Маленькая хозяйка Большого дома. Храм гордыни. Цикл гавайских рассказов - Лондон Джек (книги .TXT) 📗
Около одиннадцати вечера мы подошли к Молокаи. Шхуна легла в дрейф, а мы на вельботе пристали во время прибоя в Калауэо; знаете это местечко — там умер отец Дамьен. Этот сорвиголова был храбрецом: захватив пару револьверов, он отправился с нами. Мы пересекли полуостров, пройдя около двух миль до Калаупапы. Представьте себе: глухая ночь и эти поиски в поселке среди тысячи прокаженных. Вы понимаете — если бы поднялась тревога, нас бы прикончили. Местность незнакомая, тьма — хоть глаза выколи. Выскочили собаки прокаженных, стали на нас лаять, а мы, спотыкаясь, бродили вокруг, пока не заблудились.
Сорвиголова спас положение. Он направился к первому дому, стоящему особняком. Мы заперли дверь и зажгли свет. Там было шесть прокаженных. Мы разбудили их, и я обратился к ним на их языке. Мне нужен был кокуа. Кокуа в буквальном переводе означает — помощник, туземец, не зараженный проказой, который живет в поселке и получает жалованье от Врачебного управления; в его обязанности входит уход за прокаженными, перевязка язв и тому подобное. Мы остались в доме, чтобы не упускать из виду его обитателей, а сорвиголова, прихватив одного из прокаженных, отправился разыскивать кокуа. Он нашел его и под дулом револьвера заставил идти с собой. Но кокуа оказался молодцом. Сорвиголова остался сторожить дом, а Барнли и меня кокуа повел к Лайту. Лайт жил один.
— Я так и думал, ребята, что вы приедете, — сказал Лайт. — Не прикасайтесь ко мне, Джон. Ну что, как Нед, Чарли и вся наша компания? Ладно, после расскажете. Теперь я готов за вами идти. Девять месяцев я здесь прожил. Где лодка?
Мы пустились в обратный путь, а по дороге зашли за сорвиголовой. Тем временем поднялась тревога. В домах зажигались огни, хлопали двери. Мы условились стрелять лишь в случае крайней необходимости, и когда нас задержали, мы пустили в ход кулаки и ручки револьверов. Я сцепился с каким-то огромным парнем и никак не мог его отогнать, хотя дважды ударил его кулаком по лицу. Мы вступили в рукопашный бой, упали и катались по земле, не выпуская друг друга. Он начал меня одолевать, как вдруг кто-то подбежал с фонарем. Тут я увидал его лицо. Как выразить словами этот ужас? То было не лицо, а какая-то стертая или стиравшаяся маска — заживо разлагающаяся плоть, — маска без носа, без губ, с распухшим уродливым ухом, свисающим на плечо. Я обезумел. А он так близко прижал меня к себе, что его ухо коснулось моего лица. Тут я потерял голову. Слишком это было ужасно. Я стал бить его револьвером. Не знаю, как это случилось, но едва я от него освободился, как он вцепился в меня зубами. Этот безгубый рот впился, присосался к моей руке. Тогда я ударил его ручкой револьвера по переносице, и зубы его разжались.
Кадуорт протянул руку, и при свете луны я мог разглядеть шрамы. Казалось, рука была искусана собакой.
— Вы испугались? — спросил я.
— Испугался. Семь лет я ждал. Как вам известно, инкубационный период длится семь лет. Ждал здесь, в Коне, — и не заболел. Но в течение этих семи лет не было ни одного дня, ни одной ночи, когда бы я не думал… не думал обо всем этом… — Голос его рвался; он обвел взглядом купающееся в лунном свете море и снежные вершины гор. — Невыносима была мысль потерять все это, никогда больше не увидеть Коны. Семь лет! Проказа меня не тронула. Но вот почему я остался холостяком. У меня была невеста. Жениться я не смел, пока не рассеялись опасения. Она не поняла. Уехала в Соединенные Штаты и вышла замуж. С тех пор я ее не видел… Едва я разделался с прокаженным, как послышался стук копыт, словно при кавалерийской атаке. То мчался сорвиголова. Он испугался переполоха и заставил прокаженных, сторож которых жил в доме, оседлать четырех лошадей. Мы готовы были следовать за ним. Лайт расправился с тремя кокуа, а затем мы вместе освободили Барнли от парочки наседавших на него людей. К тому времени весь поселок был на ногах, а когда мы обратились в бегство, кто-то начал стрелять в нас из винчестера. Должно быть, это был Джек Маквей, старший надсмотрщик на Молокаи.
Ну и скачка же была! Прокаженные лошади, прокаженные седла, прокаженные поводья, тьма — хоть глаза выколи, да и дорога не из лучших! А сорвиголова ездить верхом не умел, и вместо лошади у него был мул. Все-таки мы добрались до вельбота и, отчаливая, слышали, как лошади из Калаупапы спускались с холма…
Вы едете в Шанхай. Загляните к Лайту Грегори. Он состоит на службе у одной немецкой фирмы. Угостите его обедом. Закажите вино. Дайте ему все самое лучшее, но пусть он ни за что не платит. Счет пришлите мне. Его жена и дети живут в Гонолулу, и деньги ему нужны для них. Я это знаю. Большую часть жалованья он посылает им, а сам живет отшельником. И расскажите ему о Коне. Здесь он оставил свое сердце. Расскажите ему все, что знаете о Коне.
КОММЕНТАРИИ
«МАЛЕНЬКАЯ ХОЗЯЙКА БОЛЬШОГО ДОМА» (1915) — любовный роман на фоне прекрасной калифорнийской природы среди обеспеченных и довольных жизнью людей — вызвал немалые споры в американской и русской критике. И если сам автор считал его лучшим своим произведением, то критика без всякого восторга принимала трагедию главных его персонажей, оказавшихся равнобедренными частями стереотипного любовного треугольника. Дик Форрест и Ивэн Грэхем — мужчины сорокалетнего возраста, люди, немало повидавшие и побывавшие в разных переплетах, не раз подвергавшие свою жизнь смертельной опасности, оказались бессильны перед чарами и коварством маленькой похожей на мальчика женщины — хозяйки ранчо, особы в большой степени нравственной и сведшей счеты с жизнью из-за невозможности достойно выйти из этого «треугольного тупика».
Оставшийся без денег несовершеннолетний сын миллионера, «сделавший» себя сам и побывавший, как бы мы теперь выразились, в горячих точках — на Аляске в Клондайке и в бурных Южных морях, познавший голод и нищету, Дик Форрест, неплохо теперь ведет дела на собственном ранчо. Именно тут он выращивает на продажу прекрасных ширских лошадей — шортхорнских племенных баранов и овец, беркширских свиней и т. д.
Дик заботится о современном корме для многочисленного скота, поэтому рачительный хозяин следит за севооборотом, собирает урожай люцерны — многолетней травы, облагораживающей истощенную прежде испанцами благодатную почву Калифорнии. Сеет он и немало желудей, чтобы восстановить вырубленные за много лет прекрасные леса этого края.
Недаром любящая жена называет мужа «сеятелем желудей». Роет муж и великолепные пруды, где разводит рыбу, прокладывает современные дороги. У него на учете каждый цент — прихода и расхода. Герой Лондона, как и автор, считают, что умный человек должен зарабатывать своим умом, а не руками. Для этого есть слуги, которых надо уважать и наделять их участком земли в 20 акров, создавать им гуманные условия труда, чтобы люди дорожили своим местом и работой.
Форрест то и дело еще что-то и изобретает: его мечта — приладить к тракторному плугу такой привод, чтобы машина сама работала без тракториста. Тут некий прообраз нынешней компьютеризации сельского хозяйства вообще и его производственных орудий. Время у Форреста расписано по минутам.
При всей своей невероятной занятости Дик и Паола приглашают в свое имение поэтов, философов, художников, музыкантов — людей культуры и творцов искусства.
Паола избавлена от тяжелой работы, ибо для этого есть слуги и прислужницы. Она — великолепная спортсменка — пловчиха и наездница, бесстрашно управляющаяся с самыми норовистыми лошадьми. Но она еще и певица, художница, незаурядная музыкантша. Скорее для собственной забавы разводит маленькая хозяйка на продажу золотых рыбок в своих калифорнийских прудах. Правда, у нее нет детей, хотя живут они с Диком душа в душу уже двенадцать лет. И это некоторая загвоздка, омрачающая всю идиллию. (Очень похоже на семейную жизнь Джека Лондона со второй женой Чармиан).
Паола достаточно яркая индивидуальность, живущая больше первозданной интуицией, чем логикой или разумом.
Паоле не может не льстить, что приживалы-философы арбутусовой рощи, потерпевшие в жизни крушение и составившие братство влюбленных, избрали ее Дамой сердца и тут же дали рыцарский обет верности ей. А философы эти не признают ни Бога, ни черта и о женщинах порой самого радикального мнения.
