Некуда - Лесков Николай Семенович (книги регистрация онлайн бесплатно txt) 📗
Розанов смотрел на маркизу. Она сидела молча и судорожно щипала соломинку, на глазах у нее были слезы, и она старалась сморгнуть их, глядя в сторону.
Доктору стало жаль ее.
– Чего вы так беспокоитесь? – сказал он успокоительно.
– За Оничку страшно мне, – отвечала маркиза голосом, в котором слышна была наша простоволосая русская мать, питательница, безучастная ко всякой политике.
– Да успокойтесь, ему ничто не угрожает.
– Гггааа! как вы это говорите, мой милый доктор.
– Ведь это не заговор, ничто, а самая простая вещь, панихида по почтенном человеке и только.
– Да, да, только эти монтаньяры со Вшивой Горки чтоб не наделали каких-нибудь гадостей.
– Они, я думаю, совсем к этому равнодушны.
– Да, помилуй бог! Надо все сделать тихо, смирно. Одно слово глупое, один жест, и сейчас придерутся. Вы, мой милый, идите возле него, пожалуйста; пожалуйста, будьте с ним, – упрашивала маркиза, как будто сыну ее угрожала опасность, при которой нужна была скорая медицинская помощь.
«Эк натолковала себе!» – подумал Розанов, прощаясь с маркизою, которую все более оставляла храбрость.
– Через два дня увидимся? – спросила она, отирая глаза.
– Увидимся, маркиза.
– Что будет через эти два дня… Боже мой!.. А я вас познакомлю с одной замечательной девушкой. В ней виден положительный талант и чувство, – добавила маркиза, вставая и впадая в свою обычную колею.
– Кто это такая?
– Весьма замечательная девушка. Я теперь еще о ней не хочу говорить. Мне нужно прежде хорошенько поэкзаменовать ее, и если она стоит, то мы должны ею заняться.
Розанов чуть было не заикнулся о Лизе, но ничего не сказал и уехал, думая: «Может быть и к лучшему, что Лизавета Егоровна отказалась от своего намерения. Кто знает, что выйдет, если они познакомятся?»
Глава одиннадцатая
Разворошенный муравейник
Предсказания Розанова сбылись вполне: никто не помешал панихиде, тревожившей маркизу. Радость на Чистых Прудах была большая; но в этой радости было что-то еще более странное, чем в том непонятном унынии, в которое здесь приходили в ожидании этого торжественного обстоятельства. Все как-то неимоверно высоко задрали носы и подняли головы. Точно была одержана блистательнейшая победа и победители праздновали свой триумф, влача за своими колесницами надменных вождей вражьего стана. Маркиза совсем уж, как говорят в Москве, даже в мыслях расстроилась: сидит да прядет между пальцев обрывочки пахитосок и вся издергалась, словно окунь на удочке. Что ни вечер, – да что вечер! – что ни час, то у нее экстраординарное собрание. Madame Ролан уже совсем позабыта. Страсти славянской натуры увлекли маркизу. Собственно, чему она радовалась – сам черт не знал этого. У народа есть пословица: «Рад зайка, что железце нашел». Неведомо, на чту было зайке это железце, точно так как неведомо, что приводило теперь в высокоторжественное настроение маркизу. Было дело совсем простое, и прошло оно совсем попросту, никем не отмеченное ни в одной летописи, а маркиза всклохталась, как строившаяся пчелиная матка.
– Слышали вы? – спрашивала она, встречая Розанова.
– Я сам был, – отвечал Розанов, догадавшись, о чем идет дело.
– Гггааа! это ужасно! Оничка шел и все… Пусть лопаются.
«Фу ты, дьявол возьми, что это такое! – думал Розанов, – из-за чего это у нее сыр-бор горит?»
– Ужасно, – рассказывала маркиза другим. – Народ идет, и Оничка идет, и все это идет, идет…
«Эк, черт возьми, фантазирует», – думали другие.
– Теперь уж не удержать, – радостно смеясь, замечала маркиза, – общество краснеет.
Некоторые, точно, краснели. В числе краснеющих был Розанов, Райнер и Рациборский.
В тот вечер, когда происходил этот разговор, было и еще одно существо, которое было бы очень способно покраснеть от здешних ораторств, но оно здесь было еще ново и не успело осмотреться.
Маркиза возвещала об этом существе необыкновенно торжественно.
– Какую я, батюшка, девочку приобрела! – говорила она Розанову, целуя кончики своих пальцев, – материял. Мы за нее возьмемся.
– Какую я, батюшка, девочку приобрела! – говорила она Рациборскому, целуя кончики своих пальцев, – материял. Мы за нее возьмемся.
То же самое она сказала и Бычкову, и Белоярцеву, и Брюхачеву.
Белоярцев сейчас же усики по губке расправил и ножки засучил, как зеленый кузнечик: «мы, дескать, насчет девочки всегда как должно; потому женский пол наипаче перед всем принадлежит свободному художеству».
Этим временем в гостиную из задних комнат вошли три девушки. Одна из них была Рогнеда Романовна, другая – дочь маркизы, а третья – Лиза.
Лиза-то и была тот материал, о котором говорилось.
Пренеприятно было маркизе, что Розанов оказался старым знакомым Лизы.
Она о нем уж слишком много ей наговорила.
– Материял, – говорила она. – Неглуп, связи имеет и практичен! Мы за него возьмемся.
– Кто же это такой? – пытала Лиза.
– Увидите, мое дитя, – отвечала таинственно маркиза.
А тут вышло, что и глядеть им друг на друга нечего.
Другим Лиза не понравилась. Брюхачев сказал о ней, что это сверчок, а Белоярцев буркнул: «карандаш».
Так она в этот вечер и звалась «карандашом».
Лизу теребили нарасхват и не давали Розанову сказать с нею ни одного слова.
Розанов только знал, что Лиза попала сюда «сама», но как это она сама сюда попала – он не мог добраться.
От маркизы честная компания зашла в Барсов трактир и, угощаясь пивом и прочими назидательностями, слушала белоярцевские предположения насчет «карандаша» в натуре.
Райнера здесь не было, а Розанов все мог слушать, и его способность слушать все насчет Лизы через несколько страниц, может быть, и объяснится.
По привычке возиться в грязи и тине, Розанов не замечал некоторой особенной теплоты в участии Лизы и, не будучи сам циником, без особого возмущения мог слушать о ней такие разговоры, которых Лиза не могла слышать на губернаторском бале о Женни.
То прекрасное качество, которое благовоспитанные люди называют «терпимостью», в некоторых случаях было усвоено Розановым в весьма достаточном количестве. Он не вытерпел бы, если бы Лизу злословили, ну а цинически разбирать женщину? – Это что же? Это не вредит. Остановить – в другом месте заговорят еще хуже.
Прошло некоторое время. Бахаревы переехали на собственную квартиру; Лиза еще побывала раза три у маркизы; доктор досконально разузнал, как совершилось это знакомство, и тоже наведывался.
Победный дух маркизы все еще торжествовал, но торжество это начинало приедаться.
С неимоверною быстротою сведения о городских со студентами событиях облетели Москву, и Розанов с яростнейшим негодованием бросился к маркизе.
Он весь дрожал от бессильной злобы.
Маркиза сидела на стуле в передней и вертела пахитосную соломинку. Перед нею стоял Брюхачев и Мареичка. Брюхачев доказывал, что студенты поступают глупо, а маркиза слушала: она никак не могла определить, какую роль в подобном деле приняла бы madame Ролан.
Розанов рыкнул на Брюхачева и сказал:
– Все это вздор; надо стоять там, где людей бьют, а не ораторствовать.
Это было в четвертом часу пополудни.
Лобачевский посмеялся над подбитым носом Розанова и сказал:
– Так вам и следовало.
– За что же это? – спросил Розанов.
– Так, чтоб не болтались попусту.
Розанов немножко рассердился и пошел в свою комнату.
– Я у вас одну барышню велел дегтем помазать, – крикнул вслед ему Лобачевский.
– Какую это?
– Там увидите, – на пятой койке лежит.
– А вы были в моей палате?
– Надобно ж было кому-нибудь посмотреть на больных, – отвечал Лобачевский.
Тем этот день и покончился, а через три дня наших московских знакомых уж и узнать нельзя было. Только одно усиленное старание Лобачевского работать по больнице за себя и Розанова избавляло последнего от дурных последствий его крайней неглижировки службой. Он исчезал по целым суткам и пропадал без вести. Квартира Арапова сделалась местом сходок всех наших знакомых. Там кипела деятельность. По другим местам тоже часто бывали собрания; у маркизы были «эписпастики» – как Арапов называл собрания, продолжавшиеся у ней.
