Мы - живые - Рэнд Айн (прочитать книгу txt) 📗
— Я не заслуживаю таких высоких похвал, — скромно заметил Виктор. — Своим поступком я просто хотел показать партии, что семья — пережиток прошлого, который не следует принимать во внимание, когда речь идет об оценке верности члена партии нашему великому коллективу.
VIII
В дверь позвонили.
Ирина вздрогнула и выронила из рук газету. Мариша оторвалась от книжки.
— Я открою, — поспешил к двери Виктор.
Ирина посмотрела на висевшие в гостиной настенные часы. До отправления поезда оставался час. Виктор на собрание не пошел; он вообще не собирался выходить из дому.
Василий Иванович, сидя у окна, вырезал рукоятку ножа для бумаги. Где-то под столом шуршала журналами Ася.
— Кто мне подскажет — это фотография Ленина? Я должна вырезать для уголка десять фотографий, но их здесь так мало. Это Ленин или чехословацкий генерал? Будь я проклята, если… — раздавался ее тонкий голосок.
В коридоре послышались шаги тяжелых сапог. Дверь распахнулась настежь. На пороге стоял человек в кожаной куртке: в руке он держал клочок бумаги. За его спиной возвышались два красноармейца в буденовках, с винтовками наперевес. Еще один, со штыком в руке, расположился у входа в общий коридор.
Мариша вскрикнула. Вскочив, она прикрыла рот руками. Василий Иванович медленно встал. Ася, раскрыв рот, вытаращилась из-под стола. Ирина стояла, гордо выпрямив спину.
— Ордер на обыск, — сухо объяснил человек в кожаной куртке, кинув на стол бумагу. — Сюда! — указал он красноармейцам.
Они прошли по коридору в комнату Ирины.
Они рванули на себя дверь кладовой. Саша стоял на пороге, на его лице застыла мрачная усмешка.
Василий Иванович, из коридора наблюдавший за действиями бойцов, открыл рот от изумления.
— Так вот почему она не разрешала мне открывать, — взвизгнула Ася. Мариша стукнула ее по ноге. Со стола на пол слетел альбомный листок с незавершенным рисунком.
— Кто из вас Ирина Дунаева? — задал вопрос человек в кожаной куртке.
— Я, — отозвалась Ирина.
— Послушайте, — вмешался Саша. — Она здесь ни при чем… Она… не виновата… Я угрожал ей и…
— Чем же? — сухо поинтересовался человек в кожаной куртке. Один из солдат обыскал Сашу.
— Оружия нет, — доложил он.
— Хорошо, — бросил человек в кожаной куртке. — Отведите его в машину. Гражданку Дунаеву тоже. И старика. Комнату обыскать.
— Товарищ, — твердым голосом обратился Василий Иванович к начальнику. — Товарищ, моя дочь не виновата — Руки его дрожали.
— Мы еще побеседуем о ней. — Сказав это, человек в кожаной куртке повернулся к Виктору. — Вы член партии?
— Да, — с готовностью выпалил Виктор.
— Ваш партбилет? Это ваша жена? — указал на Маришу человек в кожаной куртке.
— Да.
— Эти двое могут остаться. А вы одевайтесь.
На полу остался мокрый след от солдатских сапог. Абажур лампы свесился на одну сторону. Неровный луч света, скользнувший по коридору, освещал бледно-зеленое лицо Мариши. Запавшими глазами она пристально смотрела на Виктора.
Часовой, стоящий у входа, открыл дверь и впустил управдома, придерживавшего рукой наспех накинутое пальто, из-под которого виднелась грязная расстегнутая рубашка.
— Боже мой! Боже мой! Боже мой! — причитал он, похрустывая суставами пальцев. — Товарищ комиссар, клянусь, я ничего не знал…
Красноармеец захлопнул дверь перед соседями, собравшимися на лестничной площадке.
Ирина поцеловала Асю и Маришу. К ней подошел Виктор, лицо его выражало беспокойство:
— Сожалею, Ирина… Я не понимаю… Я попробую что-нибудь сделать и…
Ирина прервала его взглядом; она смотрела на него в упор; ее глаза неожиданно напомнили глаза Марии Петровны на старом портрете. Она повернулась и, не проронив ни слова, последовала за красноармейцами. За ней вышли Саша и Василий Иванович.
Василия Ивановича отпустили через три дня.
Сашу Чернова за контрреволюционную деятельность приговорили к десяти годам тюремного заключения в Сибири.
Ирине Дунаевой за пособничество контрреволюционеру был вынесен такой же приговор.
Василий Иванович пытался связаться с крупными должностными лицами, раздобыл несколько рекомендательных писем, адресованных помощникам секретарей, провел уйму времени, ежась в неотапливаемых приемных, названивая по телефону, стараясь каждый раз говорить уверенным голосом. Однако все было тщетно, и Василий Иванович прекрасно это понимал.
Приходя домой, он не общался с Виктором, не обращал на него внимания. И никогда не просил его о помощи.
Мариша одна встречала Василия Ивановича.
— Василий Иванович, пообедайте, — робко предлагала она. — Я приготовила лапшу, как вы любите, — специально для вас.
Каждый раз, когда Василий Иванович отвечал рассеянной улыбкой, Мариша от благодарности и смущения заливалась румянцем.
Василий Иванович навещал Ирину в камере ГПУ. В тот день, когда Василий Иванович добился того, чтобы было исполнено последнее желание Ирины, он заперся у себя в комнате и беззвучно проплакал в течение многих часов. Ирина попросила разрешения на брак с Сашей перед их отправкой.
Церемония бракосочетания состоялась в пустом коридоре ГПУ. У входа стояли часовые. Василий Иванович и Кира выступали в качестве свидетелей. Губы Саши подергивались. Ирина сохраняла присутствие духа. Она была спокойна с самого дня ареста. Она выглядела слегка осунувшейся и немного бледной; ее кожа казалась прозрачной, а глаза слишком большими; ее пальцы уверенно лежали на руке Саши. По окончании процедуры, нежно и сочувственно улыбаясь, она подняла голову для Сашиного поцелуя.
Ответственный работник, которого Василий Иванович встретил на следующий день, сказал:
— Ну, вы добились того, что хотели. Но к чему вся эта дурацкая затея? Знаете ли вы, что их тюрьмы будут находиться на расстоянии трехсот пятидесяти километров друг от друга?
— Нет, — внутри у Василия Ивановича все опустилось, — я не знал этого.
Ирина предполагала такой вариант. Именно это и явилось причиной их свадьбы; она надеялась на то, что места их заключения будут изменены. Однако она ошиблась.
Это была последняя попытка Василия Ивановича. Приговор ГПУ обжалованию не подлежал. Однако место отбывания наказания могло быть изменено; если бы ему только удалось заручиться влиятельной поддержкой… Василий Иванович встал на рассвете. Мариша заставила его выпить чашечку черного кофе; остановив его в коридоре на полпути к выходу, она вручила ему ее. В своей длинной ночной рубашке Мариша дрожала от холода.
Василий Иванович оказался в холле казино этой ночью. Проталкиваясь через толпу, комкая в руках шляпу, он попытался остановить внушительного вида совслужащего, встречи с которым он тщетно ожидал в течение всего дня.
— Товарищ комиссар, — любезно обратился к нему Василий Иванович, — всего несколько слов… пожалуйста… товарищ комиссар…
Швейцар в ливрее вытолкал Василия Ивановича вон; и он потерял шляпу.
Все же Василий Иванович добился приема и договорился о встрече. И вот он вошел в государственное учреждение. Его старое залатанное пальто было тщательным образом вычищено, туфли блестели от крема, волосы были аккуратно зачесаны на пробор. Представ перед столом комиссара, Василий Иванович опустил свои могучие плечи. Трудно было поверить, что много лет назад, охотясь в лесах Сибири, этот волевой человек проходил сотни километров с тяжелым ружьем за плечом. Глядя в суровое лицо сидящего за столом человека, Василий Иванович принялся излагать суть дела:
— Товарищ комиссар, это все, что я прошу. Ничего больше. Определите им одно и то же место для отбывания наказания. Ведь я прошу немногого. Я понимаю, что они контрреволюционеры и вы имеете право наказать их. Я не жалуюсь, товарищ комиссар. Десять лет — так десять. Но только отправьте их в одну и ту же тюрьму. Какая вам разница? Неужели это имеет какое-то значение для государства? Они так молоды. Они любят друг друга. Конечно, десять лет — не такой уж большой срок, но мы с вами знаем, что они никогда не вернутся оттуда, — ведь это холодная и голодная Сибирь и условия жизни…
