Обломов - Гончаров Иван Александрович (электронная книга TXT) 📗
Настало и воскресенье. Ольга как-то искусно умела весь обед устроить по вкусу Обломова.
Она надела белое платье, скрыла под кружевами подаренный им браслет, причесалась, как он любит, накануне велела настроить фортепьяно и утром попробовала спеть Casta diva. И голос так звучен, как не был с дачи. Потом стала ждать.
Барон застал ее в этом ожидании и сказал, что она опять похорошела, как летом, но что немного похудела.
— Отсутствие деревенского воздуха и маленький беспорядок в образе жизни заметно подействовали на вас, — сказал он. — Вам, милая Ольга Сергевна, нужен воздух полей и деревня.
Он несколько раз поцеловал ей руку, так что крашеные усы оставили даже маленькое пятнышко на пальцах.
— Да, деревня, — отвечала она задумчиво, но не ему, а так кому-то, на воздух.
— А propos о деревне, — прибавил он. — В будущем месяце дело ваше кончится, и в апреле вы можете ехать в свое имение. Оно невелико, но местоположение — чудо! Вы будете довольны. Какой дом! Сад! Там есть один павильон, на горе: вы его полюбите. Вид на реку… вы не помните, вы пяти лет были, когда папа' выехал оттуда и увез вас.
— Ах, как я буду рада! — сказала она и задумалась.
"Теперь уж решено, — думала она, — мы поедем туда, но он узнает об этом не прежде, как…"
— В будущем месяце, барон? — живо спросила она. — Это верно?
— Как то, что вы прекрасны вообще, а сегодня в особенности, — сказал он и пошел к тетке.
Ольга осталась на своем месте и замечталась о близком счастье, но она решилась не говорить Обломову об этой новости, о своих будущих планах.
Она хотела доследить до конца, как в его ленивой душе любовь совершит переворот, как окончательно спадет с него гнет, как он не устоит перед близким счастьем, получит благоприятный ответ из деревни и, сияющий, прибежит, прилетит и положит его к ее ногам, как они оба, вперегонку, бросятся к тетке, и потом…
Потом вдруг она скажет ему, что и у нее есть деревня, сад, павильон, вид на реку и дом, совсем готовый для житья, как надо прежде поехать туда, потом в Обломовку.
"Нет, не хочу благоприятного ответа, — подумала она, — он загордится и не почувствует даже радости, что у меня есть свое имение, дом, сад… Нет, пусть он лучше придет расстроенный неприятным письмом, что в деревне беспорядок, что надо ему побывать самому. Он поскачет сломя голову в Обломовку, наскоро сделает все нужные распоряжения, многое забудет, не сумеет, все кое-как, и поскачет обратно, и вдруг узнает, что не надо было скакать — что есть дом, сад и павильон с видом, что есть где жить и без его Обломовки… Да, да, она ни за что не скажет ему, выдержит до конца, пусть он съездит туда, пусть пошевелится, оживет — все для нее, во имя будущего счастья! Или? нет: зачем посылать его в деревню, расставаться? Нет, когда он в дорожном платье придет к ней бледный, печальный, прощаться на месяц, она вдруг скажет ему, что не надо ехать до лета: тогда вместе поедут…"
Так мечтала она и побежала к барону и искусно предупредила его, чтоб он до времени об этой новости не говорил никому, решительно никому. Под этим никому она разумела одного Обломова.
— Да, да, зачем? — подтвердил он. — Разве мсьё Обломову только, если речь зайдет…
Ольга выдержала себя и равнодушно сказала:
— Нет, и ему не говорите.
— Ваша воля, вы знаете, для меня закон… — прибавил барон любезно.
Она была не без лукавства. Если ей очень хотелось взглянуть на Обломова при свидетелях, она прежде взглянет попеременно на троих других, потом уж на него.
Сколько соображений — все для Обломова! Сколько раз загорались два пятна у ней на щеках! Сколько раз она тронет то тот, то другой клавиш, чтоб узнать, не слишком ли высоко настроено фортепиано, или переложит ноты с одного места на другое! И вдруг нет его! Что это значит?
Три, четыре часа — все нет! В половине пятого красота ее, расцветание начали пропадать: она стала заметно увядать и села за стол побледневшая.
А прочие ничего: никто и не замечает — все едят те блюда, которые готовились для него, разговаривают так весело, равнодушно.
После обеда, вечером — его нет, нет. До десяти часов она волновалась надеждой, страхом, в десять часов ушла к себе.
Сначала она обрушила мысленно на его голову всю желчь, накипевшую в сердце, не было едкого сарказма, горячего слова, какие только были в ее лексиконе, которыми бы она мысленно не казнила его.
Потом вдруг как будто весь организм ее наполнился огнем, потом льдом.
"Он болен, он один, он не может даже писать…" — сверкнуло у ней в голове.
Это убеждение овладело ею вполне и не дало ей уснуть всю ночь. Она лихорадочно вздремнула два часа, бредила ночью, но потом, утром встала хотя бледная, но такая покойная, решительная.
В понедельник утром хозяйка заглянула к Обломову в кабинет и сказала:
— Вас какая-то девушка спрашивает.
— Меня? Не может быть! — отвечал Обломов. Где она?
— Вот здесь: она ошиблась, на наше крыльцо пришла. Впустить?
Обломов не знал еще, на что решиться, как перед ним очутилась Катя. Хозяйка ушла.
— Катя! — с изумлением сказал Обломов. — Как ты? — Что ты?
— Барышня здесь, — шепотом отвечала она, — велели спросить…
Обломов изменился в лице.
— Ольга Сергеевна! — в ужасе шептал он. — Неправда. Катя, ты пошутила! Не мучь меня!
— Ей-богу, правда: в наемной карете, в чайном магазине остановились, дожидаются, сюда хотят. Послали меня сказать, чтоб Захара выслали куда-нибудь. Они через полчаса будут.
— Я лучше сам пойду. Как можно ей сюда? — сказал Обломов.
— Не успеете: они, того и гляди, войдут, они думают, что вы нездоровы. Прощайте, я побегу: они одни, ждут меня…
И ушла.
Обломов с необычайной быстротой надел галстук, жилет, сапоги и кликнул Захара.
— Захар, ты недавно просился у меня в гости на ту сторону, в Гороховую, что ли, так вот, ступай теперь! — с лихорадочным волнением говорил Обломов.
— Не пойду, — решительно отвечал Захар.
— Нет, ты ступай! — настойчиво говорил Обломов.
— Что за гости в будни? Не пойду! — упрямо сказал Захар.
— Поди же, повеселись, не упрямься когда барин делает милость, отпускает тебя… ступай к приятелям!
— Ну их, приятелей-то!
— Разве тебе не хочется повидаться с ними?
— Мерзавцы все такие, что иной раз не глядел бы!
— Подь же, поди! — настойчиво твердил Обломов, и кровь у него бросилась в голову.
— Нет, сегодня целый день дома пробуду, а вот в воскресенье, пожалуй! — равнодушно отнекивался Захар.
— Теперь же, сейчас! — в волнении торопил его Обломов. — Ты должен…
— Да куда я пойду семь верст киселя есть? — отговаривался Захар.
— Ну, поди погуляй часа два: видишь, рожа-то у тебя какая заспанная — проветрись!
— Рожа как рожа: обыкновенно какая бывает у нашего брата! — сказал Захар, лениво глядя в окно.
"Ах ты, боже мой, сейчас явится!" — думал Обломов, отирая пот на лбу.
— Ну, пожалуйста, поди погуляй, тебя просят! На вот двугривенный: выпей пива с приятелем.
— Я лучше на крыльце побуду: а то куда я в мороз пойду? У ворот, пожалуй, посижу, это могу…
— Нет, дальше от ворот, — живо сказал Обломов, — в другую улицу ступай, вон туда, налево, к саду… на ту сторону.
"Что за диковина? — думал Захар. — Гулять гонит, этого не бывало".
— Я лучше в воскресенье, Илья Ильич…
— Уйдешь ли ты? — сжав зубы, заговорил Обломов, напирая на Захара.
Захар скрылся, а Обломов позвал Анисью.
— Ступай на рынок, — сказал он ей, — и купи там к обеду…
— К обеду все куплено, скоро будет готов… — заговорил было нос.
— Молчать и слушать! — крикнул Обломов, так что Анисья оробела.
— Купи… хоть спаржи… — договорил он, придумывая и не зная, за чем послать ее.
— Какая теперь, батюшка, спаржа? Да и где здесь ее найдешь…
— Марш! — закричал он, и она убежала. — Беги что есть мочи туда, — кричал он ей вслед, — и не оглядывайся, а оттуда как можно тише иди, раньше двух часов и носа не показывай.
