Жизнь и приключения Мартина Чезлвита - Диккенс Чарльз (читать бесплатно полные книги .txt) 📗
Джонас поторопился взглянуть на стеклянную перегородку. Да, стекло было довольно мутное. Как будто бы не врет покуда.
– Может бить, это были стихи? – спросил мистер Пексниф, добродушно-шутливо потрясая указательным перстом. – Или политика? Или биржевые цены? Везде расчет, везде материальный расчет, мистер Джонас, как я подозреваю.
– Вы почти угадали, – отвечал Джонас, придя в себя и снимая нагар со свечи. – Но за каким чертом вас опять принесло в Лондон? Ей-богу, есть от чего остолбенеть, когда человек должен быть миль за семьдесят, а оказывается тут как тут и глядит на вас во все глаза.
– Совершенно верно, – сказал мистер Пексниф. – Несомненно, дорогой мистер Джонас. Покуда ум человеческий устроен так…
– А ну его совсем, ум человеческий, – нетерпеливо прервал его Джонас, – скажите лучше, зачем вы приехали?
– По одному маленькому дельцу, – сказал мистер Пексниф, – которое подвернулось совершенно неожиданно.
– О, только и всего? – воскликнул Джонас. – Ну, вот что, папаша тут, в соседней комнате. Эй, папаша, Пексниф здесь! Со дня на день все больше дуреет, – проворчал Джонас, энергично встряхивая своего почтенного родителя. – Говорят вам, Пексниф здесь, бестолочь вы этакая!
Встряска в соединении с этим ласковым увещанием оказала свое действие и разбудила старика, который приветствовал мистера Пекснифа посмеиваясь – отчасти потому, что действительно был рад его видеть, отчасти же движимый немеркнущим воспоминанием о том, как он обозвал сего джентльмена лицемером. Так как мистер Пексниф еще не пил чая (он и в самом деле прибыл в Лондон всего час назад), то ему тут же были поданы в качестве угощения остатки недавней трапезы с добавлением ломтика грудинки. Мистер Джонас, у которого было деловое свидание на соседней улице, отправился туда, пообещав вернуться, прежде чем его уважаемый родственник кончит закусывать.
– А теперь, многоуважаемый, – сказал мистер Пексниф старику, – пока мы с вами одни, скажите мне, чем я могу быть вам полезен? Я говорю «одни», потому что наш дорогой друг, мистер Чаффи, представляет собой, так сказать, манекен в метафизическом смысле, – заключил мистер Пексниф со сладчайшей улыбкой и склонив голову набок.
– Он нас не слышит и не видит, – ответил Энтони.
– В таком случае, – сказал мистер Пексниф, – я беру на себя смелость утверждать, при всем сочувствии к его недугам и при всем восхищении теми прекрасными качествами, которые делают равную честь как его уму, так и сердцу, что он именно манекен или болван, выражаясь юмористически. Вы хотели заметить, многоуважаемый…
– Насколько мне известно, никаких замечаний я делать не собирался, – отвечал старик.
– Зато я собирался, – кротко сказал мистер Пексниф.
– Ах, вы собирались? Что же именно?
– Что никогда в жизни, – сказал мистер Пексниф, предварительно встав и убедившись, что дверь закрыта, а после того переставив свой стул так, чтобы сразу увидеть, как только дверь приоткроется хоть немного, – что никогда в жизни я не был так удивлен, как получивши вчера ваше письмо. Уже то, что вы пожелали оказать мне честь просить моего совета по какому бы то ни было делу, было мне удивительно; но то, что вы пожелали при этом действовать без ведома мистера Джонаса, доказывает степень вашего доверия к человеку, которому вы нанесли словесное оскорбление – только словесное – и которое вы впоследствии постарались загладить, – вот этим я был польщен и даже тронут, это сразило меня.
Мистер Пексниф всегда говорил гладко, но эту коротенькую речь произнес особенно гладко, положив немало труда на ее сочинение еще в дилижансе.
Хотя он ожидал ответа и не солгал, сказав, что приехал по просьбе Энтони, старик глядел на него в совершенном молчании, с ничего не выражающим лицом. По-видимому, он не имел ни малейшего желания продолжать разговор, хотя мистер Пексниф поглядывал на дверь и вытаскивал часы и другими способами намекал на то, что времени у них в обрез и Джонас скоро вернется, если сдержит слово. Но самым странным в этом странном поведении было то, что вдруг, в одно мгновение, так быстро, что невозможно было проследить или подметить какую-нибудь перемену, черты Энтони приняли прежнее выражение, и он воскликнул, яростно ударив кулаком по столу, как будто бы совсем не было никакой паузы:
– Да замолчите же, сэр, и дайте мне говорить!
Мистер Пексниф смиренно склонил голову и заметил про себя: «Я сразу увидел, что рука у него переменилась и почерк нетвердый. Я так и сказал вчера. Гм! Боже ты мой!»
– Джонас неравнодушен к вашей дочке, Пексниф, – сказал старик своим обыкновенным тоном.
– Если припомните, сэр, мы говорили об этом у миссис Тоджерс, – возразил учтивый архитектор.
– Вам не для чего кричать так громко, – отвечал старик. – Я вовсе не до такой степени глух.
Мистер Пексниф и в самом деле сильно возвысил голос: не столько потому, что считал Энтони глухим, сколько будучи убежден, что его умственные способности порядком притупились; но этот быстрый отпор его деликатному приступу весьма смутил мистера Пекснифа, и, не зная, чего теперь держаться, он опять склонил голову, еще более смиренно, чем прежде.
– Я сказал, – повторил старик, – что Джонас неравнодушен к вашей дочери.
– Прелестная девушка, сэр, – пробормотал мистер Пексниф, видя, что старик ждет ответа. – Милая девушка, мистер Чезлвит, хотя мне и не следовало было этого говорить.
– Опять притворство? – воскликнул старик, вытягивая вперед свою сморщенную шею и подскакивая в кресле. – Вы лжете! Не можете вы без лицемерия, такой уж вы человек!
– Многоуважаемый… – начал мистер Пексниф.
– Не зовите меня многоуважаемым, – возразил Энтони, – и сами не претендуйте на это звание. Если б ваша дочь была такова, как вы меня уверяете, она не годилась бы для Джонаса. Но такая, какая есть, она ему подойдет, я думаю. Он может ошибиться в выборе – возьмет такую жену, которая начнет вольничать, наделает долгов, пустит по ветру его имущество. Так вот, когда я умру…
Его лицо так страшно изменилось при этих словах, что мистер Пексниф невольно отвел взгляд в сторону.
– Мне тяжелее будет узнавать про такие дела, чем при жизни; терпеть мучения за то, что копил и приобретал, в то время как накопленное выбрасывается за окно, было бы невыносимой пыткой. Нет, – хриплым голосом произнес старик, – сберечь хоть это, хоть что-нибудь удержать и спасти, после того как загубил так много.
– Дорогой мой мистер Чезлвит, – сказал Пексниф, – это болезненные фантазии, совершенно излишние, сэр, и, конечно, совершенно неосновательные. Дело в том, многоуважаемый, что вы не совсем здоровы!
– Однако не умираю еще! – вскричал старик, ощетинившись, как дикий зверь. – Нет! Жизни во мне хватит еще на годы! Да вот, взгляните на него, – указал он на своего дряхлого клерка. – Может ли смерть пройти мимо него и скосить меня?
Мистер Пексниф так боялся старика и до такой степени был поражен тем состоянием, в котором его застал, что совсем растерялся и не мог даже припомнить ни одного обрывка из того большого запаса нравственных поучений, который хранился в его памяти. И потому он пробормотал, что, конечно, гораздо справедливее и приличнее было бы мистеру Чаффи умереть первым, – впрочем, по всему, что он слышал о мистере Чаффи, и по всему, что знает о нем из личного знакомства, он глубоко убежден, что этот джентльмен и сам поймет, насколько приличнее для него будет умереть, по возможности не мешкая.
– Подите сюда! – сказал старик, кивком подзывая его ближе. – Джонас будет моим наследником, Джонас будет богачом и выгодной партией для вас. Вы знаете, Джонас неравнодушен к вашей дочке.
«Это я тоже знаю, – подумал мистер Пексниф, – потому что частенько слышал это от тебя».
– Он мог бы получить больше денег, чем вы дадите за ней, – продолжал старик, – зато она поможет ему сберечь то, что у них будет. Она не слишком молода и не ветрена, из крепкой, дельной, прижимистой семьи. Только не финтите слишком. Она его держит на ниточке, и если очень туго натянуть (я знаю его характер), то ниточка оборвется. Вяжите его, пока он поддается, Пексниф, вяжите его. Вы слишком хитры. Уж очень издалека вы его завлекаете. Ах вы хитрец! Неужели я с самого начала не видел, как вы закидывали удочку?
