Предания нашей улицы - Махфуз Нагиб (книга бесплатный формат txt) 📗
Вместе с Ханашем они осмотрели подвал и остались довольны. Арафа заметил:
— Он просторнее, чем я ожидал. Он нам очень подходит! Вот эта комната годится для приема гостей, а та, что внутри, может служить спальней. Ну а в третьей мы устроим мастерскую.
— Интересно, в которой из комнат сгорела женщина? — обеспокоенно спросил Ханаш.
Арафа громко рассмеялся, и смех его эхом отозвался в пустых комнатах.
— Ты боишься ифритов, Ханаш? Но ведь мы управляемся с ними, как Габаль со змеями.
Он еще раз удовлетворенно окинул взглядом комнаты и продолжал:
— У нас только одно окно, и мы сможем смотреть на улицу лишь снизу вверх, сквозь железные прутья. Зато у этой могилы большое преимущество: ее нельзя обокрасть!
Вздохнул и добавил:
— Все, чем я владею, служит на пользу людям. А сам я всю свою жизнь получал лишь оскорбления.
Ты добьешься успеха, — воскликнул Ханаш, — и будешь вознагражден за все обиды и за обиды твоей матери!
93
В свободные минуты ему нравилось, сидя на старой тахте, смотреть в окно, которое находилось на уровне земли. Упершись лбом в оконную решетку, он разглядывал ноги прохожих, колеса повозок, пробегающих кошек и собак, резвящихся детишек. Головы взрослых прохожих он мог увидеть, лишь если сам пригибался. В окне появлялся то голый ребенок, играющий дохлой крысой, то слепой старик, несущий в левой руке деревянный поднос с орешками, фасолью и сладостями, засиженными мухами, а правой рукой опирающийся на толстую палку. Из соседних подвалов доносился плач, слышался шум драки, происходившей неподалеку. Дрались двое мужчин, и лица их были уже в крови. Арафа улыбнулся голому мальчишке и ласково спросил:
— Как тебя зовут, удалец? Тот ответил:
— Уна!
— Это значит Хассуна? Тебе нравится эта дохлая крыса?
Мальчик бросил в него свою находку и убежал, переваливаясь на кривых ножках. Если бы не решетка, крыса непременно угодила бы Арафе в лицо. Он повернулся к Ханашу, который дремал у его ног, и сказал:
— Все на этой улице говорит о том, что здесь хозяйничают футуввы, но нет ни одного доказательства существования людей, подобных Габалю, Рифаа или Касему.
Ханаш, зевая, подтвердил:
— Да, в жизни видим мы Саадаллу, Юсуфа, Аджаджа да Сантури, а в кофейнях нам рассказывают только о Габале, Рифаа и Касеме.
— Но ведь они существовали, не так ли? Ханаш, показывая пальцем на пол, проговорил:
— Наш дом принадлежит роду Рифаа, и все живущие в нем — рифаиты, то есть потомки Рифаа. Поэты каждый вечер рассказывают, что он жил и умер во имя любви и счастья, а мы каждое утро на пустой желудок выслушиваем ругань и перебранки его потомков, мужчин и женщин.
Арафа упрямо сжал губы.
— Однако же они существовали! Не так ли?
— Ругань еще самое безобидное в этом квартале. А драки! Убереги тебя Аллах! Только вчера один житель лишился глаза. Арафа, разгорячившись, вскочил с тахты.
— Удивительная улица! Да упокоит Аллах душу моей матери! Взять хотя бы нас с тобой: все прибегают к нашей помощи, но никто нас не уважает.
— Они никого не уважают.
— Кроме футувв! — скрипнул зубами Арафа. Смеясь, Ханаш заметил:
— И все же ты единственный человек на этой улице, с которым общаются все ее жители, будь они из квартала Габаль, Рифаа или Касем.
— Будь они все прокляты!
Арафа немного помолчал, глаза его сверкали в полутьме подвала. Потом продолжал:
— Каждый из них глупо кичится своим предком, а у себя под носом ничего не видит. Ведь они гордятся людьми, от которых остались лишь имена, а сами не пытаются сделать и шагу вперед. Трусливые собаки!..
Первой посетительницей Арафы оказалась женщина из рода Рифаа. Она явилась к нему несколько дней спустя после того, как он обосновался в своем жилище, и спросила:
— Как можно избавиться от женщины так, чтобы об этом никто не узнал?
Арафа испугался и удивленно взглянул на посетительницу.
— Я такими делами не занимаюсь, госпожа моя. Вот если тебе нужны лекарства для тела или для души — я к твоим услугам.
Но женщина настойчиво продолжала:
— Разве ты не волшебник?
— Я творю чудеса лишь на пользу людям. Для убийства же существуют другие мастера.
— Может быть, ты боишься? Но, кроме нас с тобой, никто не будет знать тайны.
Скрывая улыбкой насмешку, Арафа заметил:
— Рифаа не был таким! — Рифаа! Да упокоит его Аллах! На нашей улице милосердие бесполезно. Если бы от него была какая-нибудь польза, сам Рифаа не погиб бы.
Женщина ушла разочарованная, но Арафа не сожалел об этом. Сам Рифаа, воплощение доброты, не смог установить мир на этой улице. Как же сможет надеяться на безопасность тот, кто начнет с преступления? А его мать?! Сколько страданий она вынесла, никому не причинив зла! Он должен быть в хороших отношениях со всеми, как и пристало опытному торговцу. Арафа обошел все кофейни и в каждой находил себе клиента. И повсюду он слышал истории, рассказываемые под звуки ребаба. В конце концов все они перемешались у него в голове, и голова пошла кругом.
Первым посетителем из квартала Касем оказался мужчина преклонного возраста, который, умильно улыбаясь, шепотом сказал:
— Мы слышали о подарке, который ты преподнес футувве квартала Рифаа Аджаджу.
Арафа внимательно разглядывал морщинистое лицо мужчины, а тот продолжал:
— Угости и меня своим снадобьем и не удивляйся, силенка у меня еще осталась.
Они заговорщически улыбнулись друг другу, и старик, стараясь расположить к себе Арафу, заявил:
— Ты тоже из рода Касем, правда? Так считают в нашем квартале.
Арафа, посмеиваясь, спросил:
— В вашем квартале знают моего отца? Старик с серьезным видом ответил:
— Члена нашего рода узнают по приметам. Ты, несомненно, наш. Это мы установили на улице высшую справедливость и счастье. Увы, улица наша злополучная.
Тут он вспомнил, зачем пришел, и попросил:
— Так дай же мне подарок!
Старик ушел, держа в руках маленькую баночку, которую он то и дело подносил к подслеповатым глазам. В походке его чувствовались бодрость и надежда.
Следующим был посетитель, которого Арафа никак не ожидал. Он сидел в гостиной на циновке. Перед ним стояла курильница, над которой вился ароматный дымок. В это время вошел Ханаш в сопровождении старика нубийца.
— Это дядюшка Юнус, бавваб господина управляющего, — доложил Ханаш.
Арафа вскочил и, здороваясь, протянул старику руку:
— Добро пожаловать! Пророк снизошел до нас. Садитесь, уважаемый.
Они уселись рядом, и бавваб откровенно рассказал:
— Назиру-ханум, жену управляющего, мучают дурные сны, она совсем почти не спит.
В глазах Арафы зажегся огонек внимания, и сердце его радостно забилось от тщеславной надежды, однако он не подал виду и как можно небрежнее сказал:
— Это легкое недомогание, оно вскоре пройдет!
Но ханум обеспокоена и поэтому послала меня к тебе.
Вновь радостная волна разлилась по телу Арафы, и он ощутил уверенность, которой не знал все долгие годы, проведенные в скитаниях вместе с покойной матерью.
— Лучше мне самому поговорить с ней, — предложил он.
Но бавваб возразил:
— Это невозможно. Ни она к тебе не может прийти, ни ты к ней.
Арафа подавил разочарование и, очень боясь упустить представившийся случай, сказал:
— Тогда мне потребуется ее платок или какая-нибудь другая принадлежащая ей вещь.
Бавваб в знак согласия склонил голову в чалме и поднялся. Арафа проводил его к выходу. Дойдя до двери, старик, поколебавшись немного, тихонько сказал:
— Мы слышали о подарке, который ты сделал Аджад-жу, футувве рифаитов.
Когда, получив подарок, бавваб удалился, Арафа с Ханашем долго смеялись. Ханаш спросил:
— Кому, интересно, этот подарок — самому баввабу, управляющему или его жене?
Арафа же насмешливо воскликнул:
— О улица подарков и дубинок!
Он подошел к окну, чтобы взглянуть на вечернюю улицу. Стены дома напротив казались серебристыми от лунного света. Было совсем тихо. Слышалось лишь пение цикад, да из ближайшей кофейни доносился голос поэта, который рассказывал: «И спросил Адхам: «Когда же ты наконец поймешь, что нас больше ничто не связывает?» И ответил ему Идрис: «Да будут милостивы к нам небеса, разве ты не брат мне? Эту связь разорвать нельзя!» — «Разве недостаточно того зла, что ты мне причинил, Идрис?!» «Печалиться бесполезное занятие. И ведь мы оба пострадали: ты потерял Хумама и Кадри, а я — Хинд. А у великого Габалауи появились внук-убийца да внучка-блудница». Адхам вскипел, голос его сорвался на крик: «Если не постигнет тебя кара, равная твоим преступлениям, миру придет конец!»
