Барнеби Радж - Диккенс Чарльз (бесплатные книги полный формат TXT) 📗

– Значит, вы и в самом деле уже связались с этими людьми? – промолвил сэр Джон с видом глубочайшего безразличия.

– Ну, да, я пошел в тот дом, про который вы мне говорили, и записался. Был там еще и другой парень, Деннисом его звать.

– Деннис, вот как? – со смехом воскликнул сэр Джон. – Должно быть, славный малый?

– Весельчак, сэр, и разбитной парень – люблю таких. А за наше дело горой стоит – горяч, как огонь!

– Да, я о нем слышал, – небрежно бросил сэр Джон. – А вы случайно не знаете, чем он занимается?

– Нет, он это скрывает. Никак не хотел сказать.

– Ха-ха-ха! Странная причуда, – сэр Джон снова рассмеялся. – Но я готов поручиться, что вы скоро узнаете его секрет.

– Мы с ним уже подружились, – вставил Хью.

– Что ж, это вполне понятно. И, конечно, пили вместе? – продолжал сэр Джон. – Вы, кажется, сказали, но я забыл – куда вы с ним отправились из дома лорда Джорджа?

Хью вовсе не говорил этого, да и не собирался говорить. Тем не менее, отвечая на последовавший за этим ряд вопросов, он постепенно рассказал обо всем, что произошло в этот вечер в трактире и на улице, каких людей он встретил, сколько их было, о чем они говорили, чего ждут и каковы их намерения. Допрос велся так искусно, что Хью воображал, будто он сообщает все сведения добровольно, а вовсе не потому, что их у него выпытывают. Ему так ловко это внушили, что, когда мистер Честер, наконец, зевнул и объявил, что он ужасно утомлен, Хью начал неуклюже извиняться за свою болтливость.

– Ну, убирайтесь, – сказал сэр Джон, открывая дверь. – Напроказили вы сегодня немало! Говорил я вам, чтобы вы не совались туда, – еще чего доброго наживете беды. Но вам непременно хочется насолить вашему спесивому приятелю Хардейлу, и ради этого вы готовы, я вижу, идти на любой риск. Так, что ли?

– Верно! – подтвердил Хью, остановившись на пороге. – Но о каком риске вы говорите, сэр? Чем я рискую, что могу потерять? Друзей, родной дом? Их у меня нет. И наплевать, не надо ничего! Мне подавайте хорошую драку, чтобы я мог свести старые счеты, да смелых товарищей, с которыми я пойду вместе драться, а там – будь, что будет, мне все равно.

– Куда вы девали ту бумажонку? – спросил вдруг сэр Джон.

– Она при мне.

– Как выйдете, бросьте ее куда-нибудь. Такие вещи держать у себя не стоит.

Хью кивнул и, приподняв шапку со всей почтительностью, на какую был способен, вышел на улицу. А сэр Джон запер за ним дверь, вернулся к себе и, снова сев у камина, долго еще сосредоточенно размышлял о чем-то, глядя в огонь.

– Все складывается удачно, – сказал он вслух, и лицо его расплылось в довольную улыбку. – Можно рассчитывать на успех. Ну-ка, сообразим. Мой благодетель и я – самые ревностные протестанты и желаем всякого зла сторонникам римско-католической церкви. А с Сэвилем [66], который внес их билль в парламент, у меня к тому же личные счеты. Однако каждому своя рубашка ближе к телу, – и мы не можем себя компрометировать, связавшись с таким безумцем, как этот Гордон, – ведь совершенно очевидно, что он помешан. Теперь надо будет втихомолку раздувать недовольство, им посеянное, пользуясь таким покорным орудием, как мой дикарь. Это может, пожалуй, способствовать нашим истинным целям. И, хотя мы в принципе и согласны с лордом Джорджем, надо будет при всяком удобном случае в умеренной и приличной форме порицать его действия, – таким путем непременно приобретешь репутацию человека справедливого и честного, а это весьма полезно и придаст мне весу в обществе. Прекрасно! Это, так сказать, мотивы общие. Ну, а в частности, признаюсь, я буду чрезвычайно рад, если эти бездельники и в самом деле поднимут бунт и немного проучат Хардейла, как довольно деятельного члена своей секты. Да, это мне доставило бы истинное удовольствие! И это опять-таки прекрасно – пожалуй, даже лучше всего остального.

Сэр Джон понюхал табаку и стал неторопливо раздеваться. Рассуждения свои он с улыбкой заключил следующими словами:

– Ох, боюсь, ужасно боюсь, что мой приятель быстро пойдет по стопам своей матери! В его дружбе с мистером Деннисом есть что-то роковое. Впрочем, нечего и сомневаться, что он все равно рано или поздно кончил бы так же. И если я чуточку его подтолкну, разница будет только та, что он успеет выпить на своем веку немного меньше галлонов, или бочонков, или бочек вина. Эка важность! О такой мелочи и думать не стоит.

Он взял еще понюшку табаку и лег в постель.

Глава сорок первая

Из мастерской под Золотым Ключом раздавался звон железа, такой веселый и задорный, что всем, кто слышал эту музыку, невольно думалось: наверное, там работает человек, любящий свое дело. Тот, для кого работа – лишь скучная обязанность, никак не мог бы извлекать из железа или стали такую веселую музыку. На это способен только человек жизнерадостный, здоровый, всем на свете довольный и доброжелательный. Будь он хоть простой котельщик, медь под его руками звучала бы мелодично, и даже если бы он трясся в телеге, нагруженной железными брусьями, – то, вероятно, и тогда сумел бы извлечь из них гармоничные звуки.

Дзинь, дзинь, дзинь! – пело железо, звонко, как серебряный колокольчик, и особенно внятно, когда на улице затихал грохот. «Мне все нипочем, я никогда не унываю и непременно хочу быть счастливым», – слышалось в этом звоне. Перебранивались женщины, пищали дети, грохотали тяжелые телеги, во всю силу своих легких орали разносчики, но среди всего этого шума и гама звон был все-таки слышен, всегда одинаковый, не громче и не тише, не звонче и не гуще, ничуть не навязчивый, но не дающий более громким звукам заглушить себя. Дзинь, дзинь, дзинь!..

Он совершенно напоминал человеческий голос, негромкий и ясный, без малейшей хрипоты или сиплости, без каких бы то ни было признаков насморка иди нездоровья. Прохожие замедляли шаг, с удовольствием прислушиваясь к нему, а те обитатели соседних домов, кто в это утро проснулся в желчном настроении, чувствовали, как у них становится легче на душе, и понемногу оживлялись; матери под этот звон подбрасывали на руках детишек. А волшебное «дзинь-дзинь!» все так же весело неслось и неслось из мастерской под Золотым Ключом.

Кто, как не Гейбриэл Варден, мог тешить людей такой веселой музыкой? В открытое окно заглянуло солнце, и лучи его, пронизав темную мастерскую, широким снопом упали на слесаря, словно их тянула к себе светлая душа этого человека. Он работал у наковальни, засучив рукава, сдвинув парик с лоснящегося лба, и его раскрасневшееся лицо светилось довольством, – казалось, никому на свете не живется так беззаботно, счастливо и спокойно, как Гейбриэлу Вардену. Около него сидел холеный кот, мурлыча и жмурясь на солнце, – он до того разомлел от тепла, что частенько закрывал глаза и впадал в ленивую дремоту. А с высокой скамейки, стоявшей вблизи, ухмылялся хозяину Тоби, сияя весь, от широкой коричневой физиономии до слабее обожженных и потому более светлых пряжек на башмаках. Даже развешанные по стенам ржавые замки, казалось, сияли благодушием и смахивали на старых веселых подагриков, готовых посмеяться над собственными немощами. Ничто угрюмое или суровое не омрачало окружающей картины. Невозможно было себе представить, что какой-либо из этих бесчисленных ключей предназначен для денежного сундука скряги или тюремной камеры. Нет, пивные и винные погреба, комнаты, согретые ярко пылающим в камине огнем, полные книг, веселой болтовни и смеха, – вот куда эти ключи должны были открывать доступ. А места, где гнездятся недоверие, жестокость и угнетение, ключи Гейбриэла Вардена могли только запирать накрепко, навеки.

Дзинь, дзинь, дзинь!.. Наконец слесарь наш перестал работать и утер лоб. Внезапно наступившая тишина разбудила кота. Соскочив на пол, он бесшумно подобрался к двери и хищным взглядом тигра уставился на клетку с птицей в окне напротив. А Гейбриэл поднес ко рту Тоби и сделал основательный глоток.