздававшиеся при каждом моем падении. Они вообразили, что я выделываю пьяные шутки, и были далеки от мысли, что Зеленый Змий держал меня мертвой хваткой за горло. Но я знал это и боролся со смертью, а другие не подозревали этого. Это можно было сравнить с тем, как если бы я тонул при толпе зрителей, а они думали бы, что я проделываю шутку для их развлечения.
Я бежал под деревьями и наконец упал и потерял сознание. Я совсем забыл все, что произошло далее, исключая один проблеск воспоминания. Нельсон благодаря своей громадной силе поднял меня и дотащил до поезда. Когда он усадил меня в вагоне, то я стал бороться и задыхался так страшно, что даже, несмотря на его полусознательное состояние, он понял, что я совсем плох. Я знаю теперь, что я тогда ежеминутно мог умереть, и полагаю, что был тогда ближе к смерти, чем когда-либо раньше или позднее. Однако я узнал, что произошло тогда, только по рассказам Нельсона.
Я сгорал, заживо внутренне сгорал, перенося агонию жара и удушья, и всеми силами искал воздуха. Воздуха, главным образом воздуха! Я тщетно пытался поднять окно, асе окна в вагоне оказались привинченными. Нельсон знал обычаи обезумевших от вина и вообразил, что я хочу выброситься из окна, Он пытался удерживать меня, но я продолжал бороться, схватил чей-то факел и разбил оконное стекло.
Надо сказать, что на оклендском побережье существовали две партии: одна дружественная Нельсону, другая же враждебная ему, вагон был полон сторонниками обеих партий, совсем пьяными. Разбитое мною окно послужило сигналом к драке. Один из окружающих схватил меня, уронил, и начался бой, о котором я знаю только то, что мне впоследствии рассказывали; кроме того, у меня осталась на память ушибленная челюсть. Ударивший меня человек упал сверху меня, а на него упал Нельсон; говорят, что в вагоне осталось мало целых оконных стекол после общей драки.
Пожалуй, для меня было полезнее всего лежать неподвижно и без чувств. Резкие движения только усилили биение моего сердца, и так уже в опасной степени ускоренное, и увеличили потребность в кислороде моих задыхающихся легких.
Когда драка кончилась и я пришел в сознание, то я не узнавал себя. Я был не сам собою, а тонущим человеком, продолжавшим бороться, уже потеряв сознание. Я не помню, что я делал, но все кричал «Воздуху! Воздуху!» так настойчиво, что Нельсон наконец понял, что я не стремлюсь к самоубийству. Тогда он вынул куски разбитого стекла из оконной рамы и дал мне высунуться из нее. Он отчасти понял всю серьезность моего положения и держал меня вокруг талии, чтобы помешать мне, если я задумаю вылезть дальше. Во все остальное время езды до Окленда я продолжал стоять, высунув голову и плечи в окно и борясь с Нельсоном, когда он пытался втянуть меня обратно в вагон.
Тут наступает момент, когда у меня явился проблеск сознания. Я помню с того времени, когда я упал под деревьями, и до тех пор, когда проснулся на следующий вечер в постели, только один факт: голова моя находилась за окном, овеянная встречным ветром; угольки из паровоза попадали в меня и обжигали лицо, пока я силился отдышаться. Вся сила воли моей была сосредоточена на дыхании, на втягивании в себя возможно большего количества воздуха в возможно более короткое время; это было делом жизни и смерти; я прекрасно понимал это и терпеливо выносил ветер и горящие угли в краткие моменты сознания, стараясь облегчить невыносимую агонию бесконечного удушья.
