Предания нашей улицы - Махфуз Нагиб (книга бесплатный формат txt) 📗
— О Аллах! Дай мне терпение!
— Осторожней, Аджадж, не забывайся!
— Будь проклята трусость!
— Будь проклят твой отец! И вот уже взметнулись в воздух дубинки, как вдруг раздался грозный голос:
— Позор вам, мужчины! Все обернулись и увидели муаллима Саадаллу, главного футувву улицы, который появился со стороны квартала Рифаа и остановился на границе двух кварталов.
— Опустите дубинки! — приказал он. Дубинки опустились вниз, как головы молящихся. Саадалла, переводя взгляд с Сантури на Аджаджа, продолжал:
— Сейчас я не хочу никого слушать. Расходитесь с миром. Недостойно мужчин затевать драку из-за женщины!
Противники молча разошлись, и Саадалла вернулся к себе домой.
Арафа и Аватыф из своего подвала наблюдали за тем, что происходит на улице, и не верили, что ночь эта пройдет мирно. Лица их были бледными, сердца трепетали, и в горле пересохло. Они немного перевели дух, лишь когда услышали повелительный голос Саадаллы. Глубоко вздохнув, Аватыф промолвила:
— Как жестока жизнь!
Чтобы успокоить ее, Арафа, ткнув пальцем в свою голову, сказал:
— Мозги у меня работают не хуже, чем у Габаля и чем у великого Касема!
— Надолго ли это затишье? — отозвалась Аватыф, с трудом переводя дыхание.
Арафа с наигранной беспечностью привлек ее к своей груди.
— Если бы все жены и мужья были счастливы, как мы! Аватыф положила голову ему на плечо, прошептав:
— Хотелось бы знать, чем все это окончится. — Ни одному футувве нельзя доверять, — признался Арафа.
— Я знаю это, — подняла голову Аватыф, — и рана в моей душе не заживет до тех пор, пока я не увижу его поверженным.
Арафа понял, что она говорит о Сантури. Глядя жене в глаза, он стал объяснять:
— В твоем положении месть — это долг. Но, отомстив, мы не достигнем желаемого. Ведь нам угрожает не просто жестокость Сантури. Миру и спокойствию нашей улицы угрожает жестокость всех футувв. Если мы одолеем Сантури, кто поручится, что завтра к нам не прицепится Аджадж или Юсуф? Пока не обеспечена безопасность всем, никто не может чувствовать себя в безопасности.
Аватыф слабо улыбнулась.
— Ты хочешь уподобиться Габалю, Рифаа и Касему?
Арафа, не отвечая, поцеловал жену в голову и ощутил исходивший от ее волос запах гвоздики. Аватыф продолжала:
— Но ведь их благословил сам владелец имения, наш дед.
— Наш дед! — с досадой воскликнул Арафа. — Каждый несчастный на нашей улице взывает, как взывал твой отец: «О Габалауи!» Но ты когда-нибудь слышала, чтобы внуки, живя рядом с домом деда, ни разу не удостоились видеть его? Слышала ли ты когда-нибудь, чтобы владелец имения разрешал творить произвол на своих землях и не пошевелил при этом пальцем?
— Но ведь он так стар!
— Что-то я не слышал, чтобы человек мог так долго жить, — с сомнением заметил Арафа.
— Говорят, на рынке Мукаттам живет человек, которому уже сто пятьдесят лет. Господь наш всемогущ!
— Волшебство тоже всемогуще, — подумав, ответил Арафа.
Аватыф посмеялась над мужниным хвастовством и, постучав пальчиком но его груди, проговорила:
— Твое волшебство способно лишь вылечить глаз.
— Его возможности неисчислимы!
— Как же мы беспечны! — спохватилась Аватыф. — Болтаем о том о сем и забыли об опасности!
Арафа, увлеченный своими мыслями, не обратил внимания на ее слова.
— Когда-нибудь мы покончим с футуввами, — говорил он. — Тогда мы снова начнем строить дома и досыта накормим всех жителей нашей улицы.
— Боюсь, что этого не случится до самого Судного дня! Глаза Арафы мечтательно затуманились.
— Эх, если бы все были волшебниками!
— Касем установил справедливость без всякого волшебства.
— Она недолго просуществовала. А сила волшебства не кончается. Не пренебрегай волшебством, моя кареглазая. Оно так же важно, как наша любовь. И так же дает начало новой жизни. Но чтобы проявилось все его могущество, нужно большинству людей стать волшебниками!
— Как же этого достичь? Арафа долго думал, прежде чем ответить:
— Надо установить справедливость, выполнить заветы деда, избавить людей от тяжкого труда и обучить их волшебству.
— Значит, наша улица станет улицей волшебников? Но как же добиться выполнения десяти заповедей, если дед наш прикован к постели и, наверное, не может уже поручить это дело кому-нибудь из внуков?
Арафа посмотрел на жену странным взглядом.
— А почему бы нам самим не пойти к нему?
— Разве ты можешь войти хотя бы в дом управляющего? — рассмеялась Аватыф.
— Нет, конечно, но, возможно, мне удастся войти в Большой дом.
— Славная шутка! — Аватыф легонько ударила мужа по руке. — Только сначала хорошо бы убедиться, что нашей жизни ничто не грозит.
— Если бы я был просто шутником, — с таинственным видом проговорил Арафа, — я бы сюда не вернулся.
Что-то в его тоне встревожило Аватыф, и она подозрительно спросила:
— Уж не собираешься ли ты и вправду это сделать? Арафа не ответил.
— Ты только вообрази, — продолжала Аватыф, — что будет, если тебя схватят в Большом доме!
— А что странного в том, что внук зайдет навестить деда?
— Скажи, что ты шутишь! О боже! Почему ты так серьезен? Зачем тебе ходить к нему?
— Разве не стоит рискнуть, чтобы увидеть его?
— Эти слова случайно сорвались с твоего языка, а теперь ты уже обдумываешь их всерьез.
Арафа погладил жену по руке, успокаивая ее.
— Я обдумываю это с тех пор, как вернулся на нашу улицу.
— Почему ты не хочешь жить спокойно? — умоляюще спросила Аватыф.
— Если бы это было возможно! Но они не дадут нам жить спокойно. Мы сами должны позаботиться о своей безопасности.
— Тогда нам нужно бежать с улицы.
— Зачем мне бежать, если я владею волшебством?! Голос Арафы звучал твердо и упрямо. Он с нежностью обнял Аватыф и шепнул ей на ухо:
— Мы еще не раз поговорим обо всем, а сейчас успокойся.
99
Что происходит с человеком? С ума ли он сошел? Или гордыня обуяла его? Так думала Аватыф, наблюдая за тем, как Арафа то работает не покладая рук, то погружается в размышления. Сама она чувствовала себя счастливой. Единственное, что омрачало ей жизнь, — это мысль о Сантури, убийце ее отца. Смерть отца до сих пор оставалась неотомщенной, а месть на нашей улице с древних времен почитается священным долгом. Но даже этим долгом она могла бы скрепя сердце пренебречь ради счастья, которое принесло ей замужество. Арафа же был убежден, что месть Сантури — это лишь часть большого дела, которое он призван свершить. Аватыф плохо понимала его. Неужели он всерьез равняет себя с теми, кого воспевают поэты под звуки ребаба?! Но ведь Габалауи ничего не поручал ему! Да и сам он, кажется, не очень-то верит в Габалауи и в те истории, которые рассказываются в кофейнях. Одно несомненно: Арафа отдает волшебству во сто крат больше времени и сил, чем требуется, чтобы заработать на жизнь. А если задумывается глубоко, то мысли его не о себе самом и не о семье. Он размышляет о вещах, о которых, кроме него, больше никто не думает, — об улице, о футуввах, об имении и доходах от него, о волшебстве. Он мечтает о прекрасном будущем, которое настанет для улицы благодаря волшебству. А ведь он единственный на улице, кто не курит гашиш, потому что его работа в мастерской требует ясного ума и внимания. Но все эти мысли и мечты ничто по сравнению с его безумным желанием проникнуть в Большой дом. Зачем тебе это, муж мой?!
Когда она спрашивает его об этом, он отвечает: «Чтобы посоветоваться с ним, как жить дальше нашей улице». Но ведь ты знаешь, как жить нашей улице! И все мы знаем. И нет надобности подвергать жизнь свою опасности. «Я хочу знать десять заповедей». Но главное не в том, чтобы знать, а в том, чтобы осуществить их. А что ты можешь сделать? «Я хочу своими глазами увидеть книгу, из-за которой, если верить преданиям, был изгнан из Большого дома Адхам». Что тебе эта книга? «Не знаю почему, но я уверен, что эта книга волшебная, а все деяния Габалауи в пустыне можно объяснить лишь волшебством, а не силой его мускулов и дубинки, как многие полагают». К чему рисковать, когда ты счастлив и без всякой книги можешь заработать себе на жизнь? «Не думай, что Сантури забыл о нас. Каждый раз, выходя из дома, я наталкиваюсь на злобные взгляды его подручных». Занимайся своим волшебством и оставь мысли о Большом доме. «Там книга… главная волшебная книга. В ней секрет силы Габалауи, который он утаил даже от своего сына». Может быть, там ничего нет и все это лишь плод твоего воображения! «Может быть, но дело стоит того, чтобы пойти на риск». А однажды Арафа до конца открылся жене:
