Сон в начале тумана - Рытхэу Юрий Сергеевич (электронные книги без регистрации TXT) 📗
— Я слышал об этом обычае, — заговорил Джон, — когда женихи живут в доме будущего тестя… Наверно, это хороший обычай…
— Каждый обычай хорош по-своему, — уклончиво ответил Орво. — Не могу припомнить, откуда он пошел. Наверное, очень старый. Но не часто им пользуются. Когда мужчина захочет заполучить жену, он старается сделать это как можно быстрее.
— Но тогда откуда же этот обычай? — спросил Джон. — Ведь он противоречит естеству человека.
— Это ты верно сказал, — при этих словах Орво тревожно взглянул на Тынарахтыну. — Думаю, что этот обычай выдумали богатые оленеводы. Ведь на нашей скудной земле богатый человек — редкость. Бывает, что у него нет оленей. А в яранге нужен сильный мужчина. И тогда он кидает клич — кто, дескать, хочет жениться на его дочери. И юноши идут. Поселятся в его яранге, и каждый старается доказать, что именно он и есть тот человек, который продолжит род и сохранит нажитое…
— Значит, бывает, по нескольку женихов отрабатывают невесту? — с удивлением спросил Джон.
— Чаще всего так и бывает, — спокойно ответил Орво. — Кто окажется проворнее и милее, тот года через три становится девке настоящим мужем.
«Прямо тебе конкурс женихов», — подумал про себя Джон и спросил, отбрасывая деликатность:
— Но ведь мужчина не может так долго оставаться в такой опасной близости к девушке. Они даже иной раз спят вместе. Так неужели у них до самой настоящей женитьбы ничего не случается?
— В моей яранге, — помолчав, ответил Орво, — все зависит от Тынарахтыны, ну и немножко от Нотавье.
Орво понял, что хочет знать Джон, деликатно удовлетворил его любопытство и, чтобы снять неловкость, продолжал:
— Ты знаешь, что в чукотском языке слово «жениться» и «взять женщину» — одно и то же. Тот, кто взял женщину, тот и муж.
— А кто будет решать — стать ли Нотавье настоящим мужем или он еще должен доказать это? — спросил Джон.
— Приедет на следующий год Ильмоч, с ним и решим, — ответил старик.
По словам охотников, которые ходили в тундру выслеживать песцовые норы, чтобы зимой около них заложить приманку и расставить капканы, Ильмоч бродил где-то поблизости, но почему-то не решался зайти в селение. Что-то у него случилось в стаде, или же он так испугался новой власти, что даже в Энмын боялся показаться.
Те же охотники рассказывали, что видели каких-то людей, обросших бородами, похожих на тэрыкы, но с ружьями. Они неожиданно появлялись, но тут же исчезали, растворяясь в прозрачном тундровом воздухе.
Было тревожно. В спешке били моржа на лежбище. На этот раз зима надвигалась с небывалой быстротой. С той же скоростью, с какой шли льды, на Энмын одна за другой наваливались невероятные новости. И среди них главная, которая застала врасплох Джона, не дав ему ни минуты на раздумье: он получил письмо! За все время существования Энмына от его древнейших времен до начала двадцатого века — это было первое письмо, полученное жителями селения. Привез его проезжавший по первому снегу колымский каюр Маликов. Он на ходу кинул его Джону и унесся, словно за ним кто-то гнался.
Письмо было запечатано в плотный конверт и надписано на английском и русском языках: «Энмын, Джону Макленнану».
Новость облетела селение, и в чоттагин набилось народу, словно хозяин убил белого медведя. Под взглядом десятка глаз Джон в волнении распечатал конверт и вынул исписанный лист бумаги.
«Уважаемый мистер Макленнан, — написано было в письме, — в этом году в Энмыне предполагается открытие школы и медицинского пункта. Просим Вас, как человека грамотного и понимающего всю важность задачи, поставленной Советской республикой в деле поднятия культурного уровня местного населения, подготовить помещение для школы, приспособив какую-нибудь большую ярангу, составить список детей, а также подумать о квартире для учителя. Председатель Уэленского Туземного Совета Тэгрынкеу».
После корявой подписи председателя Совета шла приписка от Антона Кравченко:
«Уважаемый мистер Макленнан, вероятнее всего, приеду я. До скорой встречи! Антон Кравченко».
Сначала Джон прочитал письмо про себя, потом обвел взглядом собравшихся и медленно перевел содержание письма на чукотский язык.
Никто не задал ни одного вопроса, никто не шелохнулся в чоттагине.
— Что же вы молчите? — спросил наконец Джон.
— Интересная новость, — пробормотал Гуват.
— Какую же ярангу можно им дать? — пожал плечами Тнарат. — У нас таких и нет.
Джон посмотрел на Орво, ожидая, что скажет старик. Но тот молчал. Подобрав с земляного пола щепочку, он принялся ковырять в трубке.
Вот оно, то самое, чего больше всего опасался Джон. Большевики перешли от разговоров к делу. По слухам, дошедшим до Энмына, в Уэлене разгрузился большой пароход, который привез не только товары, но и новых людей, среди которых был и милиционер, человек, как передавали, весь увешанный оружием и видом своим до того красный, что волосы у него были огненного цвета.
— Что ты скажешь, Орво? — осторожно спросил старика Джон.
— Мы ждем от тебя слово, — сказал тот.
— Вам же решать, вам сооружать новую ярангу, ваши дети пойдут в школу, — едва сдерживая раздражение, возразил Джон.
— И у тебя есть дети, — тихим голосом напомнил Орво.
— Ты знаешь, что я думаю об этом, — возразил Джон. — Мои дети в школу не пойдут.
— Значит, и наши останутся дома, — заключил Орво и с силой дунул в трубку.
— А ничего нам за это не будет? — зябко передернув плечами, спросил Гуват.
— Это дело добровольное, — сказал Джон. — Никто даже в мире белых людей не заставляет насильно обучаться грамоте.
— Тогда нам и подавно не к чему учиться, — подал голос Армоль. — Какая выгода от того, что наши дети будут сидеть и смотреть на бумагу? Учить наших детей должны сами родители, а не чужие люди. И учить тому, что пригодится в нашей жизни.
— Ты верно сказал, Армоль, — кивнул Джон, и тот просиял от удовольствия…
Однако не минуло и трех дней, когда по едва установившемуся нартовому следу в Энмын пришел целый караван собачьих нарт. Четыре упряжки тащили тяжело нагруженные товарами нарты, впереди восседал сам Гэмауге, торговый человек из Уэлена.
У яранги Орво расположились десятки привязанных собак. Остолы были крепко вбиты в подмерзшую землю, и звон цепей не умолкал, потому что энмынские собаки так и старались куснуть чужаков.
С разрешения хозяина Гэмауге открыл походную лавку прямо в чоттагине Орво. Он даже соорудил нечто вроде прилавка, положив на две пустые деревянные бочки широкие доски. На доски он выложил рулоны тканей, ящики с патронами, связки капканов. Остальные товары были разложены прямо на разостланных кусках моржовой кожи.
— У кого пока нет пушнины, может брать в долг, — объявил Гэмауге и положил на прилавок свою неизменную книгу.
Увидев вошедшего Джона, Гэмауге попросил:
— Хочешь помочь мне?
— Нет, но сам хочу кое-что у вас купить, — сдержанно ответил Джон.
Он принес две росомашьи шкурки и несколько пыжиков, предназначенных для нижней зимней кухлянки. Однако в доме больше ничего не нашлось, а Джону не хотелось залезать в долг к новой власти. Зато остальные жители Энмына предпочли кредит и набирали постольку, что Гэмауге вынужден был объявить:
— Товары, которые я везу, не только для вашего селения.
Большинство необходимых товаров у Гэмауге были. Собственно, русских вещей было немного, но зато попадались такие экзотические вещи, как бразильский кофе в зернах, упакованный почему-то в Гонконге. Этот товар явно предназначался Джону Макленнану. Он не удержался и взял банку. Винчестерные патроны, капканы были американского производства, а ткани — японского и китайского.
Закончив торговый день и аккуратно заполнив несколько страниц торговой книги своеобразными значками, Гэмауге уселся за долгое чаепитие, окруженный жителями Энмына. Он рассказывал о советском пароходе, о том, что в Уэлен привезли огромное количество букв русского алфавита, с помощью которых будут печатать лист новостей, газету, называл имена учителей, отправившихся в Наукан и Кэнискун.
