Страдания князя Штерненгоха (Гротеск-романетто) - Клима Владислав (читать книги онлайн без сокращений .TXT) 📗
Теперь голодранец отложил в сторону трубку, обнял мою супругу за талию и заговорил нежнее, чем раньше:
— Ты моя милая, маленькая, глупая хрюшка, но одновременно мегатерион. В тебе кипит все самое вульгарное и самое сверхземное, ты дьявольский котел, Демоночка моя! И то и другое в максимальных дозах. Вода и огонь; котел, до отказа наполненный паршивой водой, солнечный огонь — его достаточно было бы для нагрева котла, который в пятьдесят раз больше этого. Почти наверное лопнет, хотя машиной управляю теперь я.
А твоя низость сильнее твоей высоты. Ты — раба инстинктов, хоть и возвышенных, но и самый возвышенный инстинкт — низость. Если бы воля победила их, ты спасена — для этой жизни! Иначе ты умрешь очень скоро и ужасным образом. От тебя идет трупный запах… Мне это не нравится, но трупный запах да превратится в твою розу!..
Даже твоя низость величественна! Ты Величественна! Судьба сотворила из тебя самую страшную свою игрушку: такой не бывало! Потому я люблю тебя… Но судьба, видимо, решила игрушку сломать, когда она ее достаточно позабавит — и также для того, чтобы она и далее ее все больше забавляла… Ты живешь только потому, что ты интересна.
Ты проклята более, чем любое другое человеческое создание; именно поэтому ты среди всех избранница. Только проклятые могут быть избранниками.
Но все же остается еще надежда — маленькая… И я не хочу, чтобы ты меня здесь покинула… лучше пусть погаснет солнце — тьфу! Я могу показаться сентиментальным… Кроме тебя, все человеческое — болото, — тьфу!..
Но если ты все-таки победишь — для меня это будет самой чарующей победой! Если я не достигну ее, — тогда, может быть, паду вместе с тобой… Потому что люблю Тебя… слышишь!
Ты должна максимально Превозмочь Себя: в противном случае Тебя победит в конце концов мощная твоя ночь — и ты умрешь. Потому что лишь то, что по-своему идет к Свету, остается в живых, все остальное гинет! Вовремя!
Твое время: пять предстоящих дней!.. — девятнадцатого мы уезжаем в Кордильеры…
— Уже девятнадцатого? — воскликнула она как менада. — Ты так приказываешь? Самый прекрасный день моей жизни — так близок?
— В четыре пополудни — ты будешь здесь, и пойдем.
Вопя от блаженства, она обняла его ногами. Он продолжал:
— Твой главный подвиг на будущих пять дней: со Штерненгохом ты будешь в максимальной степени приветлива! Ты не обидишь его ничем — и, расставаясь с ним, поцелуешь его, причем поцелуй будет продолжаться полминуты!
— О Боже — чего ты требуешь от меня? Прикажи мне тут же, сию минуту разрезать себе вот этим ножом все лицо и обезобразить себя на всю жизнь — и я послушно это сделаю… но это?
— Я знаю, что это трудно; труднее всего. Но здесь необходима лобовая атака на врага! Никаких редких перестрелок!
— Однако — однако, таким образом я уничтожу весь мой прежний мир…
— Он должен быть уничтожен!
— Если я это сделаю, я сразу умру.
— Твоя смерть будет более страшна и медленна, если ты этого не сделаешь!
— Мой Повелитель — тогда я согласна, да — о, нет, нет! Повелитель! Д-д-да! Я это сделаю! — Она глубоко вздохнула. — Но… какой ты жестокий!
— Милосердный! Жестокой, как правило, бывает судьба, так как низость тварей не заслуживает ничего другого. Готово! Да будет так!
— Да будет воля Твоя! — зашептала она. — Но позволь сказать еще одно слово: ты не представляешь, каковы будут последствия, ты слишком глуп, чтобы это понять. Если я это сделаю, я сама себя оторву от корня.
— Корни вселенной необходимо вырвать!
— Хорошо. Тогда я вырву себя и сгину.
— Ты или победишь, или падешь. Я знаю тебя… твое обращение с ним — это самое отвратительное из всего того, что мне известно; поэтому ты находишься под властью отвращения к самой себе. Самое низкое — это ненависть и омерзение: что ненавижу и что мне омерзительно, того самого я являюсь самым страшным рабом. Ненавидящая каналья должна стать — Моей возлюбленной?.. Если этого не произойдет, девятнадцатого мы увидимся в последний раз!
— Да будет воля Твоя!..
Теперь они молчали. А я терял сознание от неестественной позы, давления камней, вынужденной полной неподвижности, жары, жажды, злости, ненависти, страха и всех возможных адских чувств. О, как я мог отважиться на это! — Вскочить и ужасным образом наказать их?..
Ждать, пока они уйдут? Но было только пять часов, а они всегда оставались здесь до сумерек. Ужасающее положение…
Внезапно он прервал молчание:
— У меня все время такое чувство, как будто за нами кто- то наблюдает. Эй, киска! С этой вашей башни нас можно прекрасно разглядеть в подзорную трубу!
— Ты думаешь — господин Гнус? А разве это не все равно?
В этот миг он вонзил свой страшный взгляд прямо в мои глаза. Я задрожал. Но невозможно, совершенно невозможно, чтобы он в полутьме, через щелочку в сантиметр шириной, увидел их.
— Там, среди этих камней можно отлично спрятаться, — сказал он небрежно, снова закуривая трубку.
— Неужто господин Гнус? Неужто он мог бы на это отважиться? Ха-ха! Ты даже не представляешь, какая он баба! Заяц — лев по сравнению с ним, паршивым псом.
Тут она получила пощечину, довольно звонкую.
— Это так ты начинаешь выполнять свое обещание? В отношении такого бедняги для каждого, кто сам не паршивый пес, великодушие является правилом. Ты не знаешь, что первой заповедью для приличного человека является parcere subjectis et debellare superbos? [4] Помни: самая собачья собака способна взбеситься.
— Но он хуже любой собаки, прости, — засмеялась она, защищая лицо. — Теперь я буду называть его только пантера, моя дражайшая пантера! Однако теперь и мне показалось, что эти камни как будто зашевелились.
Она поднялась. У меня потемнело в глазах и загудело в ушах, подобно реву разбушевавшегося моря.
— Лежи! — сказал он и притянул ее обратно. И она покорно легла. Он как-то странно ухмыльнулся. Он знал, безусловно знал, негодяй, что я там лежу; для меня остается загадкой, почему он перестал обращать на меня внимание. Безусловно, боялся страшной мести обманутого супруга.
— Лежи и лучше посмотри: несколько человек поднимаются сюда к нам, а ты голая.
— Преспокойно застрели их, как только они подойдут ближе! — и она протянула ему револьвер.
— К чему шуметь? — Он приблизился к краю вершины и сделал несколько повелительных пассов, ни слова не говоря. — Они снова спускаются, — пробурчал он через некоторое время и добавил:
— Пойдем отсюда!
— Прямо сейчас, Повелитель? — испугалась она.
— Сегодня мне здесь не нравится. Пойдем в тот лес.
— Но прежде чем — хотя бы на мгновение… прошу тебя! Ведь все это время я видела — и она показала куда-то…
Голодранец стоял некоторое время — видимо, в нерешительности. Затем наши взгляды опять скрестились, его глаза насмешливо блеснули. Он засмеялся и лег.
Погасла последняя светлая точка на небе, самая черная ночь залила мою душу.
Не пойму, как я пережил последующие минуты. К счастью, они не продолжались долго. Если бы эти два выродка исчезли хотя бы секундой позже, произошло бы что-то ужасное.
Совершенно голая, под ручку с мерзавцем, триумфально подпрыгивая, танцуя и напевая, она уходила в поля.
В своих злодеяниях, ты, прелюбодейка, черное пятно планеты, переступила все границы! «Паршивый пес» теперь тебе покажет! А ты, подлый негодяй, ты недолго будешь тешиться ее нечистым, склизким, мерзким телом! Только благодаря моему бесконечному добросердечию и великодушию я над вами, восстав, как страшный ангел мести из своего укрытия, не совершил тут же самый страшный суд. Но тем ужаснее он будет! Вы свиньи! Ты сопливый негодяй! Ты — блядь прокаженная, — ты — ты…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
21 августа 1912.
19 августа Хельга действительно исчезла. Не знаю куда…
